К вопросу о причинах происхождения
философии нейрокомпьютеризации сознания

 

А.В.Савельев

 

Психическая сфера человека неизбежно несет на себе отпечаток сложившихся общественно-культурных отношений. Это касается как сферы сознания, так и бессознательного, что неоднократно констатировали и классики психоанализа (К.Г.Юнг, Э.Фромм, Ж.Лакан), и представители других психологических школ (П.Жане, Л.С.Выготский). Нельзя не отметить, что в последние десятилетия на социокультурные условия жизни все большее влияют технические достижения, научно-техническая, и прежде всего информационная, революция, являющаяся прямым следствием реификации (материализации) жизни [1], в особенности лавинообразно нарастающий прогресс в области информационных технологий, связанный с проникновением компьютерной техники и ее методологии во все сферы бытия человека.

Информатизация общества является объективным и закономерным этапом всемирно-исторического процесса (Ф.Ю.Абрамов), означает выход человечества на качественно новые рубежи развития производительных сил и выступает одним из важнейших критериев общественного прогресса (А.И.Пирогов). Считается также, что информатизация знаменует переход цивилизации в качественно новое состояние, становление информационного общества (Н.Л.Полякова) и вообще освоение информационной формы движения материи (Ю.М.Горский, А.Д.Урсул). Наука об информации по темпам своего развития, широте практического применения, эффективности воздействия на культуру в целом заметно превосходит другие направления научно-технического прогресса, в силу чего и занимает особое место в научной, технической и социальной  политике ведущих государств мира.

Пересмотр в середине 1980‑х годов ряда концепций о движущих силах научного и в целом общественного развития привел к появлению разноречивых оценок воздействия информатики на общественный организм. Одни ученые (Т.В.Адрианов, В.В.Рейзем, В.И.Сифоров и др.) рассматривают происходящие процессы как “информационный взрыв”, другие (В.А.Викторов, А.И.Михайлов, А.И.Черный, Р.С.Гиляревский, А.Д.Урсул, Э.П.Семенюк и др.) – как “информационный кризис”, третьи, главным образом зарубежные исследователи (Б.Брукс, Р.Биэрд, Т.Бэрман, С.Нейл, Б.Нейнус, Т.Нода, М.Нимец, Дж.Росс, Ф.Фейл и др.), – как “информационную революцию”. Среди специалистов США, Японии и других индустриально развитых стран (Дж. Андерла, Дж. Вейценбаум, А.Данцин, Е.Масуда, Ч.Мидоу, Т.Нода, Ж.Ж.Серван-Шрейбер, А.Тоффлер, К.Штейнбух, В.Эттель и др.) возникла тенденция к абсолютизации в позитивном либо в негативном аспекте роли информации в обществе, науке, политике на основе концепций “информационной парадигмы”, “информационного общества”, “информационной цивилизации” и т.д., в которых социальный приоритет отдается информационным технологиям. Учитывая объективно существующую во всем мире тенденцию увеличения степени информатизации общества (Г.Кан, У.Браун, Л.Мартель), необходимо отметить чрезвычайную важность анализа и философско-методологического осмысления процессов, происходящих с самой информатизацией, важность оценки динамики ее развития в узловых точках, определяющих ее качественные изменения и переход на новый уровень.

