К ВОПРОСУ О НОМОЛОГИЧЕСКОМ ОБОСНОВАНИИ СТРЕЛЫ ВРЕМЕНИ

С.К.Черепанов

Апористичность темпоральной методологии. Несмотря на успехи физической науки, достигнутые в исследовании динамических характеристик времени, до сих пор непонятно главное: на чем основан “неумолимый бег времени” (А)? почему этот процесс обладает свойством направленности (Б) и необратимости (В)? [1]. Ни физики, ни философы не дают вразумительных ответов на эти вопросы и даже не в состоянии однозначно интерпретировать их содержание.

Некоторые исследователи полагают, что свойства А, Б и В являются атрибутивными, содержатся в самом представлении о времени. Другие считают подобную точку зрения несостоятельной из-за того, что она базируется на трактовке времени как первичной основы вещей, которая уже не зависит ни от чего более фундаментального [2]. Существует и совсем радикальная точка зрения, согласно которой бессмысленно говорить, что время движется или изменяется, а потому нельзя говорить и о направлении, в котором оно якобы “течет” или меняется. Ведь если бы время претерпевало изменения, оно перестало бы быть временем [3].

Подобная разноголосица становится возможной потому, что время (наряду с пространством) считается фундаментальной определенностью бытия, так что любая попытка объяснить наши представления о нем и его свойствах оказывается либо завуалированной тавтологией, либо разновидностью логического круга, когда объяснение строится через неявное постулирование объясняемого. В естествознании утвердился даже своеобразный “методологический императив”, в соответствии с которым “время невозможно рассматривать независимо от тех явлений, которые мы описываем при помощи времени” [4]. И хотя содержание этого императива вызывает ассоциации с апориями и парадоксами [5], в рамках физики он выглядит вполне инструментально и респектабельно, особенно после появления специальной теории относительности, продемонстрировавшей, как на базе интуитивных представлений о движении (невозможность движения с бесконечной скоростью) можно получить нетривиальные выводы о течении времени в движущихся системах.

Тем не менее уже в рамках общей теории относительности этот “респектабельный” метод приводит к серьезным трудностям, в частности, в трактовке взаимоотношений геометрии и гравитации. Последние приходится считать едва ли не разновидностями друг друга, что вызывает протест у “правоверных” физиков, отстаивающих “чистоту” предмета и неустранимый характер физической реальности [6].

Выход из этого замкнутого круга, по нашему мнению, состоит не в диалектических заклинаниях о том, что одно без другого не существует, – вместо этого можно гипостазировать образ обобщенного временного отношения (Т) для произвольных событий: " х, у (х Т у) [7]. Тогда мы будем иметь некоторое онтологическое допущение, принятие которого дает возможность последующих теоретических конкретизаций, в том числе и таких, которые относятся к области физики, охватывая мир физических объектов. Статус допущения позволяет избавиться от навязчивого представления о единственно истинной онтологии и вести речь о множественной структуре реальности.

Множественная структура реальности означает, что реальностей много, так что никакое законченное описание не может быть полным и исчерпывающим. Допуская, что временная (пространственно-временная) определенность конкретизирует идею множественной структуры реальности, мы можем теперь, не нарушая норм логики, заявить, что фиксация конкретных свойств времени как феномена, отражающего отношения конкретных физических процессов, действительно зависит от самих этих процессов и потому может быть концептуализирована в терминах той самой динамики, которая выступает одной из возможных реализаций онтологии. Относительность любых моделей, или реализаций, – плата за возможность онтологизации нашего познавательного инструментария.

Эмпирические и номологические основания стрелы времени. Следствием предложенного “маневра” становится признание методологической несостоятельности различных эмпирических концепций, ставящих целью объяснить существование стрелы времени (свойства Б и В). Мы имеем в виду гипотезы Л.Больцмана, А.Эддингтона, И.Пригожина, а также причинную концепцию времени, идущую от Лейбница [8].

