Исторические типы науки

В.Н. Самченко

Основной задачей данной статьи является выяснение идейной специфики современного этапа развития науки. Исторический тип науки понимается нами как совокупность характерных идейных черт науки на качественно определенном этапе ее развития. Эти черты определяются прежде всего характером изучаемых наукой явлений и соотносятся с особенностями лидирующей научной дисциплины данного этапа.

Начиная с эпохи Научной революции обычно выделяют три основных этапа развития науки: классическую науку XVII–XIX вв., неклассическую науку первой половины и середины XX в. и современную постнеклассическую науку. На наш взгляд, наука XVII–XVIII столетий не может считаться вполне классической, если под классикой понимать зрелое состояние науки. А зрелостью естественно считать такое ее состояние, когда дальнейшее развитие науки идет согласно боровскому принципу соответствия. Это значит, что прежние учения не отбрасываются как ложные, но их применение ограничивается определенной сферой. В рассматриваемый период зрелости в указанном смысле достигает только одна научная дисциплина – механика. С нее начинается созревание науки в целом, но это не более чем начало. Поэтому период Научной революции и Просвещения правильнее называть предклассической эпохой науки.

Познание сложного всегда начинается с простейшего. В самой классической механике Ньютона – Эйлера, а под ее влиянием и в других науках этой эпохи мир рассматривается как совокупность законченных и в принципе неизменных объектов, которые функционируют и взаимодействуют также по неизменным законам. Примечательной чертой наук предклассического периода является сильная идеализация действительности. Таковы линейная оптика Гюйгенса и Ньютона, гидро- и аэростатика Торричелли, Паскаля и Бойля, электростатика от Франклина до Кулона, биология Линнея с ее жесткой классификацией организмов, химия от Шталя до Дальтона. Проявился данный подход и в гуманитарном познании, например в теории исторического круговорота Дж. Вико (XVIII в.) и в распространении утопического социализма, который трактует социальную сущность человека как нечто нетворческое, наподобие неизменной природы общественных насекомых. По известному замечанию Ф. Энгельса, Гоббс и Локк перенесли тот же метод из естествознания в философию. Гегель затем назвал его метафизическим.

Другие черты идейного облика науки того периода также тесно связаны с этим стилем мышления. Это, во-первых, креационизм, т. е. убеждение в том, что мир сотворен богом в неизменном по существу виде. И не случайно у представителей науки данное убеждение принимало в то время форму деизма: считалось, что бог, однажды создав мир и наделив его законами, больше не вмешивается в его функционирование. Во-вторых, это детерминизм – убеждение в том, что все явления целиком определяются причинно-силовым взаимодействием отдельных тел (именно так трактует связь явлений ньютонова механика). В XVII в. детерминизм проповедовали Т. Гоббс и Б. Спиноза, а в XVIII столетии П. Гольбах уже сформулировал крайне фаталистическую концепцию, больше известную как демон Лапласа: ум, способный учесть положение и просчитать взаимодействие всех тел во Вселенной в данный момент времени, мог бы точно указать любое событие в прошлом и будущем [1].

Однако такой механический подход не позволяет объяснить многое как в бытии природы, так и, особенно, в бытии человека и общества, а это рождает сомнения в силе познания. Отсюда трагическое разочарование Б. Паскаля в человеческой ценности науки, скептические теории Д. Юма и И. Канта, во многом определявшие идейный облик того времени. Характерно, что и Юм, и особенно Кант и его последователи уверены в невозможности для науки выйти за пределы детерминистской причинности, хотя не признают объективного характера причинных связей.

Только в XIX в., причем преимущественно второй его половине, действительно достигают зрелости все фундаментальные естественные науки. Вместе с тем существенно изменяется сам предмет научного рассмотрения. Отражение функционирования и связей «готовых» предметов дополняется изучением их качественной эволюции, а в идейной сфере развертывается борьба между креационизмом и активно атакующим его эволюционизмом. Еще в конце XVIII в. появляется первая эволюционная космология – небулярная теория Лапласа. Представления об эволюции природы проникают в геологию и биологию (учения Ж. Ламарка, Ж. Кювье, Ч. Лайеля и др.). Наконец, с открытием единства клеточного строения живого вещества (Т. Шванн в 1839 г. и др.) и появлением теории естественного отбора (40–60-е годы – Ч. Дарвин и др.) биология уже полностью созревает как наука, причем именно на почве теории эволюции.

