ПЕРЕЛОМНЫЕ ЭТАПЫ ИСТОРИИ ЕВРОПЕЙСКОЙ ФИЛОСОФИИ:
ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ*

В.П.Горан

*Продолжение. Начало см.: Философия науки. – 1999. – № 1(5).

IV

Выявленные в предшествующих разделах статьи типичные особенности переломных эпох истории философии, имевших место в прошлом, теперь можно использовать в качестве критериев переломности, чтобы, опираясь на них, попытаться ответить на вопрос о том, имеются ли основания оценить современный этап историко-философского процесса как тоже переломный.

Словосочетание “современная философия” может употребляться в двух значениях. Первое является узким и подразумевает буквально сегодняшний день философии. Во втором, широком его значении, это весьма продолжительный этап историко-философского процесса, длящийся уже более столетия. Разумеется, в контексте предпринятого нами здесь рассмотрения общей панорамы всей истории западной философии от ее рождения до настоящего времени и современная философия нас интересует главным образом в указанном широком смысле.

Прежде всего попытаемся определить временные параметры начала современного этапа. Их естественно соотнести с окончанием этапа европейской истории, за которым закрепилось название “Новое время”, т.е. с началом Новейшей истории. На наш взгляд, главное, рубежное в этом плане, событие реальной европейской истории – революции 1848–1949 гг. в ряде стран Западной Европы, и прежде всего революция в Германии. Результатом этой революции было создание условий для последующего весьма быстрого развития капитализма в Германии, а в масштабах Западной Европы – в основном завершение, тем самым, обеспечения капитализации ее ведущих стран.

Но это обстоятельство, сколь ни значимо оно само по себе, на первый, поверхностный взгляд может казаться еще недостаточным для того, чтобы служить основанием для оценки указанной революции как завершения Нового и начала Новейшего времени. Напротив, может казаться логичным заключить, что с утверждением в ведущих странах Западной Европы новой общественно-экономической формации обеспечивается эволюционный характер дальнейшего этапа ее исторического развития, и Новое время, начатое в Европе первыми буржуазными революциями, следует при таком подходе считать продолжающимся, пока сохраняется господство капитала. Но такое заключение будет несостоятельным. И вот почему.

В Европе борьба за утверждение капитализма на протяжении всего Нового времени была также и борьбой против феодализма, исторически выродившегося к тому времени в средоточие всего реакционного, соответствующего только интересам узкого круга тех, кто принадлежал к привилегированным сословиям, а потому потерявшего историческое право на существование. В сочетании с этой борьбой за упразднение отжившего феодального миропорядка борьба за утверждение нового буржуазного миропорядка имела в этих исторических условиях значение борьбы за интересы подавляющего большинства населения и за исторический прогресс как таковой. Но с завоеванием в результате революции 1848–1849 гг. условий для своего утверждения в Германии капитализм утрачивал роль знаменосца прогресса в Западной Европе в целом.

Дело в том, что ко времени буржуазной революции в Германии, опыт господства буржуазии в других странах показал, что ее классовые интересы – это тоже всего лишь ее классово-эгоистические интересы, которые совпадали с интересами основной массы трудового населения на протяжении только относительно непродолжительного исторического времени борьбы с феодализмом. А после революционной смены феодального строя капиталистическим весьма быстро стала явной их узкоклассовая ограниченность. К тому же к середине XIX в. в этих странах, ставших на путь капиталистического развития раньше, уже успело выявиться наличие собственных, в том числе и политических, интересов у рабочего класса как антагониста буржуазии. Но пока Германия оставалась феодальной страной, борьба в ней буржуазии за свое господство продолжала оставаться борьбой за исторический прогресс, что в определенной мере обеспечивало сохранение за капитализмом роли олицетворения прогресса и в масштабах всей Западной Европы. Революция 1948–1849 гг. эту ситуацию изменила, а всего через 20 с небольшим лет после этой революции Парижская Коммуна убедительно подтвердила, что монополия капитализма на роль исторически прогрессивного миропорядка действительно уже в прошлом.

Все сказанное и дает основание оценивать революцию 1848–1849 гг. в Германии как рубежное историческое событие, а именно, как завершающее событие Нового времени и событие, дающее начало Новейшему времени. После этой революции исторически весьма быстро капитализм достиг своей современной, империалистической стадии.

Спустя немногим более десятилетия после революции в Германии сходные по своей исторической значимости события имели место еще в одной западной стране, после этого быстро достигшей статуса крупнейшей мировой державы. Речь идет о США, где гражданская война 1861–1865 гг. закончилась победой буржуазного Севера над рабовладельческим Югом. Последний этап этой войны по своим результатам и участникам со стороны Севера имел характер буржуазно-демократической революции. Наконец, у нас в России в 1861 г. было отменено крепостное право и страна тоже стала на путь развития капитализма.

Но вернемся еще раз к революции 1848–1849 гг. в Германии. То, что в результате этой революции Германия вступила на капиталистический путь развития позже других крупных европейских стран, во многом определило важнейшие события последующей европейской, да и всей мировой истории. Германия смогла нарастить свой производственный потенциал на основе новейших достижений науки и техники, быстро выдвинуться в число экономически наиболее могущественных держав мира как раз к тому времени, когда в целом развитие капитализма в ведущих странах капиталистического мира достигло стадии империализма с присущим ему чрезвычайным обострением традиционных для капитализма противоречий и появлением новых. В числе этих новых не последнюю роль играли межимпериалистические противоречия. Поскольку к этому времени практически весь мир был уже поделен на сферы влияния между странами, осуществившими буржуазные революции раньше, молодая и соответственно особенно алчная и энергичная немецкая буржуазия сыграла также особую роль в том, что в международных отношениях возобладал курс на передел мира. В конце концов это привело к первой мировой войне.

Два результата этой мировой бойни оказались особенно значимыми для дальнейшего хода мировой истории. Первый состоял в том, что война стала катализатором процесса чрезвычайного обострения вызревавшей в России революционной ситуации, конечным итогом чего была Великая Октябрьская социалистическая революция, расколовшая мир на мир буржуазный и мир социалистический. А противостояние этих двух миров – главная геополитическая особенность XX века.

Второй итог первой мировой войны – поражение Германии с унизительными для нее условиями окончания войны и не достигнутой ее буржуазией той главной целью, которую она преследовала, вступая в войну, а именно, целью передела мира. Эти последствия первой мировой войны для Германии во многом обусловили установление в ней нацистского режима, сыгравшего решающую роль в развязывании второй мировой войны.

Главные события, которые определили исход этой войны, разворачивались на германско-советском фронте. Поскольку нападение Германии на нашу страну в значительной мере было результатом сознательных усилий международного капитала в конечном итоге канализировать именно в этом направлении агрессивные устремления фашистской Германии, в геополитическом плане это была попытка мира капитала использовать германский нацизм как свою ударную военную силу, чтобы военными методами обеспечить победу над миром социализма.

Тот факт, что США и Англия были нашими союзниками в войне с фашистской Германией, не имеет значения для такой оценки ситуации. Ведь противостояние с миром социализма не ликвидировало межимпериалистические противоречия в самом капиталистическом мире, показатель чего – фаза войны в Европе до нападения Германии на СССР (когда вся Европа, за исключением Англии, СССР и пары нейтральных стран, оказалась под властью фашистов) и нападение Японии на США. И даже в условиях войны Англии с Германией и США с Японией Англия и США отнюдь не торопились с активизацией своих военных действий против Германии, заняв позицию расчетливого выжидания. Так продолжалось до тех пор, пока не стало ясно, что и без них СССР сможет победить. Только летом 1944 г. они открыли второй фронт. Такая явная политика выжидания с его открытием демонстрирует циничность, с какой правящие элиты этих стран сочетали столь своеобразное выполнение своих союзнических обязательств с преследованием корыстных геополитических целей – затянуть, насколько это возможно, войну, так как она изматывает силы Советского Союза, но не упустить при этом возможности попользоваться, причем попользоваться в максимальной степени, плодами побед, добытых чужой кровью, а именно, удержать под своим контролем территорию хотя бы Западной Европы. Наиболее наглядным подтверждением этих оценок является то, что практически сразу после окончания войны Запад начал против СССР так называемую холодную войну, раскрыв тем самым свое видение цены недавнего вынужденного для него союза с нами против фашистской Германии.

Главными геополитическими итогами второй мировой войны было то, что мир социализма не только не был уничтожен, но и значительно укрепил свои позиции в мире, образовав мировую социалистическую систему, а капиталистический мир пережил обвальный процесс распада мировой колониальной системы и произошло перераспределение соотношения сил в мире капитала. США стали его лидером в глобальном противостоянии миру социализма, которое только к началу 90-х годов дало вожделенный для мира капитала результат – разрушение мировой социалистической системы, расчленение СССР и запуск процессов реставрации капитализма в бывших соцстранах. Это тоже геополитический по своей значимости и последствиям результат, сопоставимый с результатами войны мирового масштаба.

Как видим, вся Новейшая история наглядно демонстрирует поразительную неустойчивость современного социального миропорядка. Дважды за XX столетие мир со впечатляющей периодичностью срывается в глобальные катастрофы мировых войн, и оба раза достигаемое в итоге войны равновесие оказывается непрочным. Сейчас снова имеет место резкое нарушение глобального равновесия. Уже эта неустойчивость социального миропорядка убедительно свидетельствует, что человечество переживает переломную эпоху своей истории.

Насыщенности Новейшей истории грандиозными потрясениями и событиями мирового масштаба в сфере общественного бытия соответствует и насыщенность процессов в сфере духовной жизни. Для этих последних характерны впечатляющие изменения на мировоззренческом уровне сознания. Впечатляют они не только своей глубиной, тем, что захватывают базисные структуры мировоззренческого сознания, – не менее впечатляет и вовлеченность в эти изменения широких масс населения. И все это нельзя не признать естественным в силу глубоких и масштабных изменений условий жизнедеятельности людей. Ведь исторические процессы нашей эпохи, и прежде всего те, всемирно-исторический масштаб значимости которых отчетливо виден и осознается даже носителями обыденного массового сознания, – это процессы, которые по меньшей мере затрагивают самым непосредственным образом широкие массы людей своими последствиями для них. А зачастую массы являются также прямыми их участниками и творцами. К таким процессам относятся и создание современной техносферы, радикально изменившей и продолжающей интенсивно менять условия жизни гигантских масс людей (природную среду обитания, хозяйственно-производственную деятельность, быт, способы проведения досуга), и революции, не только круто меняющие социальные условия жизни в тех странах, в которых они совершаются, но и оказывающие влияние на исторические процессы далеко за их пределами, и войны, в том числе мировые.

Непосредственная вовлеченность масс в масштабные исторические процессы обусловливает следующие две взаимодополняющие (а в определенных интерпретациях оцениваемые как взаимоисключающие) друг друга тенденции в массовом мировоззренческом сознании: 1) массовое повышение личностного самосознания индивидов, понимание ими своей значимости как творцов или, по меньшей мере, как участников исторических перемен; 2) осознание недостаточности сил отдельного индивида для масштабных исторических свершений и в одних ситуациях – приближение к пониманию того, что история есть продукт деятельности больших масс людей, в других – ощущение индивидом своего бессилия.

Все это актуализирует, предельно обостряет и в то же время конкретизирует и специфицирует характер противостояния в современную эпоху тех ценностно-мировоззренческих ориентаций, экстраординарную остроту противостояния которых мы отмечали в качестве особенности мировоззренческой ситуации, типичной для переломных эпох историко-философского процесса в прошлом. Речь идет об индивидуалистических и коллективистских ориентациях. Их противостояние составляет столь важную сторону содержания мировоззренческого сознания всей современной эпохи, что специфика современных исторических форм данных ориентаций в значительной мере определяет историческую специфику всей современной мировоззреческой ситуации в целом.

Сопоставима по своей значимости с только что указанной еще одна, тоже типичная для предыдущих переломных эпох истории философии, особенность мировоззренческой ситуации современной эпохи – не менее острое противостояние научно-рационалистической и антинаучной, мистико-иррационалистической, включая религиозную, ориентаций.