О недостаточности или неудовлетворительности упомянутых концепций обоснования стрелы времени говорят различные исследователи [9]. Анализируя сложившуюся ситуацию, Ю.Б.Молчанов пришел к выводу, что “для обоснования такого фундаментального определения бытия, как направление времени, недостаточно одних только фактуальных утверждений и эмпирических данных … Необходим специальный закон, принцип запрета, который бы исключал протекание физических процессов в обратном направлении” [10]. Только в этом случае наш временной опыт (эмпирическая необратимость времени) может считаться теоретически обоснованным.

Подобная постановка вопроса, несмотря на некоторую привлекательность, вызывает серьезные возражения. Признание существования закона, определяющего однонаправленность времени, на наш взгляд, равносильно возвращению к “птоломеевским временам” – ведь в этом случае житейские представления о необратимости процессов, связанных с жизнедеятельностью человека, становятся мерилом и ключом к пониманию мироздания. Нашей ближайшей целью будет выдвижение и обоснование противоположного тезиса – утверждения о невозможности номологического обоснования стрелы времени, а также анализ следствий, вытекающих из такого утверждения.

Аргументация в пользу невозможности номологического обоснования стрелы времени базируется на следующем. Если время (наряду с пространством) признается фундаментальной определенностью, а темпоральные свойства Б и В атрибутивны, то их номологическое обоснование должно либо предполагать редукцию к нетемпоральным свойствам реальности, либо вовсе выводить за пределы всякой определенности, в том числе и за рамки субъект-объектной определенности познания. В этом случае может мыслиться только отсутствие определенности, т.е. неопределенность, которая исключает наличие каких-либо устойчивых, необходимых связей, ассоциируемых с законом.

В каком-то смысле попытка номологического обоснования нашего базисного познавательного инструментария сродни попыткам логического обоснования арифметики частью средств самой арифметики, предпринимавшимся школой Гильберта. Действительно, обоснование однонаправленности временного порядка означает доказательство того, что события реального мира могут происходить лишь в строго определенной последовательности. Поиск законов, запрещающих иной порядок событий, отличный от того, в котором они осуществлялись, возможен. Только при этом надо отдавать себе отчет, что любой закон охватывает лишь фрагмент реальности, т.е. некоторую часть мирового порядка.

Естественно предположить, что закон, отражающий локальный фрагмент мирового порядка, должен зависеть от содержания входящих в этот фрагмент событий. Но всеобщий закон, предопределяющий универсальный порядок “хода вещей” и запрещающий любые другие порядки, уже не зависит от каких бы то ни было содержательных сторон явлений и, следовательно, не может опираться на ту основу, которая ответственна за наличие закономерностей. Образно говоря, “доказать” тезис о невозможности иного порядка “хода вещей” можно только через невозможность подобного доказательства.

Рассмотрим теперь ряд следствий, вытекающих из признания невозможности номологического обоснования временного порядка.

1. Невозможность номологической обусловленности стрелы времени означает бесперспективность поиска универсальных онтологических конструкций, принятие которых позволяло бы “дедуцировать” свойства Б и В.

2. Отсутствие закона, предусматривающего существование стрелы времени, означает отсутствие какого-либо плана или проекта Вселенной, предшествующих ей самой. В этом смысле Вселенная по меньшей мере не необходима. Если же ход событий во Вселенной не детерминирован извне, то он не может быть чем-то большим, чем одной из возможностей. Это возвращает нас к ранее высказанной идее множественности реальностей, позволяя считать теоретико-множественный инструментарий эффективным средством анализа временной определенности.

3. Наконец, отсутствие теоретического запрета на иной порядок времени провоцирует, с одной стороны, релятивизацию наших базисных онтологических определенностей, а с другой – поиск иных способов объяснения темпоральных свойств реальности, предполагающих обращение к субъекту как решающему объяснительному фактору.

