Р.М. Нугаев

Проблема теоретического воспроизведения процесса смены парадигм в философии и социологии науки не является новой. Можно зафиксировать определенный блок основных проблем, которые признаются таковыми сообществом специалистов в области социологии и философии науки. Этот блок включает в себя такие проблемы, как взаимодействие эмпирического и теоретического, рационального и иррационального, и, конечно, взаимодействие когнитивных и социальных факторов в процессе смены парадигм. Последняя проблема является своеобразным фокусом, в котором сначала только встречаются разные в методологическом отношении подходы, чтобы затем сойтись в ожесточенной критике друг друга.

Несмотря на то что подавляющее большинство специалистов в области логики и методологии науки согласны в оценке неправомерности и односторонности логико-эмпиристской модели развития научного знания, предложенные за последние 10–15 лет подходы (особенно относящиеся к "сильной программе социологии науки") также подвергаются критике. У объективного читателя не может не создаться впечатления, что, разочаровавшись в крайностях логицистского подхода, исследователи обратились к столь же одностороннему социокультурному подходу, ведущему к ничем не ограниченному и уязвимому в методологическом отношении (будучи обращенным на свои собственные предпосылки) релятивизму. Последний, в частности, проявляется в хорошо известном тезисе Куна – Фойерабенда о несоизмеримости сменяющих друг друга парадигм, представляющем в иррациональном свете поведение специалистов в наиболее развитых в математическом отношении и рационально проработанных областях научного знания.

С нашей точки зрения, причина неудач предложенных к настоящему времени подходов к оценке взаимосвязи когнитивных и социокультурных факторов в процессе смены парадигм заключается в том, что все они основаны в социологическом отношении на одной и той же, весьма односторонней и, как правило, имплицитно принимаемой точке зрения. А именно: все они опираются на веберовское понимание рационализации научной (и в общем случае – когнитивной) деятельности как необратимого процесса вытеснения целерациональным действием всех остальных видов социального действия – аффективного, традиционного и ценностно-рационального. Такая точка зрения характерна для большинства известных автору данной работы исторических "теорий научной рациональности" – и для мертоновского подхода, и для методологии НИП (научно-исследовательских программ) И.Лакатоша, и для "сильной" программы, и для куновского подхода, и для холтоновского "тематического" анализа. И эта точка зрения имеет определенные историко-научные основания.

В самом деле, если мы, вслед за предложенными к настоящему времени теориями рациональности, обратимся, например, к становлению науки Нового времени, к переходу от Аристотеля к Галилею, то сможем убедиться, что теория движения Аристотеля может быть охарактеризована как учение, дававшее чрезвычайно связное и систематическое толкование данных здравого смысла. Переход к теории "импетуса" произошел "интерналистским" образом – как результат попыток элиминации некоторых аномалий физики Аристотеля исключительно внутринаучными средствами. Сначала исследования Галилея также укладываются в традиционную схему: он пытается усовершенствовать теорию импетуса. Значительный разрыв с традицией начинается только с активного использования математики, математических объектов. Это потребовало переосмысления понятия материи. Введение в физическую науку эксперимента оказалось следствием, – эксперимент представляет собой идеализированный опыт, т.е. материализацию математической конструкции. И уже потом стало очевидным, что отождествление природы с материей, с конгломератом атомов в пустом пространстве, определяет инструментально-техническое отношение к природе: она – и кладовая сырья, и объект манипулирования. Процесс рационализации физики XIX в. также выразился во все меньшем внимании к механическим моделям и все большей математизации рассматриваемых процессов. Ключевыми фигурами этого периода развития науки выступают Лагранж, Максвелл, Больцман и Лоренц. Для максвелловской динамической аналогии, примененной в теории электромагнитного поля, характерен отрыв от исследования конкретных механизмов взаимодействия и повышение уровня абстрактности предлагаемой теории. Больцман упрочил этот отрыв, но отказ от использования "картинок" стал в особой степени характерен для творчества Лоренца. Идеалы классической науки – детерминистичность, обратимость, независимость пространственно-временных координат – начали постепенно терять свое значение. Кульминацией этого процесса стало, конечно же, создание специальной теории относительности, с ее вытеснением наглядности (понятие одновременности) за счет геометризации пространственно-временного континуума.