Оба эти противостояния принимают самые разнообразные формы, в значительной мере определяя содержание и собственно историко-философского процесса. Поэтому есть резон уделить им некоторое внимание.

V

Начнем с противостояния коллективистской и индивидуалистической ориентаций. Масштабные, в ряде случаев глобальные катаклизмы в форме столкновений, в которые оказываются вовлеченными гигантские массы людей, крупные страны и объединения стран, суть яркое проявление и убедительное свидетельство силы коллективистских ориентаций в массовом мировоззренческом сознании. Ведь в таких катаклизмах его участниками ставятся цели, борьба за достижение которых требует от индивидов готовности к индивидуальному самопожертвованию во имя как раз общих или национальных, или классовых, или вероисповедальных, или иных групповых целей. Внешние, принудительные меры со стороны тех, кто возглавляет и организует соответствующие массы людей, тоже играют определенную роль. Но их действенность явно недостаточна в условиях масштабных столкновений значительных человеческих масс, если эти массы не консолидированы соответствующими коллективистскими ориентациями и настроениями.

Не только в XX в., а в особенности в XX в. все масштабные события и процессы, в которых были задействованы значительные массы людей, подтверждают, что эти массы объединяла та или иная степень единства настроений и целей. Даже первая мировая война, которая была массовой бойней за узкие интересы господствующих элит участвовавших в ней стран, тем не менее первоначально смогла активизировать в этих странах патриотические настроения, которым было тогда непросто не поддаться. Но когда в воюющих странах возобладали пораженческие настроения, это сделало, разумеется, наряду с другими причинами, продолжение войны невозможной, и вскоре она была закончена.

Вторая мировая война в этом плане тоже показательна. Массовый героизм советского народа, объединенного стремлением к победе, то, что война стала для нашего народа Великой Отечественной войной, – известные факты. Но и гитлеровская Германия, равно как и Япония, смогли создать угрозу всему остальному миру, консолидировав свое население националистическими настроениями.

Если присмотреться к масштабным революционным взрывам, то выводы тоже будут вполне определенными. Например, единство иранского народа, совершившего в 1979 г. исламистскую антиимпериалистическую революцию, проявилось во всеобщей охваченности антиамериканскими настроениями и в приверженности исламским ценностям. Это – тоже форма приверженности коллективистским ориентациям.

Вспомним о накале чувств классовой солидарности и классовой ненависти, проявившемся в том числе и в ожесточенности битв гражданской войны в нашей стране. Причем действенность коллективистских ориентаций отнюдь не ослабла после окончания гражданской войны. Коллективизм получил развитие прежде всего в трудовых отношениях. В связи с этим нелишне вспомнить и о том, каких поразительных педагогических успехов добился А.С.Макаренко, опираясь именно на роль коллектива в деле воспитания. Но особенно убедительно действенность социалистической коллективистской ориентации, в том числе и в воспитании нового человека, в нашей стране была подтверждена суровыми испытаниями Отечественной войны, победу в которой обеспечило поколение, воспитанное на идеалах социалистического коллективизма.

Показательно в этом плане также и то, что при разрушении СССР был применен комплекс технологий, включающий такую “деталь”, как отстранение трудовых коллективов от их непосредственного участия в политической жизни страны именно как коллективов. В трудовых коллективах была запрещена политическая деятельность, а разрешена только по месту жительства, т.е. там, где люди максимально разобщены. В этом наглядно проявляется ставка разработчиков таких контрреволюционных технологий на блокирование коллективизма и на индивидуализм.

Не только в нашей стране, но и в целом в Новейшее время коллективистская ориентация представлена главным образом мировоззренческим комплексом, стержень которого составляет социалистическая идея. Многообразие же существующих модификаций социалистической идеи соответствует многообразию компонентов и соответственно сложности всего данного мировоззренческого комплекса в целом. Диапазон вариаций понимания социалистической идеи включает в себя на одном его конце ультрарадикальные ориентации троцкистского толка, на другом – ориентации современных социал-демократов, иногда практически вплотную примыкающие к либерализму, т.е. к наиболее специфической для современной эпохи идеологии индивидуализма.

О влиятельности и притягательности социалистической идеи говорит прежде всего исторический опыт ее практической реализации в странах социалистического содружества и геополитические масштабы влияния мира социализма на мировые процессы в XX в. Одно из проявлений такой ее влиятельности – то, что нередко ее эклектически сочетают с религиозными и националистическими идеями. Причем последнее имеет место не только в условиях национально-освободительной борьбы, когда национализм естественным образом приобретает антиимпериалистическую направленность, так что попытки сочетания идей национализма и социализма имеют определенное социально-историческое основание.

В Новейшее время имела место и попытка сочетания национализма, правда отнюдь не непосредственно с идеей социализма, а всего лишь со словом “социалист”, которая не только никак не была связана с антиимпериалистической национально-освободительной борьбой, но, напротив, составляла специфику идеологии ударной для своего времени силы самого империализма. Речь идет о германском нацизме, конкретно – о главном политическом звене фашистской диктатуры, о партии, которая именовалась “национал-социалистская”. О том, что основатели этой партии при создании ее в 1919 г. определенным образом пытались связать ее название с социалистической терминологией, говорит как то, что слово “социалистская” они включили в ее название, так и то, что ее полное название было “национал-социалистская рабочая партия”. В этом включении в ее название слова “рабочая” отчетливо просматривается стремление ее основателей поэксплуатировать факт влиятельности в то время в Германии рабочего движения, а также то, что это последнее было именно социалистическим, что идея социализма была тогда весьма популярной среди немецких рабочих. Это один из показателей того, какой притягательной силой обладала на тот момент идея социализма по меньшей мере в Германии. Но наиболее яркий пример притягательности идеи социализма являла тогда, конечно же, Россия, осуществившая победоносную социалистическую революцию.

Социалистическая идея принадлежит не только Новейшему времени, исторические истоки существенных оставляющих ее содержания восходят к седой древности. Важный этап ее становления – конец эпохи Возрождения, появление произведений Т.Мора и Т.Кампанеллы, в которых авторы попытались выразить свои представления об идеальном обществе. Согласно этим представлениям, оно должно быть построено на принципах, позже составивших ядро учения о социализме, – отсутствии частной собственности и порождаемого ею социального неравенства, обязательности труда для всех трудоспособных членов общества и т.д. Специфика содержания социалистической идеи и причины ее влияния в Новейшее время были обусловлены выходом на политическую арену рабочего класса и оказались тесно связанными с возникновением марксизма, поставившего разработку этой идеи на научную основу и соединившего ее с рабочим движением не только идейно, но и организационно. Соответственно история влияния социалистической идеи непосредственно связана в наше время с историей побед и поражений рабочего движения.

Благодаря прежде всего марксизму и его влиянию на рабочее движение для второй половины XIX в. характерен быстрый рост популярности социалистической идеи сначала в Германии и Франции (апогей – Парижская Коммуна), а затем и в России. В XX в. социалистические революции в ряде стран Европы на исходе первой мировой войны, в том числе победоносная социалистическая революция в России, строительство социализма в СССР, сокрушение социалистическим Советским Союзом фашистской Германии во второй мировой войне и в итоге формирование мировой социалистической системы – все это наглядные проявления масштабов влияния социалистической идеи. Сила этого влияния проявилась и в отмеченном выше сочетании ее с национализмом в процессе развертывания национально-освободительной борьбы, сокрушившей мировую колониальную систему.

Изменение ситуации на исходе XX в. стало возможным из-за того, что в странах социалистического содружества сложились особые, с хорошо отлаженной системой своего воспроизводства социальные группы, сосредоточившие в своих руках и экономическую, и политическую, и идеологическую власть. Это так называемая партгосноменклатура. Вместе с тем производственным отношениям были приданы такие организационные формы, что трудящиеся оказались в значительной степени отчужденными от создаваемых ими производительных сил общества, будучи только наемными рабочими у государства, власть в котором фактически принадлежала партгосноменклатуре. Но и эта последняя не могла открыто и в полной мере пользоваться развертывающимися перед ней возможностями, связанными с ее властным положением в обществе, в своих корыстных интересах. Этому препятствовали ограничения, накладываемые на такие ее поползновения тем, что социалистическим принципам все же принадлежала существенная роль в организации жизни общества.

Столь явно проявившееся в конце 80-х годов идейное перерождение значительной части партгосноменклатуры – результат наличия у нее особых корыстно-групповых интересов, несовпадения этих интересов с задачами продвижения страны по пути совершенствования социализма, а главное – невозможности реализации этих ее интересов в условиях сохранения социалистического строя. Осознание ее идеологами этих интересов не заставило себя долго ждать. Сначала несовпадение интересов партгосноменклатуры с интересами всего социалистического общества проявилось в том, что правящая элита под барабанный бой риторики о благе народа “обеспечила” такое руководство этим обществом, прежде всего экономикой, которое резко замедлило темпы его развития. А когда это замедление привело к обострению социальных проблем, критике сложившейся ситуации была умело придана сначала камуфлируемая, а впоследствии и открытая антисоциалистическая направленность. В итоге – столь легко и быстро произошедшее отречение от социалистических идеалов со стороны прежде всего правящей элиты и идейных выразителей ее особых интересов, а вслед за ними и со стороны значительной части всей партгосноменклатуры.

С учетом же указанной выше особенности положения основной массы трудящихся, оказавшихся в значительной степени отчужденными как от средств производства, так и от власти, понятны и масштабы восприятия массовым общественным сознанием настроений, критических по отношению к существующей действительности. Но, как только что отмечалось, поначалу антисоциалистическая подоплека затеваемой трансформации общества достаточно искусно маскировалась. Так, показательно, что первоначально само фактическое отречение от социализма осуществлялось под прикрытием лицемерных словесных заверений в приверженности именно социалистическим ценностям. И наиболее яркий показатель этого – лозунг последнего генсека КПСС Горбачева “больше демократии – больше социализма”. Сам по себе этот лозунг бесспорный, если иметь в виду изначальное содержание понятия демократии как непосредственного народовластия, власти большинства, т.е. для нашего времени – власти трудящихся. Но в свете дальнейших событий, выявивших, что на деле выдвигался он как прикрытие предательства социалистических завоеваний нашей эпохи, его принадлежность лидеру тех, кто возглавлял осуществление этого предательства на начальных его этапах, придала ему цинично-лицемерный смысл.

Дело в том, что слово “демократия” в сочетании со словами “права человека”, “свобода” и т.п. использовалось при этом как идеологическое оправдание насаждения порядков, при которых своеобразная свобода действительно была достигнута. Но свобода для кого и свобода для чего? Сейчас уже отчетливо видно, что реально это относилось только к свободе меньшинства безнаказанно попирать права подавляющего большинства, прибирать к рукам плоды его труда и вообще лишить людей труда важнейших социальных завоеваний, ставших привычными для членов социалистического общества. В итоге осуществленные контрреволюционные политические перевороты в странах бывшего социалистического содружества и процессы реставрации в них капитализма на исходе XX в. существенно снизили влиятельность идеи социализма как в самих этих странах, так и в мире в целом.