Несмотря на то что философские аспекты глобальной информатизации общества изучены достаточно хорошо, процессы, происходящие с самой информатизацией, до сих пор остаются мало исследованными на философском уровне. Если вопросам, связанным с искусственным интеллектом и виртуальной реальностью, ученые сегодня уделяют внимание (В.М.Розин, И.Ю.Алексеева, Ю.Ю.Петрунин, М.Ю.Опенков, Н.А.Носов, Дж.Вейценбаум, А.Эндрю), то новейшие явления, такие как нейрокомпьютеры, нейроинформационные технологии, нейромоделирование, нейросетевые концепции, пока находятся фактически за пределами предмета философии науки. Между тем важность исследования этих явлений велика, поскольку повсеместное внедрение интеллектуальных компьютерных технологий предопределяет появление специфической поведенческой, мотивационной и интеллектуальной деятельности человека, а также одновременно с этим целого ряда новых проблем – от научно-технических до социальных, медицинских и философских [2], непосредственным образом связанных с компьютерной революцией (например, проблема нейроинформационных технологий) и неизвестных до настоящего времени [3]. Проникновение в общественное сознание достижений информационных интеллектуальных технологий настолько глубоко и повсеместно, что это позволяет говорить о формировании нового типа ментальности, о создании определенного информационного пространства.

Отметим черты происходящей под действием общего прогресса реификации сознания.

Во-первых, происходит модификация общего сознания в манипулятивную сторону, так как оно становится все более объектно-ориентированным в связи с тем, что продолжающаяся материализация жизни распространяется в последнее время и на объекты чисто психической природы. Таким образом, фактически нарастает мотивация моделирования самого инструмента моделирования.

Во-вторых, повышается степень символизации в сфере восприятия, так как с развитием научно-технического прогресса в акт восприятия все в большей мере включаются мозговые рассудочные механизмы, что обусловливает новый виток в углублении символизма в психике.

В-третьих, происходят смещение акцентов и модификация феномена веры в сторону ее большей материализации, поскольку неявным образом распространяется уверенность во всемогуществе науки и технического прогресса. В частности, этот процесс наблюдается в медицине ввиду все большей ее технизации и, таким образом, объективизации за счет распространения как аппаратурных методов диагностики, так и терапевтических устройств.

В-четвертых, имеет место проецирование предметной и технической ментальности на природные процессы и явления начиная от генерации техноморфных теорий, объясняющих механизмы функционирования природных объектов (искусственный интеллект, нейронные сети), до прямых аналогий типа HЛО, Бермудского треугольника,
антропогенного апокалипсиса и т.д.

В-пятых, происходит переоценка ценностей, делаются попытки вписать в общий изменившийся контекст и приспособить к новым условиям жизни “старые” общечеловеческие ценности [4]. Реификация способствует все большему явному и неявному их овеществлению, что неизбежно ведет к их трансформации.

Если проследить динамику развития социального сознания, то можно заметить неуклонное повышение значимости и ценности интеллектуальных построений [5]. В таких условиях операции с мысленными моделями все в большей мере обнаруживают соответствие с окружающим миром, в связи с чем расширяется возможность замены операций с реальными объектами операциями с их мнимыми образами, не только умственными, но и определенным образом сформированными. Эти процессы и их динамическое развертывание по мере продвижения человечества во времени носят глобальный характер и также пронизывают практически все сферы человеческой жизнедеятельности на современном уровне. При этом надо отметить интересную особенность подобных знаковых систем, материальная и метафизическая природа которых может быть никоим образом не связанной с природой обозначаемых ими объектов и может выбираться и назначаться произвольно [6] (по А.Розенблюту и Н.Винеру, лучшей моделью кошки будет другая кошка, однако предпочтительнее, чтобы это была именно та же кошка). Следовательно, основным содержанием моделирования являются психические процессы работы с воображаемыми объектами, в то время как материальные стимулы, играющие роль знаковой среды, выполняют лишь функцию пусковой афферентации. В связи с этим правомерно отметить увеличивающийся уровень нагрузки на психологическую сферу человека в современных условиях, что способствует не только повышению тревожности [7] и усилению страхов, но также и общему неспецифическому снижению психической резистентности [8].