Благодаря возникновению органического синтеза (вторая половина 20-х годов XIX в. – Ю. Либих, Й. Берцелиус), созданию теории химического строения А.М. Бутлеровым (1861 г.) и открытию Д.И. Менделеевым периодического закона химических элементов (1869 г.) научной зрелости достигает химия. И здесь зрелость выражается в построении общей линии развития, соединяющей вещества разного строения и разной степени сложности. Таблица элементов Менделеева является, можно сказать, наглядным воплощением одного из основных законов эволюции – закона отрицания отрицания.

Физика в эту эпоху «достраивается» созданием электродинамики, появляется понятие физического поля (М. Фарадей, Г. Герц, Дж. Максвелл, Х. Лоренц и др.). Фактическим лидером естествознания становится уже не механика, а термодинамика. Эту смену лидера часто упускают из виду, хотя она исторически обусловлена созданием парового привода и развитием его применения в промышленности. Между тем именно на основе термодинамики к середине XIX в. был сформулирован один из главных законов естествознания – закон сохранения и превращения энергии (Р. Майер, Г. Гельмгольц, В. Томсон, Р. Клаузиус). На этой же основе возникла статистическая физика (вновь Дж. Максвелл, У. Гиббс, Л. Больцман и др.) Смена лидера в естествознании также связана с эволюционным осмыслением действительности. Если для механики все процессы в конечном счете обратимы, то термодинамика с момента своего возникновения (работы С. Карно) фиксирует фактическую необратимость тепловых явлений и по мере своего развития все глубже осознает ее теоретически, в частности в виде второго закона термодинамики.

Однако механистический стиль мышления оставался еще очень влиятельным, и у него было немало убежденных проповедников. Известная книга Т. Уокера («Defence of Mechanical Philosophy») увидела свет уже в 1843 г.! Отчасти такое влияние оправдано новыми достижениями ньютоновой космологии. Напомним, что в 1846 г. У. Леверье, опираясь на теорию Ньютона предсказал существование Нептуна, а И. Галле по этому предсказанию открыл новую планету. Молекулярно-кинетическая теория теплоты, легшая в основу статистической физики, также воспринималась многими как торжество механистического понимания природы. Исходя из этого Л. Больцман, М. Смолуховский, А. Пуанкаре и другие выдающиеся ученые пытались на основе механики (и вопреки законам термодинамики) доказать принципиальную обратимость тепловых процессов, но их усилия оказались бесплодными. Опыт познания доказал, что статистическая физика – именно тот пункт, в котором механистическое мировоззрение диалектически превращается в свою противоположность, а бесплодность упомянутых усилий подчеркнула утрату механикой действительного лидерства в науке.

Эволюционизм так же, как прежде механицизм, утверждался не только в естествознании. Идея направленной эволюции пронизывает в эту эпоху сравнительно-исторические исследования в языкознании (Ф. Бопп, Я. Гримм, В. Гумбольдт и др.), лежит в основе марксистского учения об историческом процессе. В философии она также выходит на первый план, – это диалектика немецких классиков, марксистская диалектика, позитивистский эволюционизм Г. Спенсера. Важно отметить, что Г. Гегель и Ф. Энгельс критикуют не «механический детерминизм», как считалось в советской философии, а детерминизм вообще, указывая на его неотделимость от механистического мировоззрения [2]. Вообще, классическая диалектика не признает «принципа детерминизма», ей известен только принцип всеобщей связи, согласно которому все мироздание в конечном счете едино и целостно, т. е. его элементы взаимосвязаны и помимо причинно-следственных отношений. С другой стороны, в философии и науке этого периода практически не встречается онтологический индетерминизм, который признавал бы существование в природе материально не обоснованных явлений. Само понятие индетерминизма употребляется еще почти исключительно в психологической плоскости – в дискуссиях о степени материальной обусловленности сознания [3].