Весьма наглядным подтверждением правильности изложенной оценки причин и движущих сил всех этих процессов прежде всего в нашей стране, служит упорство, с каким люди, захватившие власть, осуществляют то, что они называют реформами. Ведь о несбыточности их первоначального обещания в начале “реформ”, будто стоит народу потерпеть полгода – произойдет перелом ситуации и она начнет изменяться к лучшему, можно было сделать вывод по прошествии этого самого полугода. А когда это же обещание стало снова и снова повторяться без каких-либо даже намеков на осознание вины перед страной за невыполнение предыдущих обещаний и каждый раз каждое из них по прошествии очередного полугода оказывалось пустышкой, уже не требовалось значительных интеллектуальных усилий, чтобы понять, что те, кто дает эти обещания, прибегают к намеренному и наглому обману. Если бы их целью было хотя бы в малейшей степени благо страны, ее народа, а не их шкурные интересы, им достаточно было бы первого года, от силы двух лет, чтобы убедиться в порочности для страны проводимого ими курса и отказа от него. Но они уже восемь лет множат и множат подтверждения этой его порочности, в 1993 г. расстреляв из танков высший законодательный орган страны, которому хватило и ума понять гибельность проводимой исполнительной властью политики, и мужества сделать попытку исправить ситуацию. Удержав таким (ну очень демократическим) способом власть в своих руках, “реформаторы” затем правдами и неправдами продолжают ее удерживать и по сей день, но порочного курса даже не пытаются скорректировать. Это упорство в проведении политики, губительность которой для страны и ее народа давно уже стала очевидной, нагляднейшим образом раскрывает характер интересов и целей тех, кто за нее ответствен. А ведь это те именно люди, которые осуществили антисоциалистическую контрреволюцию.

Но даже это тяжелое поражение коммунистического движения не смогло полностью дискредитировать идею социализма и вытеснить ее из общественного сознания. Почти десятилетний опыт форсированной реставрации капитализма в государствах бывшего социалистического содружества, наглядно демонстрирует паразитическую суть капитализма вообще и цинично-воровскую, криминальную природу того, что можно назвать постсоциалистическим капитализмом, в частности. Около двух третей богатств, созданных совместным трудом нескольких поколений советского народа оказались в частной собственности тех, кто менее всего был причастен к их созданию. Реальная стоимость этих богатств – триллионы долларов, а их создатель и законный собственник оказался ограбленным и ввергнутым в ситуацию борьбы за биологическое выживание.

С какой настойчивостью идеологи контрреволюционных перемен внушали, что частная собственность необходима для обеспечения максимальной эффективности распоряжения ею! И что же? Достигнута ли эта эффективность? Обвальное снижение (более чем в два раза) производства в стране наглядно демонстрирует уровень этой, с позволения сказать, эффективности. Впрочем, для тех, кто прибрал эти колоссальные богатства к рукам, в том числе и для международного капитала, эффективность их усилий по ограблению страны и к тому же заталкиванию ее в долговую яму и превращению в сырьевой придаток Запада действительно потрясающа. А подавляющая часть трудящихся постсоветских территорий, т.е. единственный законный собственник созданных богатств, оказалась в нищете. Тем самым запущен процесс вымирания трудового населения страны как “цивилизованный” процесс геноцида, освобождения от “излишнего” населения территорий, сказочно богатых так нужными международному капиталу ресурсами.

А если смотреть на эффективность капитализации нашей страны не с точки зрения узкоэгоистических интересов капитала, то ее результаты наглядно демонстрируют, что и в экономическом, и в социальном, и в духовном, а в особенности в моральном планах этот капитализм безусловно проигрывает тем первым и, естественно, далеким от совершенства формам социализма, которые имели место в СССР и в восточно-европейских странах народной демократии.

Что касается капитализма в целом, представленного экономическими и политическими центрами международного капитала, то свою разбойнически-империалистическую природу он цинично и нагло демонстрировал на всем протяжении истории Новейшего времени и продолжает делать это в наши дни, оценивая наличие на своей стороне грубой силы как достаточное основание для того, чтобы брать на себя роль палача целых народов, если они не оказывают холуйской готовности быть его лакеями. Агрессия НАТО против Югославии весной 1999 г. столь же показательна в этом отношении, как и агрессия США против Вьетнама в недавнем прошлом.

Идея социализма – самая специфическая, яркая и влиятельная форма проявления роли коллективистской ориентации в той части мировоззренческого сознания всей современной эпохи, которая определяется классовыми интересами людей труда, и главным образом рабочего класса, их классовой солидарностью в жизненной борьбе. Но, как уже отмечалось нами выше, это не единственная такая форма. Перипетии Новейшей истории создают и такие условия, когда коллективистская ценностно-мировоззренческая ориентация становится влиятельной и в других формах социально-групповой солидарности, таких как расовая, национальная, профессиональная, вероисповедальная и др. Каждое из этих проявлений коллективистской ориентации в той или иной мере противостоит другим ее проявлениям, поскольку имеет место несовпадение интересов соответствующих социальных общностей.

В целом же коллективистской ориентации как таковой противостоит в современную эпоху специфический для нее тип индивидуализма – индивидуализм буржуазный. И именно это противостояние определяет специфику данной стороны содержания мировоззренческого сознания нашей эпохи. А поскольку такой индивидуализм есть идейный стержень всего буржуазного мировоззрения, т.е. мировоззрения классового, это обстоятельство подтверждает оценку идеи социализма как определяющей специфику коллективистской ориентации в современном мировоззренческом сознании.

Однако и сам буржуазный индивидуализм, тоже будучи элементом именно классового мировоззрения, не может не быть отягощенным своей противоположностью – классовым и в этом смысле коллективистским характером приверженности ему его носителей и апологетов. Более того, то обстоятельство, что современной стадией капитализма является империализм, обусловливает неизбежность колебаний мировоззренческих ориентаций буржуазного сознания между более или менее последовательным, так сказать, классическим буржуазным индивидуализмом, наиболее влиятельным проявлением которого выступает либерализм, с одной стороны, и империалистическим коллективизмом в таких, например, формах, как национализм, приверженность колониалистскому экспансионизму, притязаниям той или иной страны или группы стран на роль образца для его навязывания окружающим странам или даже всему миру в качестве, например, “нового мирового порядка”, – с другой.

И когда дело касается таких империалистических интенций, носители буржуазного сознания оказываются вполне способными к классово-коллективистской солидарности, а в определенных исторических условиях – не только к громогласной декларации неприятия индивидуалистической ориентации, но и к выдвижению аргументов в пользу такого ее неприятия. Но все же и эти, специфически буржуазные, формы проявлений коллективизма отягощены групповым эгоизмом класса, живущего эксплуатацией чужого труда. И поэтому присущие ему формы ориентации на коллективизм имеют в качестве своей глубинной основы все тот же классический буржуазный индивидуализм. Так что главным антагонистом буржуазного индивидуализма все же выступает социалистический коллективизм.

С учетом того, что обострение противостояния коллективизма и индивидуализма было характерно и для предшествующих переломных эпох европейской истории, попытаемся присмотреться к специфике такого обострения в современную эпоху. Одна из важнейших сторон этой специфики в значительной мере связана с тем, что индивидуализм в его буржуазной форме достиг предельной стадии своего развития в рамках его социальных проявлений. Ему некуда дальше расти в этих рамках, хотя вне их для него всегда имелись и сейчас остаются возможности, но уже не социального, а зоологического, звериного индивидуализма. И то, что буржуазный эгоизм уже не только вплотную подошел к этому пределу, но для него стал уже привычным и выход за него, в область звериных проявлений индивидуализма, видно в почти непрерывно демонстрируемой агрессивной природе империализма. Как только у капитала появляется ощущение силового превосходства, он пускает в ход оружие, не делая даже видимости заботы о том, чтобы хотя бы сгладить чудовищное расхождение между провозглашаемыми при этом якобы гуманными мотивами и целями применения оружия и тем, что на деле осуществляется циничное попрание права на жизнь миллионов людей, целых народов. Подтверждений этого в XX в. более чем достаточно, – это в том числе и поведение империалистов на международной арене в наши дни.

Во все предшествующие переломные эпохи социальный индивидуализм имел историческую перспективу. С одной стороны, он был симптомом перемен в мировоззрении, предвещающих не только конец старого социального миропорядка, но и то, что его сменит новый. В этом смысле он был предвестником прогрессивных социальных перемен, а коллективизм, которому он противостоял в переломные эпохи, был коллективизмом, основу которого составляли отживающие социальные структуры.

С другой же стороны, в предшествующие переломные эпохи социальный индивидуализм имел историческую перспективу и в том смысле, что одно из условий возможности функционирования последующей общественно-исторической формации состояло в том, что обеспечивался больший по сравнению с предыдущей формацией простор его проявлений. В современную эпоху социальный индивидуализм утратил такую перспективу, хотя возможности дальнейшего развития личности и повышения социальной значимости ее всестороннего развития остаются практически безграничными. Ведь индивидуализм есть позиция индивида, последовательно противопоставляющего свои интересы любым общественным интересам. И эта ориентация в конечном итоге тупиковая. Личность есть продукт социализации индивида, и как вне общества невозможно ее формирование, так же вне включенности в социальные отношения и социальные общности невозможно и какое бы то ни было ее развитие, не говоря уже о ее всестороннем развитии.

Соответственно историческую перспективу сохраняет такая ситуация, при которой индивид не противопоставляет свои интересы интересам общества и тем более не ориентируется на паразитический по отношению к обществу образ жизни. Идеал такого гармоничного сочетания интересов личности и общества есть как раз социалистический идеал. А буржуазный индивидуализм – принадлежность отживающего социального миропорядка, в то время как противостоящему ему коллективизму, но коллективизму качественно новому, социалистическому, дающему простор для всестороннего развития личности, напротив, несмотря на все зигзаги истории и временные поражения коммунистического движения, принадлежит историческое будущее.

В настоящее время человечество оказалось перед лицом глобальных вызовов столь серьезного характера, что эффективный ответ на них требует консолидации сил общества не только в рамках отдельных стран, но и в масштабах всей планеты. И это обстоятельство не просто усиливает значимость социалистических идей, но делает их реализацию насущно необходимой. Буржуазный индивидуализм в этой ситуации представляется совершенно бесперспективным, как бы ни заверяли в обратном усердно отрабатывающие свои гонорары адепты либерализма.

Такая качественно новая картина соотношения ценностей индивидуализма и коллективизма в плане их исторических перспектив входит в число особенностей, составляющих сущностную специфику мировоззренческого сознания современной эпохи по сравнению со всеми предшествующими переломными эпохами. А острота противостояния этих ценностных ориентаций сближает нашу эпоху с другими переломными эпохами европейской истории, составляя один из важнейших признаков того, что и наша эпоха тоже принадлежит к переломным.

VI

В сфере мировоззренческого сознания современности для нашего анализа не менее важна также острота противостояния научно-рационалистической и антинаучной, мистико-иррационалистической, включая религиозную, ориентаций. В этой связи прежде всего следует отметить, что для современной эпохи характерен беспрецедентно высокий ценностный статус разума, равно как и высокий уровень культуры рационального мышления. Среди наиболее ярких проявлений этого последнего – поразительный прогресс в развитии науки и использовании ее достижений в технике. Причем эти проявления культуры рационального мышления отличаются непрерывностью, интенсивностью и весьма значительной длительностью. Они характерны для всего времени протекания Новейшей истории. Более того, на всем ее протяжении не только сохраняется высокий уровень интенсивности количественного наращивания использования человечеством способности к рациональному мышлению. Новейшая история была богата революционными прорывами, качественными скачками в развитии науки, и эту свою способность к творческим прорывам наука не исчерпала и сейчас.

Рубеж XIX–XX вв. ознаменовался революционными событиями в науке. Среди них – революционные события в математике, в том числе возникновение математической логики, одним из технических последствий чего в дальнейшем стало создание современной вычислительной техники. Еще один известный пример революционных прорывов в науке этого времени – революция в физике, результат которой – переход от классической физики к неклассической. Почти весь XX век характеризуется выдающимися достижениями во многих областях естествознания, а сейчас некоторые исследователи считают возможным говорить о появлении симптомов очередной революционной ситуации в физике, о вызревании предпосылок перехода к постнеклассическому этапу ее развития. Поразительны достижения и в других областях научного знания, особенно в биологии.

Не менее важно для характеристики позитивных достижений разума в современную эпоху и то, что достижения науки находят достаточно быстрое применение в технике. Достижения и в области науки, и в области техники взаимно стимулируют друг друга, практически сливаясь в единый процесс научно-технического прогресса. Содержание понятия техники мы понимаем в данном случае максимально широко. Техника – это не только материалы и силы природы, искусственно организованные человеком таким образом, чтобы быть материальным средством его целеполагающей деятельности, но и любое человеческое умение, состоящее в осознанно целенаправленном практическом использовании соответствующих знаний и средств, в том числе, например, технологии вмешательства в протекание биологических и социальных процессов.