Для физики ХХ в. вообще характерен метод математической гипотезы, когда сначала пытаются "угадать" математический аппарат будущей теории, а уже потом путем проб и ошибок приходят к эмпирической интерпретации полученного формализма.

С другой стороны, не кто иной как Т.Кун в "Структуре научных революций", размышляя о прогрессе в истории науки, неоднократно подчеркивал, что этот прогресс возможен только как увеличение точности сменяющих друг друга парадигм – как последовательная математизация научного знания, выражающаяся в постепенном вытеснении квалитативизма (особенно в химии эпохи перехода от Шталя к Лавуазье) квантитативизмом. Действительно, с точки зрения теоретических онтологий сменяющие друг друга парадигмы несоизмеримы. Ученые – сторонники различных парадигм "живут" в разных мирах, разделяемых необратимыми "гештальт-сдвигами". Но тем не менее их можно, по Куну, сравнивать с формальных сторон, в формальных отношениях.

Не кто иной как И.Лакатош выдвинул в качестве главного критерия для предпочтения одной научно-исследовательской программы другой критерий эмпирически-прогрессивного сдвига решаемых проблем, возможного при реализации более совершенной в математическом отношении программы. Одним из самых любимых его (и его ученика Э.Захара) примеров была победа программы Эйнштейна над программой Лоренца, кульминацией которой явилось создание предельно математизированной, по тем временам, общей теории относительности.

Причина ограниченности этих подходов состоит в том, что они основываются, во-первых, на крайне односторонней в теоретико-социологическом плане классификации типов социального действия – на веберовской классификации, различающей все социальные действия индивидов по степени их целерациональности, и, во-вторых, на еще в большей мере имплицитно принимаемом утверждении о том, что рационализация научной деятельности выражается только в вытеснении целерациональным действием всех остальных. При таком "мертоновском" подходе все социальные действия сравниваются с определенным образцом, шаблоном – целерациональным действием, одним из наиболее наглядных примеров которого является математическое вычисление. Предполагается, что субъект социального действия прекрасно представляет себе цель своих действий и все его действия различаются лишь по степени адекватности этой цели применяемых им средств.

Подобный подход вполне оправдан, когда мы рассматриваем эволюцию одной программы, парадигмы или темы в истории науки. В этом случае действительно всеобщая цель действий индивидов зафиксирована в общепринятой парадигме, и смысл их поступков состоит лишь в уточнении данной парадигмы в тех или иных теориях, напоминающих некоторые наброски определенного идеала, некоторые приближения к "совершенству". Но такой подход неэффективен, практически бесполезен тогда, когда нам необходимо рассматривать взаимодействие нескольких тем, научно-исследовательских программ или парадигм, неизбежное при фундаментальных сдвигах в истории науки. Почему?

Исходным для понимания эволюции науки, как и любого человеческого предприятия, является представление о социальном действии. Социология, так же как и история, изучает поведение индивида или группы индивидов. Социология изучает поведение личности постольку, поскольку личность вкладывает в свои действия определенный смысл. "Действием, – пишет один из классиков социологии М.Вебер, – называется... человеческое поведение... в том случае и постольку, если и поскольку действующий индивид или действующие индивиды связывают с ним субъективный смысл". В этом определении имеется в виду смысл, который вкладывает в действие сам индивид, так называемый "субъективный" смысл, но не "объективный" смысл теологии или метафизики. Отсюда определение социального действия как такого, которое по самому своему смыслу, подразумеваемому действующим лицом или действующими лицами, отнесено к поведению других людей и этим ориентировано в своем протекании.