Наука классической эпохи не обошлась без агностических учений, продолживших учения скептиков XVIII столетия и тесно связанных с пережитками механицизма. Но в целом ей присуща убежденность в объективности научного знания и эффективной применимости его в целенаправленном преобразовании природы и общества. Своего рода манифестом этих идей является знаменитая книга Э. Геккеля «Мировые загадки», увидевшая свет как раз в конце XIX столетия – в 1899 г. Преобладавшее в науке нравственное настроение отразилось в этой книге как утверждение идеалов Истины, Добра и Красоты (см. гл. XVIII). Геккель, по его собственному признанию, воспринял эти идеалы от известного мыслителя того же столетия И.В. Гете. Можно сказать, что они фиксируют общую нравственную тенденцию «классической» эпохи – эпохи ускоренного социального прогресса.

Выделение XIX столетия в развитии науки не является чем-то абсолютно новым. Еще Б.М. Кедров разделял «механическое естествознание XVII–XVIII веков» и «господство эволюционных идей в естествознании XIX века». В.С. Степин, сформулировавший понятие постнеклассической науки, также выделяет это столетие как новый революционный этап в развитии естествознания, но лишь по признаку дисциплинарного оформления науки, а по типу «общих познавательных установок» вновь отождествляет его с XVII–XVIII вв., включая тот и другой периоды в единое понятие классической науки. Специфику этих познавательных установок В.С. Степин видит в их одностороннем объективизме [4]. Вместе с тем он отмечает, что ориентация на объективную истину свойственна науке как таковой и неотделима от ее сущности. Что же касается дисциплинарного оформления, то с большинством общих наук это произошло еще во времена Аристотеля, а к Новому времени даже химия и астрономия имели предшественниц в виде алхимии и астрологии.

Во всяком случае, отмеченный В.С. Степиным момент тождества между наукой XVII–XVIII вв. и наукой XIX в. не означает отсутствия между ними глубоких идейных различий. Но философ прав в том отношении, что «неклассическая» наука (первая половина и середина XX в.) действительно отклонилась от классического «объективизма». И это объясняется именно изменением основного предмета исследования. Здесь внимание эмпирической науки впервые обращается к проблеме становления. Не случайно в лидеры естествознания вышли дисциплины, изучающие процесс становления в той или иной сфере реальности. В науках о неживой природе это прежде всего квантовая механика, а также физика микромира и релятивистская космология, в науках о живом веществе – генетика и микробиология. Обратим внимание, что лидерство механики диалектически воспроизводится на новом витке развития и что основное уравнение квантовой механики – уравнение волновой функции Шредингера – полностью обратимо во времени, как и уравнения классической механики.

В то же время многие эффекты в данной области для обыденного сознания выглядят парадоксами. Физикам, не расставшимся с метафизической манерой мышления, зависимость вида обнаружения частицы (волна или корпускула) от применяемого прибора казалась мистическим воздействием нашей воли на познаваемый предмет, а несепарабельность квантовой реальности представлялась несовместимой с причинностью в любом ее проявлении. Это способствовало развитию индетерминизма и субъективистской трактовки знания и познания, которые всегда тесно связаны с философским релятивизмом. Наиболее ярко данные тенденции представлены в физике копенгагенской интерпретацией квантовой механики, а в методологии науки так называемой исторической школой (К. Поппер, Т. Кун, П. Фейерабенд, И. Лакатос и др.) [5].

Официальный марксизм пытался критиковать эти тенденции с позиций диалектики, однако сама диалектика в нем была радикально извращена (иной и не могла быть идеология тоталитарного общества, построенная на метафизической абсолютизации одной формы собственности). Поведение квантовых объектов он «объяснял» с помощью «диалектического детерминизма», согласно которому одна причина может иметь разные следствия из-за различия в условиях ее действия. Но если условия понимаются как детерминирующие (т. е. определенные и дискретные) факторы, то данный принцип подпадает под запрет на скрытые параметры, обоснованность которого в квантовой механике несомненна. Если же это не такие факторы, то само слово «детерминизм» употребляется здесь неправомерно. Восстановить же классический принцип всеобщей связи этот «марксизм» не решался. В результате он пришел в конфликт и с наукой, и с перспективами социальной эволюции.