Но поразительные успехи разума парадоксальным образом сочетаются в нашу эпоху с не менее поразительной агрессивностью иррационализма, с пораженностью значительных контингентов людей мистико-религиозными настроениями, а также с экстраординарной активностью определенного рода околонаучной публики, а именно, той, которая отличается безудержной склонностью к беспочвенному фантазированию в сочетании с претензиями на научность своих фантазий, на деле имеющих иногда завуалированно, а зачастую и явно мистический, т.е. по самой своей сути антинаучный, характер.

Прежде всего обращает на себя внимание то, что во всем сегодняшнем мире налицо укрепление позиций религии, в том числе и религиозного фундаментализма. Имеет место явная соотнесенность этого процесса усиления религиозных настроений с обострением социальных проблем.

С особой наглядностью это проявляется прежде всего в нашей стране. Нынешний всплеск роста религиозных настроений коррелирует с обвальным процессом обнищания гигантских масс населения, до этого имевших весьма приемлемый уровень благосостояния, а главное – уверенность в будущем. Показательно, что аналогичный всплеск увлечений мистикой и религиозными исканиями в нашей стране имел место и в начале века. И тогда его социальным фоном тоже было обострение социальных противоречий, социальная нестабильность, обнищание подавляющей части населения страны, беспросветность его бедственного положения. Но как только в результате Октябрьской революции и завершения гражданской войны была обеспечена реальная перспектива решения этих социальных проблем, массовое общественное сознание достаточно быстро совершило весьма радикальный поворот к атеизму.

Разумеется, определенную роль в этом повороте сыграла просветительская деятельность, стимулируемая Советской властью, которая исповедовала воинствующий атеизм. Однако было бы наивно объяснять столь впечатляющую эффективность такой просветительской деятельности исключительно тем, что сознание подавляющей массы населения громадной и при этом отличающейся многообразием культурных традиций страны просто подчинилось требованию стать атеистами, не смея перечить власти, и якобы только потому с поразительной готовностью отказалось от вековых традиций. Глубина, масштабность и сжатые исторические сроки, характерные для этого изменения в общественном сознании, указывают на то, что его объективные основания и причины были весьма глубоки и действенны.

Показательно также, что всплески роста религиозных настроений, во всяком случае в нашей стране, происходят не во все периоды обострения массовых бедствий и страданий. В XX в. таких периодов у нас было три. Первый – поражение революции 1905–1907 гг., а затем первая мировая война, Октябрьская революция и гражданская война. Второй – Великая Отечественная война. Третий – нынешнее смутное время. Впрочем, вал страданий в этот третий период обрушился на население страны, потерпевшей поражение тоже в своеобразной войне всемирного масштаба – в так называемой холодной войне. Так вот, всплески роста религиозных настроений в нашей стране особенно заметны в начале и в конце XX в., т.е. приходятся на указанные первый и третий периоды. Второй же из этих периодов, т.е. вторая мировая война, принесшая больше всего страданий нашему народу, такой активизацией религиозных настроений не сопровождался. И этот феномен требует своего осмысления и объяснения.

Сознавая, что более или менее полное решение этой непростой задачи требует специального исследования, выскажем только такое соображение: по-видимому, дело не только в страданиях и бедствиях самих по себе, но и в других исторических условиях, в которых оказывался при этом народ. Из всего многообразия этих условий заслуживают особого внимания, на наш взгляд, следующие. Во-первых, дают ли сложившиеся исторические обстоятельства массам основание для оптимизма в отношении обозримого будущего. Это зависит, во-вторых, от того, позволяют ли эти обстоятельства массам быть активными, брать в собственные руки обеспечение своего будущего. А к важнейшим условиям такой дающей основания для оптимизма их активности принадлежит, в-третьих, степень их организованности. Все три условия имелись у нашего народа во времена Великой Отечественной войны. Но как раз их в значительной мере первоначально недоставало в начале века и пока явно недостает сейчас.

В настоящее время не только наша страна оказалась в ситуации социальной нестабильности, обусловливающей оживление религиозных настроений. Столь же показательна в данном отношении ситуация в странах, население которых исповедует ислам и где укрепляются позиции религиозного фундаментализма. Наглядным примером может служить активизация аравийского продукта XVIII в. – ваххабизма (по имени его основателя Муххамеда ибн Абд-ал-Ваххаба), течения фундаменталистского ислама, ставшего в XX в. привлекательным для широких слоев населения, исповедующего ислам, особенно для бедноты [1]. Но и в таких внешне благополучных местах нынешнего мира, как США, Западная Европа и Япония, тоже наблюдается экстраординарная активность носителей религиозных настроений, в том числе и фанатичных. Пример – секта Аум Сенрикë, пиком активности которой, вынудившей власти Японии обратить на нее серьезное внимание, была предпринятая ею не так давно газовая атака в токийском метро.

При этом для XX в. характерной особенностью религиозной жизни является как раз не столько ее активизация в рамках традиционных конфессий, хотя и в этом недостатка тоже нет, сколько именно сектантская активность: и активизация сект, сложившихся в прошлом, и особенно процессы возникновения нововерований и создания религиозных новообразований в виде всевозможных новых сект, в том числе и весьма экзотичных, с вовлечением в них значительного количества людей. А это – показатель и того, что имеется тяга к мистико-религиозным представлениям, и того, что такие представления, предлагаемые традиционными религиями, уже не удовлетворяют определенные слои населения и они ищут новые формы удовлетворения этих своих специфических духовных запросов, равно как и того, что в целом для духовной жизни современности характерно увлечение мистико-религиозными исканиями.

К главным содержательным особенностям современной (в зафиксированном выше широком смысле этого слова) ситуации в сфере религиозной жизни относится то, что в значительной мере и она определяется отмеченным ранее фактором исключительной значимости науки для современной духовной жизни. Влияние этого фактора таково, что озабоченность своими отношениями с наукой характерна не только для традиционных церковных структур, но и для религиозных новообразований.

Что касается традиционных религиозных структур, то наиболее показательным и наиболее масштабным проявлением их озабоченности своими отношениями с наукой была искусственная (известная энциклика папы Льва XIII “Aeterni patris”, 1879 г.) реанимация католической церковью в конце прошлого века философии Фомы Аквинского и дальнейшее массированное наступление неотомизма на философском фронте. Ведь одна из главных особенностей позиции Фомы Аквинского – сочетание реверансов в сторону разума и науки с утверждением верховенства религиозной веры по отношению к разуму и науке. И если для религии это было актуально уже в XIII в., то в современных условиях, когда авторитет науки достиг столь впечатляющих высот, позиция Фомы Аквинского не только не утратила своей значимости для религии, но ее актуальность соответственно только возросла.

В целом же озабоченность сторонников традиционных религий своими отношениями с наукой проявляется в одновременном усилении диаметрально противоположных устремлений. С одной стороны, имеют место усилия по фундаменталистской консервации базисных для традиционных религий представлений, которые явно несовместимы с научным миропониманием, и соответственно прямое противостояние науке со стороны религии. А с другой стороны, налицо и усилия по модернизации религиозных представлений, основная направленность которых – если не устранить, то хотя бы сгладить впечатление о том, что они несовместимы с наукой.

Наглядные примеры того, как реализуется прямое противостояние религии науке, дает отношение представителей различных конфессий к дарвиновской эволюционной теории. Со времени ее создания она остается объектом враждебного внимания церковников. Вот только два показательных факта. Первый: в США в начале века в нескольких штатах были приняты специальные антиэволюционные законы, а в 1925 г. в штате Теннесси состоялся судебный процесс, закончившийся осуждением школьного учителя Скопса за то, что он преподавал дарвинизм. Второй: не отставали в этом деле от протестантов и католики, продолжавшие предавать эволюционную теорию официальному осуждению вплоть до середины нашего века (энциклика папы Пия XII “Humani Generis” от 12 августа 1950 г.).

Показателем модернизаторских устремлений современных церковников может служить проводимая в последние десятилетия линия Ватикана на создание видимости сотрудничества религии и науки, с особой настойчивостью активизированная Иоанном Павлом II в ноябре 1979 г. в связи со столетием со дня рождения А.Эйнштейна. А известный религиозный мыслитель XX в. П.Тейяр де Шарден выдвинул задачу ни мало ни много – синтеза науки и религии, опираясь в том числе и на идею эволюции в ее мистико-финалистической интерпретации.

Есть парадоксальный прецедент и своеобразного сочетания этих двух взаимоисключающих устремлений – сформировавшееся несколько десятилетий назад в США в рамках протестантского фундаментализма течение так называемого “научного креационизма”, в самом названии которого афишируются и приверженность религиозной антиэволюционной идее сотворения мира Творцом, и претензия на научность.

Не только прямое противостояние сторонников религии науке, но и характер тех новаций, к которым прибегают религиозные модернизаторы, поскольку эти новации неизменно ориентированы на то, чтобы религия не утратила своих позиций под давлением прогресса в науке, – все это позволяет констатировать основополагающую значимость для современной духовной жизни противостояния научно-рационалистической и религиозной мировоззренческих ориентаций.

Но ориентация на верования, за которыми закрепилась репутация религиозных, – только одно из проявлений мистико-иррационалистической ориентации, которая может и не быть непосредственно связанной с представлениями, признанными религиозными. Цинично наглое шулерство всевозможных проходимцев, паразитирующих на наивной доверчивости настроенных на чудеса людей и воздействующих на них, например, заверениями в том, что “пассами” перед телекамерами они якобы “заряжают” воду, поставленную телезрителями перед экранами своих телевизоров, или же саморекламой в качестве “экстрасенсов”, “уфологов”, “лекарей-универсалов”, “ясновидящих”, “магов”, “прорицателей”, “астрологов”, и т.п. – тоже характерная черта нашего времени. Но главное все же состоит в том, что их шулерство востребовано. И это – факт, особенно впечатляющий на фоне достижений науки. Он тоже убедительно подтверждает, как то, что ориентация на науку – лишь один полюс мировоззренческого сознания нашей эпохи, так и то, насколько влиятельна противостоящая ей мистико-иррационалистическая ориентация.

При этом и профессионалы мистико-иррационалистического шулерства прекрасно отдают себе отчет в том, насколько высок ныне авторитет науки. Соответственно предпринимаются усилия, направленные на то, чтобы внедрить в общественное сознание представления о том, что всевозможные паранауки, специалистами в которых они себя числят, – это тоже науки. Один из примеров тому – притязания астрологии ни мало ни много на статус прикладной науки. И небезрезультатно. Оказывается, Министерство обороны России в недавнем прошлом обзавелось своим официальным астрологом, а в службе безопасности президента России Б.Н.Ельцина до последнего времени был генерал (Г.Рогозин), визирующий гороскопы высших должностных лиц страны, создающий “благоприятное энергетическое поле” вокруг президента, ориентирующий кровать президента строго по направлению север-юг “в соответствии с магнитно-силовыми линиями” [2]. Если столь нешуточное доверие к паранаукам утвердилось на этом уровне, то чего ждать от рядовых граждан страны?

И если этот мутный вал мистического шулерства для нас есть нечто вошедшее в нашу жизнь совсем недавно вместе с разрушением нашего благополучия, с наступлением смутного времени, то для стран Запада, внешне отличающихся благополучием и сохраняющим его и сейчас, астрология, колдуны, медиумы, мистические общества со своими газетами, журналами, конференциями, съездами и т.п. уже давно стали привычным фоном их жизни. Совсем свежий пример масштабности охвата населения Земли настроениями неуверенности в будущем и их сочетания с элементами мистики и влиянием астрологических бредней – массовость разговоров об ожидании “конца света” 11 августа 1999 г. в связи с солнечным затмением и одновременным так называемым парадом планет. И тот факт, что ничего подобного реально не случилось, проповедников этого бредового пророчества нисколько не обескуражил. Как сообщали электронные СМИ, нашлись среди них и такие, кто в тот же день начал заверять, что конец света все же весьма близок, но наступит он в начале грядущего тысячелетия.