Об относительном характере направленности и необратимости. Релятивизация фундаментальных определенностей является зримой тенденцией естественно-научного познания последнего столетия. Можно сказать, что прогресс познания со времен Галилея и Ньютона был связан с отказом от иллюзий относительно того, что мы обладаем абсолютным инструментом выявления пространственно-временных свойств, и переходом к использованию менее определенного познавательного инструментария. В этом контексте следует рассматривать и теорию относительности (СТО и ОТО), предложившую физическую интерпретацию, по существу, метафорического понятия “ход времени”, благодаря чему это понятие стало физически информативным.

Мы полагаем, что темпоральные свойства Б и В должны эволюционировать в том же направлении, что и свойство А. Иначе говоря, если “течение времени” (А) становится относительным, то нечто подобное должно происходить и со свойствами Б и В.

Что можно понимать под относительностью направленности и необратимости времени? Чтобы судить об этом, надо определиться с трактовкой Б и В. Будем считать, что направленность времени – это порядок существования событий, а необратимость – выражение однозначности этого порядка [11].

Традиционно для конкретизации понятия направленности используются образы прошлого (П), настоящего (Н) и будущего (Б). Следует заметить, что сами по себе они не имеют физического смысла, так как физическое время однородно. Различие между П и Н и в геометризированном “мире Минковского” (СТО) формулируется в терминах информационных процессов (возможность или невозможность получения информации). Таким образом, геометрическая модель П, Н, Б отражает не физический, а информационный аспект реальности [12].

Очевидно, что коль скоро П, Н, Б не несут никакой физической нагрузки (невыразимы в физическом словаре), никакое физическое воздействие не может изменить их естественный порядок. Поэтому никакое изменение физических законов не повлечет за собой смену направления времени. Однако мы знаем, что именно физические воздействия способны изменять порядок событий, например, прекращать одни из них и инициировать другие. Не случайно физики ведут интенсивные теоретические поиски суперсилы, овладев которой “мы могли бы менять структуру пространства и времени и привести в порядок материю” [13].

Кажущееся противоречие здесь легко устраняется: надо просто принять во внимание, что П, Н, Б – это классификация событий с учетом реальных ограничений информационных возможностей человека, предопределяющих весь склад мышления. Исходя из этого следует признать, что абсолютный характер естественного порядка (П Н Б) связан не с физической реальностью, а с существованием мыслящего субъекта, способное изменить тот или иной порядок событий, не может повернуть время вспять просто потому, что никакое физическое воздействие не заставит нас мыслить иначе, чем мы умеем. Однако это не повод, чтобы абсолютизировать (универсализировать) направление времени. В структуре наших онтологических допущений (Т-отношение) нет оснований для какой-то определенной системы порядка событий, как нет, впрочем, и какого-то запаса самих событий.

Реальная относительность стрелы времени заключается в том, что она появляется лишь при достижении определенного уровня сложности материального мира. В условиях хаоса никакой стрелы времени не может быть по определению, ибо хаос как неопределенность может характеризоваться только отрицательно – через отсутствие какого-либо порядка, в том числе и временного. Лишь тогда, когда возникают системы, ведущие себя как единое целое (целостные системы), появляется онтологическое основание для того, чтобы говорить о порядке сосуществования различных систем. Во всяком случае, характеристика времени как “изменения системы относительно себя самой” осмысленна при условии сохранения целостности системы.

Трудно представить себе существование какого-то универсального порядка и на уровне простейших систем, совокупность которых описывается статистическими законами. Вообще, чем меньше детерминировано поведение систем, тем меньше оснований для включения его в какие-либо классификации и правила. И тем неожиданнее может оказаться оно для наблюдателя, живущего в условиях стрелы времени. Наиболее необычные явления могут для такого наблюдателя ассоциироваться с движением вспять во времени, ведь нарушение временного порядка должно восприниматься как нечто невероятное. Кстати, необычность античастиц уже дала повод Р.Фейнману рассматривать позитрон как электрон, движущийся обратно во времени. Было бы небезынтересным под этим углом зрения взглянуть на различные аномалии, относимые сегодня к таинственному и необъяснимому.