Мы подошли к решению нашей основной задачи – к оценке идейного облика современной, постнеклассической науки. Корни ее восходят к началу научно-технической революции – второй половины 40-х годов ХХ в., а активное развитие началось в 70-е годы. Обе эти даты можно установить, в частности, как этапы деятельности одного из наиболее авторитетных представителей постнеклассической науки, И.Р. Пригожина, в 1947 г. защитившего докторскую диссертацию, а в 1977 г. получившего Нобелевскую премию по физике. Трудно обойти вниманием тот примечательный факт, что по происхождению И. Пригожин – наш соотечественник, однако проживающий за границей. Да, «может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля рождать», – не может только удержать!..

Лидирующей дисциплиной постнеклассической науки считается так называемая синергетика. Обычно она трактуется как комплексная естественно-научная теория самоорганизации. Но в фундаменте этой теории лежит термодинамика сложных систем, удаленных от равновесия и открытых для среды (Пригожин называет такие системы диссипативными). Тем самым лидерство фактически вновь переходит к термодинамике! Однако к термодинамике уже обобщенной, так же как релятивистская квантовая механика является более общей сравнительно с механикой Ньютона. Ведь в реальности все системы в той или иной степени «релятивны» (не в философском, а в физическом смысле слова) и «диссипативны». Синергетика изгоняет идеализацию с переднего края науки на ее подсобно-методические задворки.

Для философского осмысления синергетики особенно важен тот факт, что представление о самоорганизации объединяет представления об эволюции и становлении. Тем самым создаются идейные предпосылки для синтеза классической и неклассической ориентаций науки, основывающихся соответственно на двух последних представлениях. Благодаря этому постнеклассическая наука дает естественные объяснения эффектам, осознававшимся ранее как парадоксы. Так, неопределенность в поведении квантовых объектов и повышенная роль субъекта и прибора в работе с ними выступают как частный случай поведения любой системы в точках бифуркации, когда она становится бесконечно чувствительной к тончайшим флуктуациям среды. А несепарабельность квантовой реальности выглядит как частное проявление нелокальных корреляций в процессах самоорганизации, чему синергетика обязана самим своим именем. Например, в хрестоматийном опыте Х. Бенара (нагревание ртути в открытом сосуде) в определенный момент весь объем жидкости одновременно распадается на гексагональные в плане ячейки, в которых сосредоточен перенос тепла путем конвекции, причем в центральной части каждой ячейки ртуть движется только вверх, а по внешней стороне ячейки – только вниз.

При активном участии самой синергетики другие фундаментальные науки сегодня как бы идут ей навстречу в смысле постепенного отрезвления от неклассической релятивисткой «экзотики». Гипотеза Большого взрыва, предложенная Дж. Гамовым еще в конце 40-х годов, полна неясностей и дает весомые поводы для субъективистских и мистических интерпретаций. Но она все более потесняется здравомыслящей теорией «инфляционной Вселенной», разработанной Ст. Хокингом в 80-е годы [6]. Возникновение Вселенной предстает в этой теории как нормальный процесс самоорганизации физического вакуума, понимаемого в качестве неравновесной системы. В физике микромира уже эмпирически доказано существование непричинной («несиловой») квантовой связи (опыты А. Аспекта в 1982 г. и др.) Тем самым фактически решен знаменитый парадокс Эйнштейна–Подольского–Розена (1935 г.), по поводу которого было сломано столько философских и физических копий. Напомним, что впервые верное (одновременно простое и гениально глубокое) решение этой проблемы дал академик А.Д. Александров в заметке, опубликованной еще в 1952 г. А в биологии утверждается идея коэволюции, также предполагающая несиловую и непричинную согласованность в развитии организмов.