Выше мы уже отмечали, что всплеск роста мистико-религиозных настроений в нашей стране имел место и в начале нашего века. Теперь добавим к этому, что этот всплеск и тогда был характерен не только для нашей страны. Как и нынешний, он тоже имел масштаб международного явления. Показательные его проявления на Западе затрагивает В.Сибрук в книге “Роберт Вуд”, посвятив в ней отдельную главу борьбе этого выдающегося американского физика того времени против всевозможного шулерства как со стороны тех, кто претендовал на научность своих фантастических измышлений, так и со стороны так называемых медиумов [3].

Обращает на себя внимание сходство жульнических приемов, используемых в то время и сейчас. В качестве примера отметим паразитирование жулья на естественном интересе людей к средствам борьбы с болезнями в сочетании с их доверием к возможностям современной им техники. Если в наше время чумаки и кашпировские “заряжают” своей “энергетикой” воду доверчивым простакам с помощью телевидения, то в начале века в ходу был метод “передачи целебных свойств сульфаниламида по медному проводу в алюминиевую пластинку, на которую ставили бутылки дистиллированной воды. Через полчаса вода в каждой из них, как считалось, “заряжалась” всеми свойствами лекарства” [4]. Как видим, нынешние жулики не смогли додуматься до того, чтобы предложить нечто радикально новое по сравнению со своими предшественниками и продолжают паразитировать на примитивной “технологической” идее своих предшественников – идее “заряжать” воду. И все же налицо некоторый “прогресс” в их технологии, но в технологии самозащиты от возможности разоблачения. Воду “заряжают” уже не целебными свойствами реального лекарства, а мистической “энергетикой”. Ведь если относительно передачи целебных свойств реального лекарства кому-то может прийти в голову мысль проверить ее реальность объективными методами, то мистическая “энергетика” шулеров такими методами принципиально неуловима, так что жулье может не опасаться быть схваченными за руку на месте. И околонаучное жулье не только не опасается этого, но проявляет немалую изобретательность по части жонглирования квазинаучной терминологией и нахрапистость в проталкивании как финансового обеспечения своих прожектов, в том числе и за счет государственных средств, так и официального признания своей принадлежности к научному сообществу [5].

И снова естественным образом возникает вопрос: почему в условиях столь внушительных успехов разума в науке и технике имеет место и столь явно выраженная и весьма распространенная, а в иных случаях и массовая, тяга людей к иррациональному, чудесному, мистическому, к антинаучным представлениям, в том числе и религиозным? Объяснять это удачливостью шулеров, паразитирующих на неосведомленности людей, было бы наивно и неверно по существу, ибо объяснению подлежит именно сама эта их “удачливость”. Недостаточным также было бы объяснять этот феномен притягательности мистико-иррационалистической ориентации только тем, что наука имеет нерешенные ею проблемы, что ситуация нерешенности, но вместе с тем именно поэтому и острой актуальности для науки таких проблем создает искушение для сторонников мистико-иррационалистической ориентации поспекулировать на этой ситуации. Хотя нельзя не признать, что и это имеет место, но – для людей, имеющих уровень интеллектуального развития, достаточный, чтобы осознать наличие в науке таких ситуаций. А притягательность мистико-иррационалистических ориентаций характерна главным образом для массы людей, далеких от того, чтобы самостоятельно вникать в те непростые проблемы современной науки, которые актуализируют мировоззренческие искания.

Основоположниками марксизма уже давно раскрыта связь религиозного фантазирования с усилением проявлений господства над людьми внешней и неподконтрольной его разуму стихии не только природных, но и общественных сил [6]. Факт этой связи особенно нагляден в переломные эпохи истории. Современная эпоха, как и переломные эпохи истории в прошлом, дает убедительные подтверждения верности этого положения. Катаклизмы нашей эпохи, их масштабность, впечатление едва ли не фатальности ритма, в каком они обрушиваются в нашем столетии на человечество, создают ощущение, что, несмотря на то что человек есть существо разумное, человечество бессильно перед какой-то силой, с которой человеческий разум еще не в состоянии совладать и которая не только ввергает человечество в безумные затеи типа мировых войн, но при этом еще и эффективно “эксплуатирует” прежде всего человеческий разум и его достижения. Ведь именно военная наука, а наиболее – военная техника, эти особенно наглядные и впечатляющие достижения человеческого разума, делают современные войны столь масштабно разрушительными, а страдания от них столь ужасными и столь массовыми. Не менее впечатляющим выглядит для массового мировоззренческого сознания и разрыв между на первый взгляд разумными и привлекательными декларациями и обещаниями политиков, таких как наши “перестройщики” и “реформаторы” или же натовские стратеги, и катастрофическими для стран и народов реальными результатами их деяний.

Такая ярко выраженная иррациональность, даже противоразумность результатов применения достижений разума не может не актуализировать для мировоззренческого сознания, в том числе и для сознания массового, проблему соотношения рационального и иррационального как проблему для него важнейшую. Проявления этой ее актуальности мы и наблюдаем в форме активизации мистико-иррационалистических устремлений.

Уродливое сочетание рационалистической и антирационалистической мировоззренческих ориентаций в форме паранаучных фантазий тоже есть показатель того, насколько острой фазы достигает противостояние рационализма и иррационализма. Ибо само это их противостояние и чрезвычайно актуализирует и активизирует мировоззренческую составляющую в духовной жизни, и обусловливает возможность некоторой свободы фантазирования для мировоззренческой мысли, позволяя появиться определенному зазору между противостоящими мировоззренческими ориентациями, своеобразной нише для паранауки.

Выше мы уже касались вопроса о том, что в нашей стране всплески роста мистико-религиозных настроений характерны для периодов обострения социальных противоречий, социальной нестабильности, обнищания подавляющей части ее населения, беспросветности его бедственного положения. Но, как мы констатировали, такая связь роста мистических настроений с явным неблагополучием большинства населения имеет место не всегда. Поэтому есть смысл присмотреться к факту роста мистических настроений более внимательно, в том числе и специально в контексте осмысления на первый взгляд несовместимого с ним факта беспрецедентно высокого в нашу эпоху ценностного статуса разума, успехов науки и использования ее достижений в технике.

Если сопоставить эти два факта, то обнаруживается весьма любопытное совпадение, а именно, совпадение во времени всплеска роста мистических настроений и революционных прорывов в науке в начале XX в. А если действительно есть основания полагать, что и сейчас, в конце XX в., наука, в частности физика, стоит на пороге революционного прорыва, и если такая революция станет реальностью, то это будет второе для Новейшей истории совпадение революции в науке со всплеском роста мистических настроений в массовом мировоззренческом сознании. И такое развитие событий подтвердило бы следующее наше предположение, которое можно сделать на основании уже имевшего место указанного совпадения в начале нашего столетия.

Предположение это состоит в том, что связь всплесков увлечения мистицизмом с массовыми бедствиями людей менее глубокая и прочная, чем их соотнесенность во времени с революционный ситуацией в обществе и в науке. Ведь, как уже было отмечено, в середине века вторая мировая война породила неслыханные бедствия, но всплеска увлечения мистицизмом, сопоставимого с ситуацией в начале и в конце века, тогда не было. Не ставя перед собой задачу более или менее полного анализа причин указанной соотнесенности в начале столетия всплеска интереса к мистицизму и революционных прорывов в науке, отметим только следующее. Прежде всего надо иметь в виду то обстоятельство, что в начале нашего века революционная ситуация в науке совпала по времени не только со всплеском увлечения мистикой, но и с тем, что мир переживал период вызревания и свершения социальных революций, потрясших его до основания. Такая социально-историческая ситуация способствует раскрепощению мышления в первую очередь на мировоззренческом его уровне. А без раскрепощенности мышления на этом уровне пересмотр базисных понятий научной картины мира, который и составляет суть революции в науке, просто невозможен. Но раскрепощенность мышления на этом уровне одновременно дает простор и для мистико-иррационалистических фантазий, стимулируемых тем, что мир утрачивает стабильность. Обусловленная же всем этим острота противостояния научно-рационалистической и мистико-иррационалистической ориентаций выступает дополнительным фактором, интенсифицирующим творческие искания не только мистически, но и научно-рационалистически ориентированных умов.

На исходе XX в. претерпевает симптоматичные изменения отношение к науке власть имущих. В нашей стране эти изменения определенно связаны с победой контрреволюции и реставрацией капитализма. Наука поставлена пришедшими к власти упразднителями социализма в условия, когда речь уже идет всего лишь о ее выживании. Как отмечал в своем выступлении на “Круглом столе” в Президиуме РАН в сентябре 1997 г. академик В.Е.Фортов, сейчас в целом в России “по оценке экспертов, научно-технический комплекс получает денег в 10–15 раз меньше, чем до 1992 г.” [7]. Тем самым обнажается то обстоятельство, что реальный социализм давал значительные дополнительные импульсы научному прогрессу. А теперь руководство Сибирского отделения Академии наук вынуждено было (в 1998 г., т.е. на исходе XX в.!) сформулировать в качестве важной и актуальной сегодня для научного сообщества его задачи задачу защиты ценностей науки. В том же 1998 г. и Президиум всей Российской Академии наук создал специальную комиссию по борьбе с лженаукой. Совсем недавно, когда наша страна была социалистической, не только не были актуальными соответствующие задачи, но ситуация, при которой они могли встать на повестку дня, была просто немыслимой.

С отношением властей к науке тесно коррелирует их отношение к образованию, так что по отношению к одному из этих социальных институтов можно с некоторыми поправками судить и об отношении к другому. Известно, какой ощутимый толчок к повышению заботы Запада об образовании дал запуск Советским Союзом в 1957 г. первого в мире искусственного спутника Земли. Этот запуск продемонстрировал успехи СССР в науке и технике. И общественное мнение западных стран усмотрело причину этих успехов в советской системе образования. На государственном уровне там были предприняты немалые усилия по развитию образования и у себя. По этой цепочке причинно-следственных связей отчетливо видно благотворное влияние социалистической системы на судьбы образования не только в нашей стране, но и во всем мире. Соответственно и отношение к науке общества и государства в нашей стране при социализме тоже было в высшей степени позитивно-заинтересованным. Каково это отношение со стороны тех, кто уже почти десятилетие осуществляет реставрацию в стране капитализма, можно выразить одним словом: удушение, прежде всего посредством финансовой удавки.

О том, как они же “радеют” об образовании, хорошо видно по унизительно мизерной зарплате, определенной ими учителям, а еще больше по тому, с какой настойчивостью учителя прибегают к забастовкам, чтобы вырвать у них и эту зарплату, поскольку платить ее власти не считают нужным по несколько месяцев. А каково отношение к образованию на Западе? Как констатировал в 1998 г. в выступлении, сделанном на заседании Папской академии в Ватикане российский математик академик В.И.Арнольд, “доныне разрушение культуры, науки и образования... продолжает идти в России более медленными темпами, чем в более цивилизованных странах” [8]. Если сопоставить наблюдения относительно того, сколь катастрофичны эти темпы у нас в России, с приведенной оценкой В.И.Арнольда, то весьма неутешительными будут выводы о том, каковы они в мире, который для наших душителей культуры представляет собой образец для подражания и который они квалифицируют не иначе, как “цивилизованный”.

И еще одна красноречивая констатация В.И.Арнольда: “Расцвету математики в настоящее время угрожает общая тенденция: подавление науки и научного образования и обществом и правительствами. Эта ситуация схожа с историей древнегреческой культуры, разрушенной Римской империей, которая была заинтересована только в конечных результатах, необходимых для военных прикладных задач, навигации и архитектуры. Американизация общества в большинстве стран, которая наблюдается в настоящее время, могла бы привести к аналогичному уничтожению науки и культуры современного человечества” [9].