Тезис об относительности временного порядка довольно часто всплывает в научно-философской литературе в качестве аспекта каких-то иных сюжетов. Сошлемся, к примеру, на Э.М.Чудинова, который прямо указывает на макроскопический характер временного порядка: “Порядковые временные отношения являются по природе макроскопическими. На субатомном уровне эти отношения просто “вырождаются”, в частности “раньше” и “позже” теряют свой смысл” [14].

Альтернативную позицию занимает в данном вопросе И.Пригожин, пытающийся отыскать причины макроскопического порядка времени с микромиром. “Макроскопическая необходимость, – считает он, – лишь делает зримой ориентированную во времени природу того мира, в котором мы живем” [15]. Однако причин подобной ориентации исследователь не раскрывает. Как многие представители диалектического материализма, И.Пригожин обосновывает стрелу времени ссылками на факт эволюции материи. Логика такого подхода заставляет постулировать развитие (эволюцию) в качестве атрибута материи, что порождает представление о “божественном замысле” или “запрограммированности” реальности. Правда, в отличие от большинства философов И.Пригожин пытается дать естественное объяснение “эволюционному синдрому”. При этом решающим фактором объявляются случайность и неустойчивость систем, влекущие за собой необратимость системных изменений [16].

Нам кажется, что в таком объяснении присутствует логическая ошибка. Фактически И.Пригожин постулирует направленность системных изменений во времени. Если же само свойство временной направленности (его универсальный характер) гипотетично, то необратимость, связанная со случайностью и неустойчивостью, никакой “подтверждающей” нагрузки не несет. Поэтому первоначально нужно как-то обосновать направленность времени, – без такого обоснования фактор хаотичности (случайность, неустойчивость) будет свидетельствовать против временного порядка в целом.

Остановимся теперь на свойстве необратимости (В) времени. Необратимость, как и направленность, не абсолютна. Она возникает на определенном уровне сложности материи. Имеет смысл говорить о необратимости времени, во-первых, для систем, у которых “масштабы настоящего” достаточны для их индивидуализации и идентификации; во-вторых, для систем, связанных с необратимыми процессами; в-третьих, для систем, обладающих памятью и обширными информационными возможностями. Перечисленным условиям отвечает в полной мере лишь класс живых мыслящих систем (с какими необратимыми процессами связан, к примеру, нейтрон?).

В свете сказанного становится понятным, почему бесперспективно искать основания необратимости времени в сфере всеобщих универсальных законов природы, апеллирующих к абстрактным, отвлеченным сущностям – материальным точкам, центрам масс, идеальным газам, мгновениям и тому подобным экзотическим конструкциям, посредством которых физик “препарирует” природу. Основание необратимости приходится отыскивать за пределами мира идеализированных сущностей и универсальных закономерностей. Не удивительно, что поиск приводит в конце концов в сферу “описательных” или даже гуманитарных наук, собственный интерес которых сосредоточен вокруг феноменов целостности, индивидуальности и т.п. Ведь именно конкретные объекты, каждый из которых по-своему уникален и неповторим, претерпевают те изменения и превращения, мерой которых служит время.

Кажется разумным предположить, что, лишь сосредоточиваясь на особенном, уникальном, можно прийти к идее неповторимости и необратимости как реальных феноменов [17]. Однако на этом пути нас подстерегают новые трудности. Спустившись с высот абстракции и окунувшись в гущу конкретных содержательных явлений, мы рискуем вообще потерять темпоральные свойства Б и В, подменив их необратимостью и однонаправленностью конкретных процессов самой действительности. Чтобы этого не случилось, желательно иметь в методологическом арсенале процедуру, позволяющую экстраполировать свойства объектов за пределы самих объектов, и исследовать интересующие нас свойства как некие самостоятельные сущности. В логике подобную процедуру принято называть свертыванием [18].