Можно также проследить возрастающий уровень реификации и моделирования и постепенное превращение их во всеохватывающие принципы человеческой деятельности. Искусство, литература, наука, кино, видеореклама – все это в той или иной мере охвачено моделированием и в большей или меньшей части базируется на его принципах. Даже в вопросах питания прослеживаются тенденции замены натуральных продуктов на технологически обработанные, т.е. измененные, но с попытками искусственной имитации естественных свойств. Очередной качественный скачок в расширении принципа моделирования – появление серии новых компьютерных технологий работы с виртуальной реальностью, позволяющих значительно усилить эффект присутствия.

Указанные средства дают возможность моделировать обоснованные и поведенческие реакции человека в реальном времени, что неизбежно должно породить новый комплекс сопутствующих проблем, а также соответствующую трансформацию общей ментальности. Собственно степень моделируемости, т.е. степень восприятия реальности, связана, видимо, в большей мере не с объектом, поскольку именно от него происходит абстрагирование, а с воспринимающим субъектом, конкретно – с его верой [9]. Следовательно, основной проблемой моделирования помимо ограниченного набора физических приемов (например, стереовоздействия на анализаторы) является управление верифицируемостью в контексте современных условий жизни. И в этом случае приемов может быть практически неограниченное количество. Таким образом, моделирование, или подмена одних вещей другими с установлением чисто умо­зрительных связей между ними, представляет собой одну из глобальных черт нашего времени, и именно это служит основой возникновения и дальнейшего развития концепций искусственного интеллекта, нейрокомпьютерных технологий и нейросетей.

В этом смысле нейрокомпьютеры и нейросети можно считать виртуальной реальностью (ВР) над виртуальной реальностью, или мета-ВР, ВР следующего уровня развития. Это можно понять, если учесть, что традиционная виртуальная реальность компьютерных технологий основана в большей мере на афферентном характере ассоциаций с внутренним психическим миром человека. Воздействия, осуществляемые виртуальной реальностью, носят преимущественно сенсорный характер. Именно этим можно объяснить неизбежное снижение требований к уровню интеллекта пользователя ВР. Нейрокомпьютеры и нейросети апеллируют прежде всего к ментальности и ориентированы на установление ассоциативных связей во внутреннем пространстве психической сферы человека. Следовательно, здесь мы имеем дело с ВР несколько иного рода, еще в большей мере требующей напряжения психических функций. Истоки такой сверхвиртуализации следует искать, по-видимому, в жизни.

Ситуация, сложившаяся в ХХ в., характеризуется прежде всего изменением темпоральных масштабов развития человеческого общества в сторону их сокращения и увеличения скорости процессов развития. В этих условиях становятся обозримыми радикальная смена картин мира, фундаментальных теорий и способов описания реальностей, а также появление равномощных конкурирующих теорий. Соответствующее этому развитие эпистемологии показало, что особую актуальность в подобных быстро меняющихся условиях снова приобретает вопрос об онтологических аспектах самого научного знания и его оснований. В связи с такой спецификой нашего времени онтология, отошедшая несколько на второй план и уступившая место эпистемологии первоначально как раз в связи с бурным ростом научного знания (А.Б.Толстов), обретает вторую жизнь, становясь на качественно новую ступень. “В системе научной рациональности действует презумпция бытия” (А.Н.Роджеро).

Значительные достижения в области онтологии позволили в известной мере расширить представления о реальности, существовавшие со времени возникновения онтологического принципа в философии элеатов, в “Пармениде” и онтологического аргумента в картезианской философии (res cogitans, res extensa) и до онтологических изысканий постнеклассической философии – в рамках “новой онтологии” в работах М.Фуко, М.Шелера, Н.Гартмана, в рамках постпозитивизма у Р.Карнапа, У.Куайна, К.Поппера, П.Фейерабенда, Т.Куна, Д.Агасси, центральной задачей научного познания у которых является не столько описание какой-то “объективной реальности”, сколько повышение степени понимания человеком условий его существования, в рамках интенциональной онтологии у Ф.Брентано и Э.Гуссерля и Dasein-феноменологической (“бытие-здесь” – открытость вещей сознанию как единое с ним целое) – у М.Хайдеггера, в рамках культурологической философии множественности реальностей у Л.Хвистека, сциентизма (господство научного типа мышления, наук о природе) у П.Риккерта, В.Дильтея, Б.Рассела, естественно-научной онтологии у П.Тейяра де Шардена, В.И.Вернадского, П.А.Флоренского.