Признание таких корреляций несовместимо с механистическим «принципом детерминизма», но принцип всеобщей связи явлений здесь не только не нарушается, а наоборот, обнаруживается наиболее непосредственно. Передовые западные эпистемологи совместно с активно работающими представителями естествознания уже на рубеже 80–90-х годов сделали вывод о преодолении в современной физике давнего противостояния детерминизма и индетерминизма [7]. Философски этот вывод должен быть осмыслен, на наш взгляд, как возвращение от механистического «принципа детерминизма» и мистического «индетерминизма» к исконному диалектическому принципу всеобщей связи предметов и явлений.

Вместе с тем само непредвзятое наблюдение за идейным развитием современной науки обнаруживает ее поворот от неклассических интерпретаций картины мира к интерпретациям, напоминающим классические. Возрождение и расцвет эволюционистской концепции мироздания сегодня очевидны и общепризнанны. Такое возрождение закономерно с точки зрения диалектики. С точки зрения ее законов соединение классического и неклассического образов науки не уравнивает их абсолютно, а предполагает, что на первый план выходят черты более ранней, в данном случае классической, фазы развития.

Таким образом, современный, постнеклассический этап в развитии науки должен осознаваться, по существу, как этап «неоклассический». Некоторые исследователи уже используют такое обозначение, но мы не стали бы утверждать, что их и наши взгляды на современную науку вполне совпадают. Сегодня еще многие мыслят механистически, а политическая идеология остается по преимуществу на субъективистских позициях «неклассической» эпохи, причем эти позиции даже укрепились с крахом официального марксизма. Само созвучие между понятиями «постнеклассическая наука» и «постнеклассическое (постмодернистское) состояние культуры» подталкивает многих к их однотипной интерпретации. А постмодернистская культура, продукт и знамение социального кризиса, действительно выступает именно как идеология «неонеклассическая». Она усиливает прежние «неклассические» тенденции, пропитана агностицизмом, индетерминизмом, субъективизмом, цинизмом и социальным пессимизмом. Она является также откровенно антинаучной и обскурантистской, но тем не менее влияет и на умы ученых.

Поэтому нередки еще попытки истолковать постнеклассическую ориентацию науки как «неонеклассику» и дальнейшее углубление «неклассического» субъективизма [8]. К сожалению, на той же позиции стоит В.С. Степин, автор понятия постнеклассической науки. По его мнению, «классический тип рациональности центрирует внимание только на объекте и выносит за скобки все, что относится к субъекту и к средствам деятельности. Для неклассической рациональности характерна идея относительности объекта к средствам и операциям деятельности... Наконец, постнеклассическая рациональность учитывает соотносительность знаний об объекте не только со средствами, но и с ценностно-целевыми структурами деятельности. Каждый тип рациональности обеспечивает преимущественное освоение объектов определенной системной организации: малых систем, больших систем, саморазвивающихся систем» [9].

На наш взгляд, эта концепция неубедительна. Наука всегда учитывала общественные потребности, и именно они были для нее испульсами к развитию (вспомним хотя бы известные высказывания Ф. Энгельса). Конечно, современный экологический и социальный кризис ставит данный вопрос особенно остро, но к характеру научной картины мира это не относится. Непонятно также, почему системы, изучаемые «типами рациональности», классифицируются В.С. Степиным по разным основаниям, почти как животные в «китайской энциклопедии» Х. Борхеса? И почему мы должны считать, что ньютоновский закон тяготения или классификация организмов по К. Линнею касаются только «малых систем»? Или что эволюционизм классической науки и гегелевской диалектики не есть именно изучение саморазвивающихся систем?

Сторонники «постмодернистской» интерпретации синергетики подчеркивают, что она описывает хаотичность, и «забывают», что главная задача этого учения состоит именно в раскрытии законов порождения порядка из хаоса [10]. А преувеличение роли хаоса, конечно же, подталкивает и к релятивизму, и к индетерминизму, и к субъективизму. Так, например, академик Б.Б. Кадомцев писал: «Случайные бифуркации мы рассматриваем как происшедшие беспричинно и спонтанно, т. е. как если бы они были приняты «волевым образом» извне данной системы», при этом он считал наиболее «естественным» «допущение, что свобода воли является имманентным, внутренне присущим свойством всего мира» [11]. Вывод вполне в духе достопамятной «свободы воли электрона»! По мнению других авторов, признание существенной роли флуктуаций в точках бифуркации и наличие странных аттракторов несовместимы с признанием закономерного характера эволюции сложных систем, в том числе и систем социальных. Так, С. Гамаюнов пишет: «Выбор (общественной. – В.С.) системой того или иного пути в точке бифуркации зависит от действия флуктуации (фактора случайности), реализуемой как деятельность конкретных людей... Роль случайности, свободы в точках бифуркации не просто велика, она фундаментальна... И лишь потом, задним числом, познающее мышление представляет ход событий не как случайный выбор, а как единственно возможный вариант. Непредсказуемость заменяется закономерностью... Историк фатализирует исторический процесс...» [12].