Но можно ли подходить к уникальности формально, т.е. абстрагировать ее от предметных основ, не элиминируя при этом саму сущность уникальности? Ответ должен быть отрицательным: уникальность не может существовать обезличенно. В противном случае мы просто смешиваем формальный и содержательный аспекты мышления. “Несвертываемость” данного свойства позволяет избежать диалектических спекуляций по поводу уникальности “как таковой”, ее содержательной “неполноценности”, противоречивости и тому подобных схоластических выкрутасов. Вдобавок появляется дополнительный аргумент против субстанционализации времени.

Не приходим ли мы в этом случае к тому, что необратимость времени – просто метафора? Чтобы разобраться в этом, нужно определиться с трактовкой самих представлений о необратимости времени. Адекватная трактовка данного феномена связана с убеждением относительно невозможности попасть в собственное прошлое. Все прочие трактовки (как правило, связанные с распадом или поведением нестабильных систем) апеллируют к необратимости конкретных ситуаций и локальных процессов и не могут служить примерами временной необратимости.

Интересно отметить, что убеждение о невозможности попасть в собственное прошлое, будучи свидетельством необратимости времени, основывается лишь на содержании нашей памяти. Действительно, невозможно удостовериться в том, что мы оказались в прошлом, если не узнаем окружающую обстановку. Узнавание же возможно, если память сохранила соответствующую информацию. Но тогда в ней должно сохраниться и воспоминание о попадании в прошлое и узнавании об этом. Отсутствие подобного воспоминания означает, что визита в прошлое не было.

Резюмировать сказанное выше можно следующим образом. В ситуации, когда номологическое обоснование стрелы времени признается невозможным, а эмпирическое обоснование оказывается недостаточным, именно субъекту отводится роль главного объясняющего фактора, ответственного за существование стрелы времени.

Принимая данный вывод, мы признаем реальность времени как неотъемлемой части нашего опыта. Вместе с тем мы признаем относительность тех представлений о свойствах Т-отношения, которые обусловлены спецификой этого опыта. “Временной характер нашего опыта, – отмечал Дж.Уитроу, – не имеет окончательного значения” [19]. В конечном счете человек открывает время и конституирует его основные свойства вместе с обретением себя, осознанием неповторимости собственного Я, которое идентифицирует себя как нечто отличное от окружающего и вместе с тем как элемент этого разнообразия.

Упомянутое “конституирование” базируется на признании относительности любой определенности: фиксируя эту относительность, мы утверждаем ее частный, временный характер. Апелляция к субъекту в данной ситуации и есть апелляция к относительности всякой определенности. Подобная установка нашла конструктивное воплощение не только в релятивистской и квантовой физике, но также в математике и математической логике (теоремы об алгоритмической неразрешенности и релятивизации мощностей, результаты о независимости и т.п.).

Признание активной роли субъекта при решении обосновательных проблем – при объяснении таких фундаментальных определенностей, как число и время, лежащие в основе всей практико-познавательной деятельности, – вовсе не ведет к субъективизму. Просто ответы на вопрос о том, как и почему у нас возникают те или иные представления о реальности, надо искать в особенностях антропосоциогенеза, моделируя общий ход эволюции, связанной с возникновением абстрактного мышления и предметным освоением действительности. Для этой цели можно использовать как язык теории систем, позволяющий трактовать эволюцию как процесс самоорганизации систем, связанный с оптимизацией способов организации информации, так и теоретико-множественные идеи и образы.

Темпоральность в зеркале теории множеств. Теоретико-множественное представление идеи времени кажется совершенно естественным, поскольку в понятии времени переплетены идеи множественности и порядка. Говоря, что время – это порядок существования событий, подразумевают, что все события, по меньшей мере, нельзя считать происходящими одновременно и потому следует полагать некоторую их последовательность. Последнее отражает множественность как объективное свойство реальности.

Стоит подчеркнуть, что множественность есть свойство, обладающее признаком автологичности. Она предполагает неоднозначность своего проявления. Иначе говоря, множественность существует в виде различных систем множеств, но непредставима в качестве какой-то единой целостной системы. В этом смысле любое строгое единообразное представление множественности неадекватно.