По мнению некоторых авторов [10], до нашего времени онтологии была свойственна идея моноонтологичности (единая концептуальная картина мира, которую дает, например, единая теория поля А.Эйнштейна и его последователей, стремящаяся всю совокупность имеющихся фактов упорядочить по принципу “сущность – явление”, а все их многообразие подвести под одну сущность, объясняющую происхождение всей совокупности явлений). Теперь же онтология приобретает черты полионтологичности (А.Б.Толстов, И.Г.Корсунцев, Н.А.Носов, В.М.Розин, М.Ю.Опенков), – признается множественность несводимых друг к другу, т.е. онтологически самостоятельных, реальностей, а следовательно, и систем их описания. В последнее время в онтологии получает право на существование относительность реальностей (релятивизм В.Куайна в работе “Онтологическая относительность”, М.Фуко – в работе “Герменевтика субъекта”). Неопозитивизм пытался заменить эмпирическую данность описанием возможных восприятий исследователя, т.е. субъективировать онтологическое (Т.Кун, Д.Агасси), утверждая, что имеет место зависимость научных теорий от субъективных взглядов или интересов ученых. Это приводит к необходимости учитывать в качестве своеобразных онтологических (по отношению к системе знаний) факторов внутренние побуждения, интересы, творческие способности познающих людей. Относительность научных теорий в онтологии в последнее время также имеет тенденцию перерастания в признание относительности реальностей (Н.А.Носов, И.Г.Корсунцев, М.Крюгер, С.Пенни, К.Хаттори, Ф.Фармер, Дж.Бэйтс и др.). Однако при признании двухстронности взаимодействия виртуальной реальности с реальностью, ее порождающей [11], характерно отсутствие четких границ между ВР разного уровня, что не отмечается на сегодняшний день в известных работах.

Интересно, что сам факт распараллеливания концепций в онтологии и возникновения полионтологичности также может и должен быть предметом онтологии и представляет собой далеко не тривиальную проблему. Действительно, по Ф.Шеллингу, “главная задача всякой философии состоит в разрешении проблемы существования мира” [12]. До сих пор не решен вопрос о том, где кончается виртуальная реальность и где начинается реальность объективная, если она вообще существует. В эпистемологии проблему границы между ними – так называемую проблему демаркации – поставили К.Поппер и И.Лакатос как проблему разделения научного знания и вненаучных представлений. Однако впоследствии она была снята Т.Куном, С.Тулминым, П.Фейерабендом и др., видевшими в научном исследовании одну из форм общекультурной деятельности. В этом случае факторы, влияющие на особенности исследований, практически не противостоят науке абсолютным образом, а определяются конкретной стратегией ученого. Рассмотренная в таком аспекте относительность нейроинформатики как виртуальной реальности требует ввести в категорию ВР временной фактор, т.е. предполагает привязку к моменту времени как точке отсчета, за которую можно взять, например, настоящее время. Вероятно, можно говорить не о виртуальной реальности ввиду ее относительности, а о степени виртуальности рассматриваемой ВР по отношению к реальности, ее породившей, или, наоборот, как порождающей к будущей порожденной.