Мы можем классифицировать социальные действия по разным основаниям: по материальным или идеальным, рациональным или иррациональным мотивам, по видам и типам достигаемых целей и т.д. Сам Вебер классифицировал социальные действия по степеням связи между целью и средствами их достижения. Шаблоном, единицей измерения этих степеней социального действия он выбрал целерациональное действие как такое, которое направлено к достижению самим индивидом ясно осознаваемых целей при котором для достижения этих целей используются средства, признаваемые в качестве адекватных самим индивидом. Все остальные действия будут своеобразными отклонениями от целерационального действия – самого простого действия, в котором понимание действия и самого индивида совпадают. Наиболее рационально понятны, непосредственно и однозначно интеллектуально постигаемы те смысловые связи, которые выражены в математических или логических положениях. Мы совершенно отчетливо понимаем, что означает, когда кто-либо в ходе своих мыслей или аргументации использует законы арифметики, теоремы евклидовой геометрии, алгебраические формулы или строит цепь логических умозаключений в соответствии с правилами логики.

Истолкование такого социального действия в высшей степени однозначно и наглядно. Понимание же не целерационального, а ценностно-рационального социального действия, исходящего из каких-либо высших, метафизических ценностей, – скажем, ценностей этических или эстетических, – часто наталкивается на трудности интерпретации, понимания.

Важно иметь в виду, что сам Вебер отнюдь не утверждал, что всякое социальное действие целерационально, т.е. подобно выводу математической теоремы. Для него целерациональность – это шаблон, масштаб для измерения всякого социального действия. В каждом реально протекающем социальном действии содержатся элементы и целерационального, и ценностно-рационального, и аффективного, и традиционного действий, так что при оценке каждого конкретного действия мы можем говорить лишь о доминирующем, преобладающем элементе. (И против такого вывода трудно что-либо возразить. Другое дело – вывод, согласно которому все многообразие сторон всякого социального действия можно "загнать" в классификацию по целерациональному основанию.)

Вместе с тем тот же Вебер утверждал, что постепенная рационализация человеческого поведения, т.е. постепенное вытеснение целерациональным действием всех остальных, – тенденция всемирно-исторического процесса.

Обратимся к науке. Очевидно, что чисто профессиональное поведение ученого как исследователя или преподавателя – это социальное действие, всегда отнесенное к поведению других людей (других членов научного сообщества или студенческой аудитории) и этим ориентированное в своем протекании. Оно имеет смысл только для научного сообщества, воспринимающего полученную информацию и пропускающего ее через свои особые фильтры. Цель деятельности ученого – получение нового знания, изменяющего те знания, которые уже имеются. Он должен не просто добыть новую информацию, но и соотнести ее со старой, найти ей место в кладовой научного сообщества. Наука – существенно коллективное предприятие, в котором даже деятельность теоретика-одиночки, такого как, например, О.Хевисайд, имеет смысл только в рамках деятельности научного сообщества.

Как показал Т.Кун, для оценки развития научного знания, рассматриваемого как результат деятельности всего научного сообщества в целом, необходимо использовать понятие парадигмы. Это понятие многозначно, и в дальнейшем мы будем обращаться к разным его аспектам. Но один из основных смыслов этого понятия – мировоззренческие основания научного знания, "совокупность наиболее общих представлений о рациональном устройстве природы". Как часто отмечали философы и социологи науки, вообще понятие развития научного знания, описывающее переход этого знания с низших уровней на высшие, имеет смысл только в рамках определенной парадигмы.

Более того, по Куну, в рамках парадигмы развитие научного знания имеет особенно простой, кумулятивный, линейный характер. Это процесс простого приращения знания, добавления новых крупиц к уже имеющимся. Наглядная черта развития в рамках парадигмы – уточнение известных констант, получение новых знаков после запятой. Само принятие парадигмы – это молчаливое признание того, что все принципиальные, философские, мировоззренческие проблемы уже решены и исследователю остается лишь применить все свои способности для уточнения отдельных деталей господствующей "научной картины мира", решения задач-головоломок. Несомненно, что в области теоретической науки прогресс парадигмы – это постепенное вытеснение качественных, модельных рассуждений чисто количественными.