Различные модели множественности соответствуют определенному уровню познания мира. В современных вариантах теории множеств присутствует идея тесной взаимосвязи количественных и порядковых аспектов множественности [20]. Подобный исход отражает пространственно-временной опыт субъекта-наблюдателя, оперирующего макроскопической информацией. Гипотетический наблюдатель микромира вряд ли вообще способен составить себе представление о чисто количественном аспекте реальности, имеющей квантовый характер. В его “мир множеств” вероятнее всего войдут классы, являющиеся собственными элементами, совокупности, не имеющие определенной мощностной характеристики (неопределенно-конечные), и объекты переменной мощности, зависящей от порядка фиксации его структурных частей (элементов). Если же представить наблюдателя, способного оперировать объемами информации, сопоставимыми с масштабом Вселенной, то его “мир множеств” скорее всего вообще будет лишен порядковых аспектов как несущественных в условиях “вечного настоящего”.

Множественный образ темпоральности, очевидно, предполагает переход от абстрактных множеств к некоторому определенному множественному универсуму И, элементами которого являются события.

Используя определение времени как порядка существования различных событий, мы, естественно, не можем объявить, что не владеем смыслом понятия “событие”, и дискредитировать вводимое определение [21]. В то же время нельзя автоматически превращать произвольное множество событий из И в последовательность (П): существование И не означает его вполне упорядоченное. Мы можем лишь утверждать, что относительно " х, у из И должно выполняться Т-отношение: х < у V у < х V х = у.

Итак, И есть частично упорядоченное множество.

Если некоторые элементы И допускают линейную упорядоченность по какому-либо признаку, будем говорить о существовании в И линейной последовательности событий (П). Ничто не запрещает нам предполагать, что в различных последовательностях могут быть реализованы противоположные варианты линейного порядка (направленности), например, П₁ = {…1,3,3,7...}; и П₂ = {…10,4,3,–1...}.

Формирование стрелы времени (Т-порядка) предлагается связывать с заданием непустой совокупности последовательностей {П_i} из И, обладающих следующими свойствами.

1. (а) " х (х Î П_i) → х ≠ Ø);

(b) " х, у (х Î П_i & у Є П_i → х ≠ у). Неравенство понимается как различие событий, а не отрицание одновременности;

(c) {х} Î {П_i} & {у} Î {П_i} → {х} U {у} Î {П_i}. Объединение произвольных последовательностей из {П_i} не выводит за рамки {П_i}. С учетом экстенсиональности для И {х} U {у}={х, у}. (Различия между х Î П и {х} Î{П_i} опускаем.

2.(d) Будем также считать, что никакая П_i не может полагаться завершенной, так как мы всегда способны представить продолжение событийного ряда " х (х Є П_i ® $ у (у Є И & х < у));

(е) дополнив (d) условием у Ï П_i, получаем гарантию того, что ни одна последовательность событий не исчерпывает И.

(g) приняв также условие ~$ у (у Î И & " х (х Î И → у < х)), выражающее отсутствие в И начала, может заключить, что любая П_i есть продолжающаяся последовательность.

(h) с учетом ресурсной ограниченности наблюдателя каждую из последовательностей {П_i}, можно характеризовать как ограниченно продолжающуюся последовательность событий.

Очевидно, что с традиционной теоретико-множественной точки зрения совокупность ограниченно продолжающихся последовательностей {П_i} не отличима от множества всех конечных последовательностей, составленных из элементов счетного множества. Отсюда следует, что {П_i} – счетная совокупность. В то же время “динамические ряды”, которыми, в сущности, являются последовательности из {П_i}, правильнее представлять полумножествами [22].

Таким образом, временной порядок оказывается проявлением свойства “быть последовательностью событий”. Поэтому он не зависит от свойства входящих в последовательность событий так же как от содержания других интенсиональных характеристик элементов И. Благодаря этому удается избежать смешения причинных или иных (эмпирических или логических) отношений между фиксированными событиями с Т-порядком, который не может быть индентифицирован ни с одной конкретной последовательностью в И.