Это сравнение В.И.Арнольдом сегодняшней ситуации с ситуацией последних веков античного мира созвучно нашим оценкам. Но нам представляется важным дополнить приведенные оценки академика следующими соображениями. И для античного мира последних веков его сущестования, и для сегодняшнего мира этот факт доминирования народов, культура которых отличается ориентацией на практицизм, показателен. Он означает, что такой практицизм исторически востребован, созвучен определенным потребностям соответствующих эпох. Ведь так же как в свое время античный мир оказался под властью практичных римлян, в современную эпоху наблюдается неуклонный рост мирового влияния, а теперь и доминирования не менее прагматичных американцев. Мы оцениваем это сходство данных исторических ситуаций как один из симптомов того, что, как в случае с античной культурой, так же и в ситуации с современным этапом истории имеет место вступление соответствующих общественно-экономических формаций в завершающую стадию процесса подготовки их исторического самоотрицания и создания условий перехода к следующим формациям.

И так же как разрушение античной культуры привело к средневековому варварству, не исключена, по В.И.Арнольду, возможность аналогичного развития ситуации и сейчас. Обратив внимание на масштабность проектов сокращения школьных программ математического образования в ряде прежде всего западных стран, он заключает: “Учитывая взрывной рост всех видов псевдонаук (подобно астрологии) во многих странах, можно ожидать появления нового средневекового мракобесия в наступающем веке” [10]. С самим этим крайне пессимистическим прогнозом мы согласиться не можем. Но в нем подмечена весьма важная для современного этапа истории особенность духовной жизни – такая степень активизации антинаучных представлений, которая в совокупности с политикой властей, подрывающей позиции науки и научного образования, создает угрозу мировоззрению, основанному на научном знании, в такой мере, что ситуация становится весьма похожей на ситуацию, имевшую место в конце античности.

Таким образом, резюмируя все сказанное в данном разделе, приходится признать, что исключительная острота противостояния научно-рационалистической и антинаучной, мистико-иррационалистической, включая религиозную, ориентаций в мировоззренческом сознании всей современной эпохи тоже есть такая ее особенность, которая дает основание отнести ее к переломным эпохам истории мировоззренческого сознания.

К оценке на переломность современного этапа собственно историко-философского процесса это несомненно имеет отношение, но все еще только предварительное, поскольку философия, как подчеркивалось выше (раздел II), не есть непосредственно мировоззрение. Обратимся теперь к собственно современной философии.

VII

Для жизни мировоззренческого сознания нашей эпохи характерны не только масштабность глубины и массовости изменений, но и интенсивность творческих исканий. Столь радикальные, глубокие и по историческим меркам стремительные, даже бурные изменения условий жизни значительных масс людей выдвигают перед человеческим разумом немало новых проблем, в том числе и непростых мировоззренческих проблем, готовых решений которых впрок припасено не было. Поиски их решения зачастую оказываются не сразу результативными, а иногда и мучительными. Соответственно и усилия человеческого разума на уровне метамировоззренческого теоретизирования, т.е. в сфере собственно философского мышления, тоже оказываются требующими значительного напряжения духовных сил. Все это отчетливо проявилось в философских исканиях Новейшего времени.

Их начало, как и начало важнейших процессов в сфере реальной экономической, социальной и политической жизни Западной Европы, т.е. истории Новейшего времени вообще, приходится на 40-е годы XIX в. С одной стороны, это годы завершения развития классической немецкой философии. В завершающую стадию вступает процесс разложения гегелевской школы после смерти Гегеля в 1831 г., в 1841 г. выходит в свет наиболее известная работа последнего из представителей классической немецкой философии Л.Фейербаха “Сущность христианства”, а в 1854 г. умирает Ф.Шеллинг. С другой стороны, это время формирования философии марксизма (1841–1848 гг.: в 1848 г. вышел “Манифест Коммунистической партии”) и почти одновременно с этим – завершение публикации А.Шопенгауэром его главной работы “Мир как воля и представление” (т. 1–2: 1819–1844), создание С.Кьеркегором его основных философских произведений (1843–1844 гг.) и завершение публикации О.Контом “Курса позитивной философии” (1830–1842 гг.). Причем исторические перспективы по меньшей мере трех из названных философских учений оказались в той или иной мере в непосредственной зависимости от революционных событий 1848–1849 гг. Относительно марксизма и его философии это утверждение не требует каких-либо дополнительных пояснений. Именно после указанной революции марксизм быстро становится влиятельным учением. Но и относительно еще двух из указанных учений ситуация в некоторой степени была аналогичной. Речь идет об учениях А.Шопенгауэра и О.Конта.

Известно, что опубликованный еще в 1819 г. первый том названной главной работы А.Шопенгауэра не был понят не только широкой читающей публикой, но и специалистами. Второе издание, предпринятое в 1844 г. с добавлением специально написанного для этого второго тома, постигла та же участь, и почти весь тираж книги был пущен на макулатуру. И только после революции 1848–1849 гг. учение А.Шопенгауэра было замечено и стало востребованным. Зачинатель позитивизма О.Конт свой главный труд по философии опубликовал с 1830 по 1842 гг. Но его философия получает значительное распространение и начинает пользоваться успехом и во Франции, и в ряде других стран тоже только после революции 1848 г. Как и в случае с философией А.Шопенгауэра, невостребованность философии О.Конта до этой революции и резкое изменение ситуации после революции весьма показательны.

Мы коснулись темы начала важнейших направлений современной философии, и по сей день во многом определяющих ее лицо: марксизма как последовательной версии современного материализма, с одной стороны, и, с другой, двух влиятельных версий современного идеализма. Одна из этих версий существует в форме прямолинейно антинаучного иррационализма, другая – в форме закамуфлированного ориентацией на науку позитивистского варианта субъективного идеализма. И всем им именно революция 1848–1849 гг. обеспечила начальный этап их востребованности и влиятельности, а тем самым в значительной степени и будущее. Это и дает основание связывать с указанной революцией начало современной философии в той же мере, как и вообще начало всей Новейшей истории.

Уже самое начало современной философии отмечено острой несовместимостью научно-рационалистического направления, представленного марксизмом, и прежде всего антинаучно-антирационалистических направлений, первоначально представленных учениями А.Шопенгауэра и С.Кьеркегора. Это соответствует рассмотренной выше особенности всей мировоззренческой ситуации современной эпохи, состоящей в наличии острого противостояния научно-рационалистической и мистико-иррационалистической ориентаций. Позитивизм же занимает особую нишу в этом противостоянии.

К определяющим суть его позиции пунктам принадлежат следующие. Начиная с О.Конта позитивисты декларируют свою ориентацию на науку. Они претендуют на то, что их философия – это философия науки и ничего более. Сам О.Конт доводил идею связи своей философии с наукой до их прямого отождествления. Но, во-первых, отождествляя философию с наукой, он тем самым растворял первую во второй, лишая философию ее собственного предмета, ее специфики. И если бы этот замысел О.Конта получил реализацию в полной мере, это в конечном итоге поставило бы под вопрос и самостоятельное существование философии. Сам О.Конт продвинулся в данном направлении достаточно далеко. Он занял позицию резкого отмежевания науки и отождествляемой с нею своей, т.е. “позитивной”, философии от метафизики как продукта донаучной, т.е. еще ненаучной, стадии истории интеллекта, к которой отнесена и собственно философия под именем метафизики. Тем самым под флагом освобождения позитивного научного знания от каких бы то ни было домыслов ненаучного характера намечается сверхзадача всей позитивистской философии. Начиная с О.Конта и на всем протяжении дальнейшего существования позитивизма эта сверхзадача состояла в том, чтобы отделить науку от философии, а философию от науки. Согласно позитивистам, метафизика, т.е. собственно философия, – не наука. Наука сама себе философия. А все в философии, что не есть непосредственно то, что позитивисты именуют наукой как позитивным, в их оценке, знанием, есть метафизика.

По сути, это способ не только оградить науку от влияния философии, но и философию отделить от науки, тем самым фактически подводя к заключению о неприменимости научного подхода к решению философских проблем. А если эти проблемы вне компетенции научного подхода, то нет надежды на возможность вообще когда-либо достичь их решения, которое могло бы соответствовать критериям научности. Идейные истоки этой позиции восходят к Д.Юму. Причем фактическим результатом усилий позитивистов в этом направлении оказывалось не освобождение науки от зависимости от религии, как это было характерно для теории “двух истин” в средние века, в эпоху Возрождения и в Новое время, а то, что философии отказывали в праве заниматься поиском научного решения ее специфических проблем. Недопущение же и даже полное исключение научного подхода к их решению в конечном итоге открывало простор для ненаучных подходов к ним. На деле предлагалось и реализовалось своеобразное разделение труда. Позитивисты занимаются философией науки, так сказать, “в белых перчатках”, ратуют за чистоту науки, очищая ее от философии, а на деле обосновывают возможность и правомерность ненаучной философии. И эту последнюю возможность сполна реализуют в рамках такого разделения труда многочисленные философские направления антинаучной ориентации. И наука в почете, и антинаучная философия процветает.

Но философия позитивизма имеет и более непосредственное отношение к мистико-иррационалистической линии в современной философии, можно даже сказать, связана с ней некоторой степенью близости исходных позиций в контексте противостояния мировоззренческому рационализму.

Понятие мировоззренческого рационализма мы вводим, чтобы отличить соответствующую философскую позицию от позиции, для обозначения которой мы предлагаем использовать понятие гносеологического рационализма. Гносеологический рационализм противостоит сенсуализму. Речь при этом идет о проблеме источника знаний. Соответственно гносеологический рационализм есть позиция, согласно которой разум представляет собой самостоятельный источник знаний, независимый от ощущений как источника опытных знаний. А мировоззренческий рационализм противостоит иррационализму. Следовательно, если иррационализм есть позиция, согласно которой мир по самой своей сути таков, что разум бессилен эту его суть постичь, то мировоззренческий рационализм есть позиция, согласно которой и природа мира, и природа разума таковы по самой своей сути, что мир вполне доступен его разумному постижению. С мировоззренческим рационализмом вполне может сочетаться гносеологический сенсуализм, что и демонстрируют учения Дж.Локка, французских материалистов XIII в., Л.Фейербаха.

Вообще говоря, весьма значительная часть современных немарксистских философских направлений и школ в той или иной степени не приемлют мировоззренческий рационализм. Различны только степени его неприятия. В качестве основных маркеров величины этой степени можно взять следующие философские позиции: скептицизм, агностицизм, иррационализм. Если скептицизм есть позиция только сомнения в способности разума постигать сущность мира, то агностицизм – позиция уже полного, безапелляционного отрицания этой способности. Иррационализм – тоже позиция такого отрицания. В чем же тогда его отличие от агностицизма? Агностицизм есть одно только отрицание соответствующей познавательной способности самого разума. Иррационализм же, как это видно из сказанного о его существе в предыдущем абзаце, дополняет такое отрицание еще и определенным утверждением относительно природы реальности как объекта познания. А именно, утверждается, что сама ее природа такова, что она принципиально недоступна разумному постижению.

Как правило, позиция иррационализма предполагает и еще одно утверждение. Оно относится к познавательным способностям человека. Утверждается, что кроме разума и ощущений у человека есть такие познавательные способности, которым доступна эта недоступная ощущениям и разуму реальность. На роль таковых предлагаются интуиция, вера и т.п. Причем этими познавательными способностями иррациональная реальность якобы постигается непосредственно. А учение о непосредственной, интимной данности особым, превышающим способности разума способностям души человека запредельной, абсолютно недоступной разуму и ощущениям реальности – специфическая особенность мистицизма. Поэтому мы и обозначаем соответствующую мировоззренческую ориентацию как мистико-иррационалистическую.