Но если мы хотим оценить смену парадигм, переход от одной парадигмы к другой, взаимодействие между несколькими парадигмами или исследовательскими программами, то веберовская классификация не всегда может нам помочь. То, что представляется рациональным в рамках одной парадигмы, может не быть таковым в рамках другой, и наоборот. Скажем, переход от одной парадигмы к другой не всегда связан с увеличением точности в описании и предсказании опытных данных. Первый пример, который приходит на ум, – это переход от птолемеевской астрономии к коперниканской. Простое перемещение системы отсчета с Земли на Солнце не уменьшило ни количество дифферентов, ни количество эпициклов. Только столетием позже, после трудов Браге, Кеплера и Ньютона, коперниканская программа превзошла птолемеевскую в математическом отношении.

Более современный пример – переход от Лоренца к Эйнштейну, когда только что созданная специальная теория относительности не только не объясняла ничего нового по сравнению с теорией Лоренца, но даже противоречила (правда, вместе с вышеупомянутой теорией) результатам опытов Бухерера. И релятивистская программа окончательно превзошла конкурентов только тогда, когда была разработана до сих пор остающаяся образцом математического совершенства общая теория относительности. Существенно, что обе парадигмы могут оперировать математическими выражениями и, конечно же, подчиняться законам логики, что не мешает им интерпретировать одни и те же формулы по-разному.

Веберовское понимание социального действия, как показал Ю.Хабермас, является слишком узким, односторонним. Больше того, когда сам Вебер пытается описать социальное действие возможно более полным образом, он прибегает к более обширной классификации социальных действий. В частности, социальные действия могут отличаться друг от друга не только по способам связи целей и средств, но и по механизмам координации субъектов социального действия, например, по тому, основаны ли социальные действия на интересах или на нормативных соглашениях.

Другим основанием классификации социальных действий является их ориентация на успех или на достижение понимания. Ориентированное на успех действие мы называем инструментальным, если рассматриваем его с точки зрения соответствия техническим правилам и оцениваем эффективность вмешательства в комплекс событий и обстоятельств. С другой стороны, мы называем ориентированное на успех социальное действие стратегическим, если рассматриваем его с точки зрения следования правилам рационального выбора и оцениваем эффективность влияния на решения рационального оппонента. Коммуникативными действиями называются такие социальные действия, субъекты которых скоординированы не посредством эгоцентричных подсчетов успеха, но при помощи актов достижения понимания. В коммуникативных действиях акторы первоначально не ориентированы на их индивидуальные успехи. Они преследуют свои индивидуальные цели при условии, что могут скоординировать планы своих действий на основе общих для всех определений ситуаций.

Структура и содержание коммуникативного действия могут быть лучше поняты, если принять во внимание введенные Дж.Остином понятия локуционных, иллокуционных и перлокуционных актов. При помощи локуционных актов говорящий отражает состояние дел. Посредством иллокуционных актов он производит действие, высказывая что-либо, – это обещание, команда, клятва и т.д. При помощи перлокуционных актов говорящий оказывает действие на слушателя. В итоге все три акта могут быть охарактеризованы следующим образом: говорить что-либо; действовать, говоря что-либо; привносить что-то, говоря о чем-либо. Как показал в своей работе Хабермас, коммуникативные действия – это такие лингвистически опосредованные взаимодействия, в которых все участники преследуют иллокуционные, и только иллокуционные, цели.

Таким образом, коммуникативное действие является более общим видом социального действия, охватывающим большее число элементов. Коммуникативные действия, в свою очередь, делятся на беседы, нормативно регулируемые действия и драматургические действия. Типами знания, которые получаются в результате этих действий, являются эмпирически-теоретическое знание, формирующееся в результате теоретического дискурса, морально-практическое знание, возникающее в результате дискурса практического, и эстетически-практическое знание, формирующееся в результате эстетической критики.