Невозможно не заметить, что повышенная генеративность фантазий – еще одна характерная черта нового времени, оказывающая огромное влияние на структуру общего информационного пространства. Наблюдается появление соответствующих направлений в сфере культуры, выражающихся как в явной форме, например в виде научно-фантастических жанров литературы и искусства, так и в скрытой, например в виде атрибутов процесса формирования идеалов (образа и стиля жизни, сексуальных запросов и т.д.). Все это, вместе с тем, означает параллельное возникновение и развитие соответствующих потребностей и мотивационных процессов, что является скрытым внутренним. Таким образом, бурное распространение фантазирования означает прежде всего наличие связанных с ним адекватных психических процессов. А это опять-таки указывает на смещение акцентов в сферу сознательного и еще большую его интеллектуализацию, что также создает возможность перенапряжения ответственных за этот род деятельности структур. Сейчас же происходят интенсивная смена мифов и повсеместное продуцирование новых, отвечающих современной ментальности, – так называемая ремифологизация. Наблюдающаяся при этом десакрализация, отмеченная рядом авторов [13], таким образом, видимо, представляет собой в большей мере трансформацию сакрального, а не его исчезновение [14].

Само понятие десакрализации очень относительно, поскольку не существует абсолютного вакуума и на месте ниспровергнутых авторитетов тут же вырастают новые. Поэтому можно говорить скорее не о нис­провержении, а о замене авторитетов. Так, например, устранение разрывности пространства-времени в результате десакрализации и устранения священного [15] обязательно воссоздается в трансформированном виде в других сферах в замаскированных проявлениях, например в виде неизбежности внедрения виртуальной реальности, в том числе и компьютерной [16], в виде неизбежности мотивов самопознания, приводящих на определенной стадии к нейрокомпьютерным технологиям, к мотивам попыток воспроизведения свойств нервной системы [17], погружения в мир грез, фантазий, к усилению влечения к алкоголю, наркотикам и т.д. Если религиозное чувство – это чувство связи с природой, с Единым, то усиливающийся рационализм порождает интегральный целостный подход, что, по сути дела, является той же, но только трансформированной связью с Единым, той же встроенностью, но выраженной в иных терминах, на другом языке. Феномен веры нисколько не потускнел, он просто преобразился, изменились предметная область веры, ее терминология и, как следствие, система ценностей. Феноменологическая направленность, проявляющаяся в теоретическом стремлении к десимволизации и демифологизации, согласно принципу дополнительности Бора и принципу компенсации Адлера (на примере неполноценности), может, наоборот, как психический компенсаторный механизм служить маркером реально усиливающихся символизации и мифологизации.

В свою очередь, этот факт говорит о динамизме и трансформации веры (точнее, вериабельности – способности верить), порождаемых экзистенциальным фактом динамизма жизни. Изменчивость, динамизм жизни и в плане ее сущностной основы, и в плане основы темпоральной обусловлены прежде всего динамизмом материальной сферы, обладающим притом явно выраженной нелинейностью, а именно, склонностью к ускорению изменений. Достаточно обратить внимание, например,  на то, что пистолет за три столетия с момента его изобретения (XVI в.) практически не претерпел изменений, но какие перемены произошли с ним за последние 100 лет! И дело не только в силах, вызывающих тотальное прогрессирование количества и качества окружающих человека вещей, хотя это, безусловно, обнаруживает корреляцию с ростом трансформируемости веры (все проще и легче происходит изменение веры – вериабельность повышается).