Так вот, отрицание позитивизмом метафизики включает в себя отрицание и способности разума познавать объективную реальность, ее сущность. К сквозным для всех исторических форм позитивизма особенностям его гносеологической позиции относятся эмпирицизм, феноменализм и релятивизм. Феноменализм и есть позиция признания доступности познанию только феноменов и недоступности самой объективной реальности и ее сущности. По сути это фактический агностицизм. И он частично сближает позитивизм с иррационалистической ориентацией соответствующих направлений современной философии, таких как, например, философия А.Шопенгауэра, философия жизни, абсолютный идеализм, экзистенциализм. Для них характерен следующий общий элемент схем обоснования и оправдания своего иррационализма. Начинают они с критики рационально-научного познания, приписывая ему принципиальную неспособность постичь сущность подлинной реальности. А затем уже речь ведется о том, что природа этой подлинной реальности иррациональна и требует не рациональных, а иных способностей ее постижения. В этой последней части своих утверждений иррационалисты уже расходятся с позитивистами. Но указанная начальная, или исходная, часть утверждений сторонников иррационализма в современной философии очень близка к позиции представителей позитивизма.

Как видим, претендуя на положение третьей “силы”, “силы”, стоящей над идейной схваткой, вне схватки научно-рационалистической и антинаучно-иррационалистической линий в философии, позитивизм создает и поддерживает только видимость, что это так, а объективно обеспечивает существенную поддержку антинаучной философии. Причем позитивисты настолько увлечены пропагандой этой видимости, что смогли убедить в реальности этих своих иллюзий и самих себя, и вызывают доверие к ним у многих, кто относит себя к интеллектуалам.

Когда один из наиболее известных продолжателей позитивистской традиции в XX в., Б.Рассел, определил философию как что-то промежуточное, как ничейную землю между теологией и наукой [11], он попытался эту сугубо позитивистскую претензию на положение вне схватки изобразить не более и не менее, как сущностную специфику всей философии вообще. Это производит впечатление наивности на фоне той остроты, которая вообще характерна для противостояния научно-материалистической и религиозно-идеалистической линий на протяжении всей истории философии. А если брать Новейшее время, то острота противостояния этих линий в философии достигла такой степени, когда при сохранении научно-материалистической философией традиционной ориентации философии как таковой на разум у противостоящей ей антинаучно-иррационалистической философии сохраняются только остатки принадлежности философии к сфере рационального, состоящие в том, что ее представители пытаются рациональными доводами обосновать свой полный отказ от рационалистической ориентации.

У всех представителей иррационалистической философии при этом явственно проявляется один из разительных ее парадоксов. Состоит он в том, что заявляемую в качестве самой сути, ядра содержания своей иррационалистической ориентации позицию отрицания способности разума постичь глубинную сущность действительности, поскольку при этом обосновывается и то, что сам разум бессилен, и то, что сущность действительности противоразумна, – эту позицию иррационалист изо всех своих интеллектуальных сил тщится утвердить своим учением, как бы забыв, выстраивая его, о своем иррационализме. Ибо делает он это, опираясь как раз на рациональные доводы, взывая к разуму – и своему, и читателя, прибегая к аргументации, а это – сугубо рациональная деятельность, деятельность именно разума, к тому же и адресованная исключительно разуму. Ведь она предполагает способность именно разума и осуществлять, и воспринимать, и понимать ее.

И эта парадоксальная ситуация оказывается вполне естественной и объяснимой, если принять во внимание специфику мировоззренческой ситуации Новейшего времени, с одной стороны, и сущностную специфику философии, ее соотношение с мировоззрением, – с другой. Выше (раздел VI) мы уделили специальное внимание противостоянию научно-рационалистической и мистико-иррационалистической ориентаций, в том числе и влиятельности последней, в мировоззрении Новейшего времени. Иррационалистическая философия есть не что иное, как способ отрефлексировать мистико-иррационалистическую ориентацию в мировоззрении специфическими для философии средствами, т.е. средствами построения соответствующей теории метамировоззренческого уровня. А суть работы философа при этом состоит, напомним еще раз, в том, чтобы выявить концептуальное содержание соответствующего мировоззрения, в том числе и его концептуальные основания, и не только выразить его релевантными теоретическими, т.е. рационально-понятийными, средствами, но, главное, также и осуществить на метауровне по отношению к этому содержанию его опять-таки теоретическое, т.е. рационально-понятийное обоснование. Поскольку выражать и обосновывать приходится содержание мистико-иррационалистического мировоззрения, такая философия не может не быть иррационалистической по самому существу своего содержания. Но поскольку при этом выражать, а главное, обосновывать эту мировоззренческую позицию приходится, создавая соответствующую философию, т.е. теоретическое построение, это невозможно не делать рационально-понятийными средствами.

В итоге получается, что философия в этой ее исторической форме выбирает в качестве единственного способа продления своего существования растянутый на неопределенное время процесс своего собственного самоуничтожения как особой самостоятельной формы духовной жизни. А.Шопенгауэр и С.Кьеркегор его начали, а продолжатели их иррационалистической линии самозабвенно его продлевают. И этот процесс своего едва ли не ритуального самозаклания непрерывно осуществляется иррационалистически ориентированной современной философией уже полтора столетия.

Своеобразное сочетание ориентации на науку, субъективизма и тенденции иррационализма представляет собой заявившее о себе в 60-е годы XIX в. неокантианство. Воинствующий антирационалист Ф.Ницше в 70-е годы закладывает основы направления, получившего название философии жизни. Как уже отмечалось выше, в конце 70-х годов (1879 г.) реанимирована теологическая версия объективного идеализма в форме неотомизма. В 70-е – 80-е годы возрождается интерес к гегелевской версии объективного идеализма в форме абсолютного идеализма. В США в 70-е годы Ч.Пирс закладывает основы прагматизма. В 90-е годы З.Фрейд разрабатывает метод психоанализа, на основе которого в дальнейшем формируется фрейдизм как особая социальная и философско-антропологическая доктрина. Таким образом, для философской жизни Запада во второй половине XIX в. характерны интенсивные искания, активность которых не ослабевает и в XX столетии.

В конце XIX – начале XX в. формируются реалистические направления современной философии. На рубеже веков (1900–1901 гг.) выходят “Логические исследования” основателя феноменологии Э.Гуссерля. Накануне первой мировой войны формируется, а после нее активно разрабатывается и становится популярным, особенно в среде художественно ориентированной публики, экзистенциализм. Как философское направление он отличается неоднородностью. К нему близки другие философские направления, такие как, например, персонализм. Не менее активно разрабатывается и пользуется не меньшей популярностью, правда в другой среде, а именно, в среде научно ориентированной интеллигенции, аналитическая философия, тоже, впрочем, включающая в себя многообразные философские доктрины: логический атомизм, логический позитивизм (неопозитивизм), философию лингвистического анализа, прагматический анализ, так называемый научный материализм, научный реализм, аналитическую философию истории и т.д. В 50-е – 60-е годы в результате распространения методов структурной лингвистики на исследование других областей культуры в качестве одного из влиятельных направлений в философии XX в. оформляется структурализм. В конце 50-х – начале 60-х годов начинается этап постпозитивистской философии науки. На 70-е – 80-е годы приходится так называемая “вторая волна” структурализма, или этап постструктурализма. В самые последние десятилетия XX в. вошел в обиход термин “постмодернизм” как общее название наметившихся новейших на сегодняшний день тенденций и в философии, и в целом в культурном самосознании западного общества.

Составляющее геополитическую специфику XX в. противостояние социалистической и капиталистической мировых систем включало в себя и идейное противостояние соответствующих мировоззрений и философий. Но свое начало это идейное противостояние берет в 40-е годы XIX в. с формирования марксизма. Создатели философии марксизма, а затем и их последователи осознанно и недвусмысленно подчеркивали как то, что она есть прямое продолжение совершенно определенных традиций в мировой философии, так и ее качественную специфику, противопоставляя ее в этом смысле всем другим философским учениям, как предшествующим ей, так и современным. Создатели и приверженцы современных им немарксистских учений платили представителям марксистской философии той же монетой, одновременно полемизируя и друг с другом.

Но ситуация непрестанной идейной борьбы, взаимной критики друг друга представителями различных философских направлений и течений – одна из характерных черт всего историко-философского процесса, и современная философия в этом отношении не составляет исключения. Не является специфическим ее отличием и то, что в этой борьбе главными противостоящими друг другу сторонами выступают материализм и идеализм. Специфику каждого этапа историко-философского процесса определяют конкретно-исторические формы того и другого. Современный материализм в его наиболее разработанном и последовательном варианте представлен именно марксистской философией.

Если попытаться сжато охарактеризовать самую сердцевину содержательной специфики марксистской философии, то следует отметить прежде всего то, что она действительно являет собой продолжение и развитие прогрессивных тенденций, характерных для философии Нового времени и вместе с тем доведение их до логического завершения, очищение от непоследовательности, половинчатости, имевших место в соответствующих учениях нововременных философов, их отчетливое осмысление и органическое соединение воедино в целостное учение. Главные такие тенденции следующие:

1) материализм. Материалистическая позиция отчетливо отрефлектирована на основе выявления того, что вопрос об отношении мышления к бытию есть основной вопрос всей философии, а материализм и идеализм суть главные взаимоисключающие друг друга ответы этот вопрос. Отсюда проистекает осознанность и последовательность в проведении основоположниками марксизма материалистической позиции в философии, включая распространение материализма на понимание истории (исторический материализм);

2) мировоззренческий рационализм. В философии марксизма приверженность ему реализуется в последовательно проводимой ориентации на научное миропонимание и научный подход к решению всех философских проблем;

3) диалектика. Она выступает в философии марксизма как средство, необходимое для последовательного проведения материализма и мировоззренческого рационализма;

4) приверженность гуманистической традиции, идеям социальной справедливости и социального прогресса и исторический оптимизм.

Продолжение, последовательная разработка и синтез всех этих традиций в единое органическое целое дополняется сознательной и открытой приверженностью принципу партийности как в собственно философском плане (материализм и диалектика против идеализма и метафизики), так и в социальном плане (принятие роли выразителя классовых интересов прежде всего рабочего класса а также вообще всех людей труда и противостояние идеологии эксплуататорских классов).

Самая общая характеристика основной массы современных немарксистских философских учений, если брать эти же пункты, в целом объективно оказывается диаметрально противоположной, хотя имеют место и некоторые исключения.

1) приверженность идеализму в самых его разнообразных, нередко завуалированных формах, в том числе и идеалистическое понимание сути общественных процессов;

2) отказ от традиции рационализма либо в грубой форме открытого и откровенного иррационализма, либо в форме прямой критики науки за якобы ее неспособность постичь подлинную реальность, либо в форме фактического признания такой ее неспособности, но косвенным образом – через декларацию приверженности радикальному эмпирицизму (неопозитивизм) или отказ признавать в качестве цели науки получение истинного знания (постпозитивизм);

3) неприятие диалектики;

4) размывание гуманистических идеалов, а зачастую их циничное отбрасывание и откровенная декларация антигуманистической позиции, антиисторизм, в том числе и в форме отрицания идей социального прогресса, и исторический пессимизм.

Все это дополняется декларированием неприятия принципа партийности, беспартийностью на словах, но фактической партийностью на деле, партийностью и в собственно философском плане (идеализм и неприятие диалектики), и в социальном плане (косвенная – через понятие природы человека, а иногда и прямая – с использованием таких понятий, как “открытое общество”, апология капитализма).

Как видно из названий упомянутых здесь нами только некоторых направлений современной европейской философии, в них весьма часто содержатся приставки “нео-” и “пост-”. Это определенно указывает на наличие одновременно и преемственности, и критического преодоления тех предшествующих философских направлений, на которые опираются или от которых отталкиваются сторонники нео- и пост-доктрин. Следовательно, явно эпигонский по отношению к соответствующей классике характер определенных сторон их содержания не должен заслонять наличие новаторских его сторон. А многообразие философских учений и весьма быстрая смена моды на них наглядно демонстрируют напряженность философских исканий, характерную для всего современного этапа историко-философского процесса. И это обстоятельство есть основание для постановки вопроса о переломности современного этапа уже непосредственно истории философии. Чтобы получить ответ на него, посмотрим, характерны ли для современного этапа истории философии те особенности, которые мы выявили выше для переломных ее эпох в прошлом. Особого внимания при этом заслуживает отношение современной философии, с одной стороны, к науке, с другой – к религии, равно как и к мистике, оккультизму, астрологии и прочим продуктам иррационального фантазирования.