Вся история науки может быть понята как процесс увеличения сфер, регулируемых при помощи коммуникативного действия. Источником процесса смены парадигм является внутренняя логика развития естествознания, приведшая сначала к расщеплению единого натурфилософского мировоззрения на частные картины мира, относящиеся к разным фундаментальным физическим теориям. В основе социально-психологического механизма этого процесса лежит описанная еще Ж.Пиаже децентрация жизненного мира субъекта, являющаяся необходимым этапом познания мира объективного. Как хорошо известно, благодаря работам Пиаже каждый новый этап познания человеком мира характеризуется не столько новым содержанием знаний, сколько новым уровнем познавательных способностей человека. По мере того как развивается ребенок, вся представлявшаяся ему цельной Вселенная постепенно распадается на мир физических объектов, которые можно непосредственно воспринимать и которыми можно манипулировать, с одной стороны, и на мир нормативно регулируемых человеческих отношений – с другой. Умственное развитие ребенка приводит к появлению системы отсчета, в которой происходит выделение объективного и социального мира из мира человеческой субъективности. Когнитивное развитие выражается в децентрации эгоцентрического понимания мира.

Аналогично, согласно Веберу, в результате внутреннего, самостоятельного развития универсального и целостного средневекового религиозного мировоззрения происходит выделение, дифференциация когнитивных, эстетико-экспрессивных и морально-ценностных элементов. Каждая из этих трех ценностных сфер начинает затем развиваться по своим собственным законам, диалектически взаимодействуя с остальными. Каждая из выделившихся культурных сфер находит свое выражение в соответствующем образе жизни, так что конфликт между разными культурными сферами приводит к конфликту между разными образами жизни, и в частности, к социальным конфликтам.

Более того, процесс дифференциации имеет место и внутри каждой сферы. Так, в когнитивной сфере все познание в целом расщепляется на две независимые области – теорию и практику, каждая из которых также начинает развиваться по своим собственным законам в каждом из трех основных социетальных измерений – личностном, культурном (возникает два уровня научного знания – теоретический и эмпирический) и институциональном (возникают две профессии – теоретик и экспериментатор с соответствующими кафедрами, отделами и т.д.).

Согласно Веберу, как невозможно этическое объединение всех разошедшихся в разные стороны ценностных сфер, так и невозможно объединение всех наук и областей науки в некоторой единой теории. Рационализированный, “расколдованный” мир становится бессмысленным, поскольку разные "боги” и “демоны", относящиеся к разным ценностным сферам, находятся в состоянии вечного антагонизма друг с другом.

Если на стадии расщепления целостного религиозного мировоззрения доминирует веберовское целерациональное действие (поэтому процесс эволюции одной изолированной парадигмы хорошо описывается куновской концепцией), то затем ему на смену приходит коммуникативное действие, нацеленное на согласование внутренних когнитивных структур, относящихся к разным парадигмам. По Хабермасу, принципиальное отличие коммуникативного действия от всех прочих видов состоит в том, что оно ориентировано не на достижение успеха, а на нахождение взаимопонимания между разными социальными субъектами. В нашем случае социальными субъектами являются различные научные сообщества физиков – сторонников разных, но существующих одновременно, однопорядковых парадигм. Как показал еще Кун, каждая парадигма имеет по меньшей мере три аспекта. С одной стороны, это – наиболее общая картина рационального устройства природы, некоторое мини-мировоззрение. С другой стороны, это – дисциплинарная матрица, характеризующая совокупность убеждений, ценностей, технических средств и т.д., которые объединяют специалистов в данное научное сообщество. И только в-третьих, парадигма – это общепризнанный образец, шаблон для решения задач-головоломок.

Поэтому конфликт парадигм – это прежде всего конфликт разных систем ценностей, разных способов решения задач-головоломок, разных способов измерения и наблюдения явлений, разных практик, а не только разных картин мира. Следовательно, согласование парадигм не может состоять только в нахождении некоторой всеохватывающей "научной картины мира", способной отобразить, скажем, "дуализм волны-частицы" (печально известный из отечественных учебных пособий по диалектическому материализму банальный пример). Согласно Хабермасу, подлинное коммуникативное действие отличается от всех прочих тем, что оно выступает механизмом координации планов социальных действий субъектов, достигаемых в описанных еще в аналитической философии Остином и Стросоном перлокуционных актах.