Необходимо заметить, что сила веры, т.е. способность человека к вере, нисколько не уменьшается, а совсем наоборот. Бытующая на этот счет иллюзия, что сейчас никто ни во что не верит, наивна, поскольку не только сохранение способности верить, но и возрастание ее маскируется как раз трансформацией веры [18]: раньше верили в одно, теперь – в другое. Вера в технический прогресс, в рекламу, в НЛО, в параллельные миры, наконец, в нейрокомпьютеры, в то, что они действительно “нейро-”, подтверждает сказанное (“евклидово восприятие – тоже лишь явление исторического ряда, не более” [19]). И здесь уместно говорить о вере, вериабельности, доверчивости как о психическом свойстве человека, которое поддается тренировке  и изменениям, как и другие психические функции. Тренировка способности к вере обусловливается общим повышением уровня символичности восприятия, которое также продолжает нарастать, чем дальше, тем стремительнее. Все большая изощренность знаковых систем во всех сферах жизни требует огромного напряжения веры, т.е. работы психики, поскольку восприятие все в большей мере переключается на ассоциативные мозговые структуры, в том числе на ответственные за сферу сознания (кошка ни за что не поверит, что фотография рыбы – это рыба, а у человека не возникнет ни тени сомнения). Готовность к восприятию рукотворных продуктов, в частности к восприятию изделий микроэлектроники как подобия нервной системы, определяется прежде всего изменениями в психической сфере человека, которые ему самому у себя очень трудно оценить. Оценка эта может быть осуществлена косвенно по отпечаткам, оставляемым человеком в окружающей материальной и информационной среде [20]. С этой точки зрения плачевное состояние окружающей среды в результате воздействия антропогенного фактора красноречиво говорит о соответствующем общем состоянии человеческой психики в настоящий момент. Симптоматичность стремления  к ИИ обнаруживается в восприятии ее как показатель разворачивающейся материализации во всех сферах социокультурной жизни. С этих позиций фактическое  начало явной ИИ, на наш взгляд, положили не Мак-Каллок и Питс, а еще раньше, в 60‑х годах XIX в., И.М.Сеченов, когда выступил с развернутой критикой методологии изучения психической деятельности.

Можно утверждать, что именно реификация, моделирование и фантазирование, действуя в комплексе, при превышении ими определенного порогового уровня начинают порождать информационные интеллектуальные технологии. Стремление перейти к искусственному интеллекту и нейрокомпьютингу и потребность в таком переходе означают только новую количественную ступень в уровнях реификации, моделирования и фантазирования. В то же время реификация, моделирование и фантазирование непосредственным образом связаны с определенным уровнем фонового транса функционирующего мозга человека. Более того, именно транс является следствием и одновременно необходимым условием развертывания реификации, моделирования и фантазирования. Уровень этой трансализации быстро растет вместе с прогрессом информационных интеллектуальных технологий и, вероятно, как раз и определяется текущим уровнем реификации, моделирования и фантазирования. В самом деле, основной показатель вхождения в трансовое состояние – сужение восприятия, чему в огромной мере способствует виртуальная реификация, поскольку более простое постоянное порождение новых материальных объектов задает фиксацию внимания на них, а новизна их подавляет адаптационные возможности. Кроме того, реификация, все больше создавая предпосылки для углубления специализации труда, тем самым также стимулирует сужение восприятия. Моделирование тоже работает на устранение диффузного взгляда на мир, так как, по сути дела, вырывает из целостной картины мира отдельные элементы или даже пародии на них и объединяет их в искусственно созданную “систему”. Это также способствует фиксации внимания, а главное, запускает самостоятельный поиск схематизмов в целостной картине мира и влечет за собой расщепление ее, а значит, и личности на части при восприятии, что также характеризует трансовое состояние. Фантазирование, по сути, является предварительной подготовкой, базой, на которой развиваются трансовые состояния, тем более что, представляя собой трансформированную сакральность, оно замешано на вере (при этом направленность во времени: в будущее или в прошлое – не имеет значения).

Таким образом, можно заключить, что перенесение реификации, моделирования и фантазирования в область виртуальных технологий искусственного интеллекта и нейрокомпьютинга представляет собой шаг в сторону еще большей трансализации сознания современного человека. Более того, сами информационные интеллектуальные технологии можно расценивать как специфический вид транса или трансового состояния. Это, в свою очередь, позволяет сделать выводы о соответствующих отрицательных сторонах влияния указанных технологий на нормальное функционирование мозга человека. Все это относится, а со временем еще более будет относиться к общему стрессогенезу [16, 17], к причинам социально-психологических проблем, а также, возможно, к общему кризису техногенной цивилизации.