Нетрудно понять, что общим признаком любых П_i, отражающих Т-порядок, можно считать выражение тенденции к обновлению (в самом общем смысле слова). Тогда Т-порядок – это множество всех последовательностей, отражающих идею обновления. Очевидно, что последовательности повторяющихся событий (А, А,…А…) так же как циклические последовательности (А, В, А, В…) не представляют подобную тенденцию. Такие последовательности входят в И, но не входят в {П_i} (свойство (b)), образуя своего рода фон, дающий возможность установить меру обновления (изменчивости) для любой П_i.

Фиксируя единую меру обновления, можно, по-видимому, вполне упорядочить {П_i}, вследствие чего имеет смысл говорить о пространстве как о классах сосуществующих последовательностей событий и о моментах времени как классах сосуществующих событий. С учетом этого {П_i} оказывается диагонализируемой совокупностью, а значит, становящейся, незавершенной. Именно этот аспект в конечном счете и отражает существование стрелы времени.

В целом, однако, неисчерпаемость И не влечет за собой существования {П_i}. Возникновение {П_i} есть результат усилий субъекта, осуществляющего постоянное превращение неопределенности в определенность в ходе поиска собственной идентичности – поиска, детерминированного отделением себя от своей жизнедеятельности, произошедшим в антропогенезе.

Красноярская государственная
архитектурно-строительная академия
660025, Красноярск, ул. Вавилова, 31–77

Примечания

[1] См.: Чернин А.Д. Физика времени. – М., 1987.

[2] См.: Аскин Я.Ф. Проблема времени. – М., 1966. – С.127.

[3] Там же. – С.129.

[4] См.: Чернин А.Д. Физика времени. – С.214.

[5] Действительно, с одной стороны, невозможно отделаться от мысли, что временные отношения могут фиксироваться только относительно состояний физических объектов или связанных с ними событий. А с другой стороны, нельзя идентифицировать физические объекты вне временной (пространственно-временной) определенности.

[6] См.: Логунов А.А. Лекции по теории относительности и гравитации. – М., 1985.

[7] См.: Рубашкин В.Ш. Математическая логика и язык науки // Вопр. философии. – 1973. – № 1. – С.112–122.

[8] См.: Чернин А.Д. Физика времени. – С.205.

[9] См.: Мостепаненко А.М. Пространство и время в макро-, мега- и микромире. – М., 1974; Чернин А.Д. Физика времени.

[10] Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике. – М., 1977. – С.176.

[11] См.: Аскин Я.Ф. Проблема времени. – С.125.

[12] См.: Мостепаненко А.М. Пространство и время в макро-, мега- и микромире. – С.66.

[13] Девис П. Суперсила. – М., 1989. – С.180.

[14] Чудинов Э.М. Теория относительности и философия. – М., 1974. – С.253.

[15] Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. – М., 1986. – С.355.

[16] Там же. – С.356.

[17] См.: Трубников Н.Н. Время человеческого бытия. – М., 1987. – С.200.

[18] См.: Гончаров С.С., Ершов Ю.Л., Самохвалов К.Ф. Введение в логику и методологическую науку. – М.; Новосибирск, 1994.

[19] Уитрои Дж. Естественная философия времени. – М., 1964.

[20] См.: Френкель А., Бар-Хиллел Й. Основания теории множеств. – М., 1966.

[21] Отвергая критику в адрес содержания понятия “событие”, мы не должны закрывать глаза на все проблемы, связанные с данным определением. Например, почему событий много, а порядок их существования один? Возможен ли универсальный метод различения событий, не использующий время как классификационный признак? И так далее. Осуществляемые ниже построения позволяют получить ответ на подобные вопросы.

[22] Воленка П. Математика в альтернативной теории множеств. – М., 1983. – С.35–37.

In this an aporictcal character of the modern research methodology temporality’s is shown. Analysis of the problem of foundation “time arrow” is to accept that the correct empirical method is completely unuseful. At the some time the nomological method is impossible. Some method of set theory can be used fow the representation of one way of time.