Коммуникативное действие – это "комплекс взаимодействий", комплекс социальных действий субъектов социального действия. Коммуникативное действие не обязательно сводится к речевым актам. Скажем, в общем случае эволюции общества медиумом коммуникации могут быть денежные банкноты или даже играющие роль материальных ценностей обычные вещи. Поэтому механизмами координации систем ценностей выступают описанные Хабермасом в "Структуре социального действия" социальные механизмы трех ценностных сфер общества. Эти ценностные конфликты являются неотъемлемой стороной общественной жизни, – вспомним так красочно описанные еще Вебером конфликты между ценностями этической, эстетической и религиозной сфер. Как показал Хабермас, ценностные конфликты разных культурных сфер находят свое выражение в конфликтах интересов, в конфликтах самих социальных действий, приводя в движение мощные социальные механизмы.

Только с логико-методологической, весьма односторонней, точки зрения разрешение конфликта между парадигмами может состоять в построении более общей глобальной теории, содержащей конфликтующие парадигмы в качестве своих частных случаев. В самом общем случае взаимодействия нескольких парадигм их согласование должно состоять в согласовании различных систем ценностей и далее – разных технических приемов, разных способов измерения, разных способов вычисления, разных способов наблюдения явлений, т.е. разных исследовательских практик, как теоретических, так и эмпирических, что может быть описано только в рамках концепции коммуникативного действия.

Таким образом, релятивистская программа Эйнштейна – излюбленный для современной философии и социологии науки пример прогрессирующей программы – была лучше соперничавших с ней программ не тем, что она лучше согласовывалась с фактами или лучше их предсказывала. Как хорошо известно, на первых порах своего существования специальная теория относительности не предсказывала ничего нового по сравнению с конкурирующими теориями и даже в течение года – с 1905 по 1906 г. – противоречила данным экспериментов Бухерера по отклонению катодных лучей в магнитных полях. Она превосходила их прежде всего потому, что являлась основой для согласования не только теоретических онтологий, но также эмпирических и теоретических исследовательских практик и ценностей, относящихся к разным фундаментальным физическим теориям. Это объединение нельзя понимать наивно как создание некоей всеохватывающей теории, содержащей встретившиеся парадигмы в качестве своих частных случаев. В самом общем случае речь идет о запуске целого комплекса социально-психологических механизмов как на уровне индивидов, так и на уровнях культурном и социетальном.

Ранее автор этой статьи уже писал о том, что современная, "постмодернистская", физика началась с выявления "противоречия встречи" между максвелловской электродинамикой, термодинамикой и классической механикой (включая статистическую) на рубеже ХIХ и ХХ столетий. Парадоксы нестабильного атома, "ультрафиолетовая катастрофа" и ряд других возникли в результате одновременного применения классических теорий для объяснения опытных данных. В ответ последовали попытки Планка и Эйнштейна примирить электродинамику, механику (включая статистическую) и термодинамику, приведшие к созданию ранней квантовой теории и специальной теории относительности, а также объединение специальной теории относительности и ньютоновской теории гравитации в общей теории относительности. Поэтому переход от старой парадигмы к новой должен описываться не только так, как это делал, скажем, Т.Кун, – не в терминах вытеснения целерациональным типом социального действия всех остальных трех веберовских типов. Этот переход должен в общем случае описываться не в веберовских, а в хабермасовских терминах постепенного становления коммуникативного действия и вытеснения им остальных механизмов координации социальных действий. Программы Планка, Бора и Эйнштейна вытеснили конкурентов не только потому, что были лучше их в эмпирическом отношении. Они превосходили соперничающие программы потому, что явились основой для диалога между представителями ведущих парадигм старой физики, до того находившихся в состоянии значительной психологической, институциональной и культурной изоляции.

История науки должна рассматриваться как история поля постоянно флуктуирующих, виртуальных, зарождающихся и исчезающих теоретических и экспериментальных традиций, существующих на фоне мощных внешних социокультурных полей. Из всего этого виртуального моря только те традиции способны выжить, которые могут поддержать друг друга, взаимно усилить друг друга.

Институт социально-экономических
и правовых наук Академии наук Татарстана,
Казань