 

 

Примечания

 

1. См.: Pichot P. // Vielfalt von Angstzustanden. – Köln, 1989.

2. См.: Бакусов Л.М., Репкин И.С., Шосталь С.А., Савельев А.В. Техника трансовых воздействий // Медицинская техника. – 1997. – № 4. – С. 14–18.

3. См.: Савельев А. В. Artificial intellect, neurocomputing and some human brain problems // CSIT-2001. – Уфа, 2001. – P. 352–356.

4. См.: Савельев А.В. Эпистемология этики и этический релятивизм // “Человек, культура, цивилизация на рубеже II и III тысячелетий”: Мат. междунар. науч. конф. – Волгоград, 2000. – Т. II. – С. 81–83.

5. См.: Савельев А.В. Онтология нейросетевизма: Internet и нейрокомпьютеры // “Нейрокомпьютеры и их приложения”: Мат. 3‑й Всероc. науч.-техн. конф. – М., 2001. – С. 699–702.

6. См.: Савельев А.В. О возможности сознательного моделирования бессознательного // “Нейроинформатика-2000”: Мат. 2‑й Всероc. науч.-тех. конф. – М., 2000. – Т. II. – С. 211‑217.

7. См.: Jaspers K. Allgemeine Psychopathologie. – B.: 8 Auflage, 1965.

8. См.: Бакусов Л.М., Репкин И.С., Шосталь С.А., Савельев А.В. Техника трансовых воздействий.

9. См.: Савельев А.В. К вопросу об эпистемологической адекватности нейрокомпьютеров // Философия науки. – 2000. – № 1(7). – С. 85–91.

10. См.: Носов Н.А., Яценко Ю.Т. Параллельные миры: Виртуальная психология алкоголизма. – М., 1996. – С. 15–23.

11. Там же.

12. Шеллинг Ф. Философские письма о догматизме и критицизме // Новые идеи в философии. – СПб., 1914. – Сб. 12. – С. 91.

13. См.: Eliade M. Traite d’histoire des religions. – P.: Payot, 1949.

14. См.: Сапрыкина Т.А., Никитина Л.Н., Савельев А.В. Философские аспекты использования Интернет: Современный человек – потомок homo religiosus // “К культуре мира – через диалог религий”: Мат. междунар. конф. . – Омск, 2000. – Т. II. – С. 80–82.

15. См.: Eliade M. Structure et fonction du mythe cosmogonique // Sources orientales. Т. I: La naissance du monde. – P., 1959.

16. См.: Lomova J.J., Savelyev A.V. Pythagorean syndrome and numerical nature of information // 1‑й Всесибирск. конгресс женщин-математиков. – Красноярск, 2000. – С. 123–124.

17. См.: Савельев А.В. Нейротехногенность – философия техники будущего // “Нейроинформатика и ее приложения”: Тр. VII Всерос. семинара.  – Красноярск, 1999. – С. 126, 127.

18. См.: Меркулов И.П.  Истоки сакрализации теоретической науки // Вопр. философии. – 1998. – № 10.

19. См.: Митюгов В.В.  Познание и вера // Вопр. философии. – 1996. – № 6. – С. 54–65.

20. См.: Сапрыкина Т.А., Никитина Л.Н., Савельев А.В. Философские аспекты использования Интернет...

 

                                                                                       Уфимский государственный

                                                                                       авиационный технический университет

                                                                                       Уфа, Башкортостан

 

 

 

Savelyev, A.V. On causes of genesis of consciousness neurocomputerization philosophy

The paper deals with philosophical aspects of recent phenomena arising during the development of the global informatization of the society. The original approach is offered to consider phenomenologically the growth of motivation for simulating nervous system as a certain complex of syndromes of processes occurring to the society. Their possible causes are identified and some ontological aspects of neurocomputer paradigms are studied. The conclusions are made about the character of the influence of new information technologies on human consciousness, especially of those based on bionic principles.