Уже из перечисленных выше пунктов, по которым противостоят философия марксизма и современные немарксистские философские учения, можно заключить, что озабоченность отношением к разуму и науке – одна из определяющих особенностей современной философии. Как и во все предшествующие переломные эпохи, это показатель и высокого уровня культуры рационального мышления, и высокого ценностного статуса разума. И даже одна из характерных, начиная с А.Шопенгауэра и С.Кьеркегора, особенностей современной немарксистской философии, состоящая в наличии непреходящей моды на оголтело-иррационалистические атаки на разум, есть, как и в эпоху поздней античности, показатель того, сколь высок сейчас ценностный статус разума. А так как в современных условиях наиболее яркое, зримо-наглядное проявление достижений разума – научно-технический прогресс, антирационализм смыкается с антисциентизмом и с отрицательной оценкой технического прогресса.

Таким образом, применительно к современному этапу истории философии можно констатировать наличие первых двух из установленных нами выше признаков, характерных для переломных этапов историко-философского процесса.

Первый признак – высокий уровень культуры рационального мышления, среди наиболее ярких проявлений которого наряду с уже отмеченным выше поразительным прогрессом в развитии науки и использованием ее достижений в технике следует отметить также и интенсивность философских исканий. Новейшая философия на эту ситуацию сохранения в мировоззренческом сознании высокого ценностного статуса разума реагирует не только наличием антисциентистских и антирационалистических направлений, т.е. не только отрицательно. В новейшей философии имеют место усилия в плане позитивного осмысления последних достижений человеческого разума. Не говоря уже о марксистской философии, последовательно развивающей рационалистическую традицию, и вне марксизма эта традиция тоже имеет своих продолжателей. В первой половине XX в. на Западе сложилось и существует по сей день особое философское течение – неорационализм. Показательна уже эта характеристика, выраженная в его названии. Формирование нового научного разума на основе современных достижений наук, защита научного духа в условиях иррационалистических атак на него, исследование различных типов и форм рациональности, их историко-культурная обусловленность и их историческая динамика, идея множественности форм рациональности – только часть перечня того, чем заняты представители этого течения.

Второй признак переломности в протекании историко-философского процесса – острота противостояния научно-рационалистической и антинаучно-иррационалистической ориентаций. На протяжении всей новейшей истории философии фронт этого противостояния не только не сужается, а напротив, ширится, его накал не только не ослабляется, а напротив, все более усиливается. Только что речь у нас шла о том, что рационалистическая ориентация активно отстаивает свои позиции. В то же время в последние десятилетия даже в рамках одного из философских направлений, декларирующих свою ориентацию на науку, произошел симптоматичный перелом. Мы имеем в виду крах позитивизма как одного из самых влиятельных на Западе философских направлений современности и появление постпозитивизма. Ведь одна из самых существенных особенностей последнего – то, что некоторые его основатели отказывают науке в способности реализовать ее изначальное предназначение, составляющее смысл ее существования – достижение знания, имеющего достоинство истинности.

Понятие истины, столь значимое еще для неопозитивизма (правда, в своеобразном преломлении – в форме понятия достоверности знания, трактуемой в эмпиристическом духе), теперь просто отбрасывается как нечто не имеющее никакого реального смысла. Наиболее явственно и откровенно это сделал один из зачинателей постпозитивистского направления Т.Кун. А такой влиятельный представитель этого направления, как П.Фейерабенд, вообще настолько гипертрофированно акцентировал идеологическую составляющую отношения к науке, что она в его оценке науки полностью заслонила, свела на нет истинностную составляющую науки. Отнеся науку к разновидностям идеологии, Фейерабенд ставит ее в один ряд с такими формами псевдознания, как астрология и религия. Понятно, что отрицание способности науки к реализации того, что составляет смысл ее существования и оправдывает затраты общества на нее, фактически ведет к ее дискредитации в глазах общественного мнения.

Но оказывается, что и это были только, так сказать, идейные “цветочки”. А сегодня в рамках усиления этой же тенденции наблюдается и созревание уже соответствующих материальных “ягодок”. Наука стала не только объектом дискредитирующих ее идейных атак, но и началось ее целенаправленное финансовое удушение, причем, как отмечалось в предыдущем разделе, не только в нашей стране. У нас дело дошло до того, что, как тоже отмечалось в предыдущем разделе, Академия наук вынуждена предпринимать организационные меры по защите ценностей науки. И опять-таки приходится констатировать, что сейчас в этом отношении наша страна “достигла” (в смысле “опустилась до”) уровня, на котором находится весь так называемый “цивилизованный” мир, в котором налицо укрепление позиций мистико-иррационалистических, включая религиозные, ориентаций. А вся современная философия – только один из участников и одновременно своеобразное зеркало противостояния рационалистической и антирационалистической ориентаций, так что вторая особенность переломных этапов историко-философского процесса тоже характерна для современной философии. Вместе с тем, как уже говорилось выше, это противостояние – общая черта всей духовной жизни всего времени существования философии, а применительно к переломным этапам степень его интенсивности – только количественный показатель.

Но для современного этапа истории философии имеется и соответствующий качественный показатель. Ценностная составляющая современного массового мировоззренческого сознания, образующего почву, на которой произрастает современная философия, характеризуется противостоянием ценностных ориентаций, специфических именно для нашей эпохи. Это, как тоже уже отмечалось, – противостояние новой по сравнению со всеми предшествующими эпохами ориентации сознания значительных масс людей на социалистические ценности, с одной стороны, и ориентации на старые буржуазные ценности – с другой. Соответственно в современной философии на передний план выдвигается ее аксиологическая функция.

С одной стороны, марксистская философия, так сказать, с открытым забралом декларирует свою партийность, конкретно – ориентированность на теоретическое обоснование не только коммунистических идеалов самих по себе, но и путей их реализации. С другой стороны, налицо апологетический характер буржуазной философии – как в форме открытой апологетики ценностей буржуазного либерализма, так и в форме завуалированной апологетики соответствующей системы ценностей посредством попыток “обосновать” их естественный характер в смысле соответствия самой природе человека, хотя при этом в качестве модели человека как такового берется то, что эти современные философы наблюдают в обществе, в котором живут они сами, т.е. человека современного капиталистического общества.

Противостояние в мировоззренческом сознании современности названных ценностных ориентаций имеет прямое отношение и к третьей отличительной черте переломных эпох в истории философии – к интенсификации метамировоззренческой рефлексии, обусловленной процессами осознания по крайней мере частью общества, того, что старый социальный миропорядок становится все более чуждым и даже враждебным человеку, и роста личностного самосознания. Как и в прежние переломные эпохи, в Новейшее время эти процессы тоже сопряжены с актуализацией и обострением проблемы “коллективизм – индивидуализм”. Но в отличие от прежних эпох это имеет место в контексте гораздо более резко выраженной дивергенции ценностей индивидуализма (либерализм в политике, прежде всего экономической, экзистенциализм и персонализм в философии), с одной стороны, и коллективизма (наиболее яркое проявление – ориентация на социалистические ценности) – с другой. Причем, как показано выше, есть основание говорить о том, что для современной эпохи характерна инверсия по отношению к прошлым переломным эпохам соотношения ценностей индивидуализма и коллективизма в плане их исторических перспектив. И это входит в число особенностей, составляющих качественную специфику современной эпохи, и тоже определяет ее характеристику как эпохи переломной.

Одна из наиболее ярких специфических черт философии современной, т.е. философии Новейшего времени, отличающих ее от философии Нового времени, состоит в радикальном изменении сочетания позиций по проблемам “индивидуализм – коллективизм” и “рационализм – иррационализм”. Для философии Нового времени характерно сочетание ориентации на индивидуализм с приверженностью мировоззренческому рационализму.

Приверженность ему характерна для всей философии Нового времени, ориентированной на науку. Философы Нового времени, сочетающие ориентацию на науку с ориентацией на религию, в основном тоже придерживались позиции мировоззренческого рационализма, хотя были и такие мыслители, у которых мировоззренческий рационализм сочетался с элементами иррационализма (Б.Паскаль, Ф.Шеллинг). В философии Новейшего времени иррационалистическая ориентация становится модной и весьма влиятельной. И теперь с ориентацией на индивидуализм сочетается уже не мировоззренческий рационализм, как это было характерно для философии Нового времени, а иррационализм. В этом мы видим проявление и отражение отмеченного нами выше радикального изменения ситуации с индивидуализмом, а именно, то, что он утрачивает ту историческую перспективу, которая была у него прежде и которая еще сохранялась в Новое время. В соответствии с тем, что в Новое время индивидуализм еще имел историческую перспективу, разум человека той эпохи относился к нему как к своей естественной позиции, т.е. как к позиции разумной, сочетая индивидуализм с рационализмом и с историческим оптимизмом. В Новейшее время утрата индивидуализмом исторической перспективы находит свое философское отражение и проявление в том, что выражением индивидуальности человека считается не его разум, а только воля, причем воля, трактуемая иррационалистически – как иррациональное начало в человеке. У А.Шопенгауэра это воля к жизни, у Ф.Ницше – воля к власти. Сочетание напористого волюнтаризма с индивидуалистическим субъективизмом характерно для философии прагматизма.

В XX веке даже иррационализм философии жизни уже выглядит как недостаточно радикальный. Более адекватным выражением порожденных мировыми войнами мировоззренческих ориентаций оказалась теперь уже не философия жизни, а философия смерти, каковой является экзистенциализм. Еще в начале Новейшего времени С.Кьеркегор заострил внимание на том, что так называемое экзистенициальное мышление отличается субъективностью, ориентацией на интимное переживание субъектом своего индивидуального существования, его текучести, неустойчивости, обреченности на смерть и неподвластности разумному осмыслению. Все эти характеристики экзистенциального мышления были развернуты в многочисленных произведениях представителей философии экзистенциализма. Сочетание индивидуализма в форме безысходного субъективизма, с иррационализмом и пессимизмом – характерные особенности и этого философского продукта современности.

Итак, переломный характер современного этапа историко-философского процесса подтверждается его соответствием всем признакам переломности, выявленным нами выше при рассмотрении переломных этапов этого процесса в прошлом.

Нам осталось еще упомянуть о том, что, так же как и в ситуации с другими переломными эпохами, современному этапу истории философии непосредственно предшествовала серьезная работа по критике основ всей нововременной метафизики в рамках самой философии Нового времени. Наиболее заметный вклад принадлежит здесь Ж.Ж.Руссо, Д.Юму и И.Канту. А вот для разговора о том, что будет после завершения современной переломной эпохи, фактического материала пока просто нет.

Примечания

1. См.: Дзуцев Х.В., Першиц А.И. Ваххабиты на Северном Кавказе – религия, политика, социальная практика // Вестн. РАН. – 1998. – Т. 68. – № 12.

2. См.: Кругляков Э.П. Что же с нами происходит? – Новосибирск: Изд-во СО РАН, 1998. – С.94–95.

3. См.: Сибрук В. Роберт Вуд. – М., 1960. – С.229–248.

4. Там же. – С.238.

5. См.: Кругляков Э.П. Что же с нами происходит?; Он же. “Ученые” с большой дороги... // Наука в Сибири. – 1999. – № 34 (2220).

6. См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – 2-е изд. – Т. 20. – С.328–330.

7. См.: Вестн. РАН. – 1998. – Т. 68, № 2. – С.113.

8. См.: Арнольд В. Изменение концепций природы на рубеже тысячелетия // Наука в Сибири. – 1999. – № 11. – С.6.

9. Там же.

10. Там же.

11. См.: Рассел Б. История западной философии. – Новосибирск, 1994. – Т. 1. – С.11.