На самом деле бифуркации содержат в себе только возможности выбора в рамках закономерного в целом процесса, а эволюция системы на странном аттракторе, при всей ее прихотливости, всегда локализуется в ограниченной области пространства состояний. З. Сокулер, проанализировав воззрения представителей современного естествознания по данному вопросу, констатирует: «Несмотря на непредсказуемость флуктуаций... набор возможных траекторий (путей эволюции системы) определен и ограничен... Развитие теории катастроф за последние два десятилетия показало, что типы бифуркаций: 1) имеют жесткие формальные ограничения... 2) универсальны и в значительной мере не зависят от тонкой структуры субстрата... Для Тома (создателя теории катастроф. – В.С.) бифуркации выступают только как фактор, развязывающий процесс самоорганизации, но не детерминирующий его» [13]. Сам И. Пригожин отмечает «детерминистский характер кинетических уравнений, позволяющих вычислить заранее (! – В.С.) набор возможных состояний» [14].

Отношение И. Пригожина к социальным перспективам также далеко от безропотного смирения перед стихиями. И сам он, и другие ведущие представители синергетики убеждены в возможности эффективно управлять развитием природы и общества, основываясь на единых законах самоорганизации, открываемых синергетикой [15]. Синергетика вырабатывает новые способы воздействия на реальность, позволяющие избегать грубого насилия и порождаемых им антагонизмов с окружением. Но отказ от активного отношения к миру, историческая пассивность и модные ныне пораженческие спекуляции на экологии представителям этой науки абсолютно чужды. Их не понял бы М. Хайдеггер, типичный философ неклассической эпохи, призывавший человека «спуститься с высот субъективности в убожество экзистенции». Как отмечают отечественные авторы, «синергетика вообще неразрывно связана с оптимизмом. В современной ситуации ускоренного и нестабильного развития мира она имеет мажорное звучание. Это – оптимистическая попытка... овладеть методами нелинейного управления сложными системами, находящимися в состоянии неустойчивости» [16].

Итак, наука сегодня обгоняет политическую идеологию, и притом обгоняет ее на целую культурную эпоху! Если в современной идеологии «постнеклассика» (постмодернизм) означает углубление старых идеологических тенденций, то в науке тем же именем отмечен переход к принципиально новому качественному состоянию, которое по сути своей синтетично, а на первом плане диалектически воспроизводит идейные черты классической науки XIX столетия.

Обновление науки всегда становилось предпосылкой и провозвестием грядущего обновления общества. И вслед за возвращением к классическому идеалу в науке в целом дух человечества пусть не скоро, но обязательно, также возвратится к классическим идеалам Истины, Добра и Красоты.

* * *

К статье прилагается таблица исторических типов науки и техники, отражающая более широкий материал. Представленные в ней позиции, не обсужденные в настоящей статье, являются, на наш взгляд, в достаточной мере признанными, а в случае сомнений могут быть обсуждены в другой раз.

Исторические типы науки и техники

(Век металлов)

Категория	Эпоха
	Древний Восток	Античность	Средневековье	Предклассическая	Классическая	Неклассическая	Постнеклассическая
Отношение к практике	Служат государству	Не связаны с практикой	Служат индивиду	Служит всему обществу
Взаимоотношение опыта и мышления	Опыт без объяснения	Рациональность вне опыта и практики	Опыт с нерациональным объяснением	Опытно-рациональное
Характерный предмет	Отдельные явления	Всеобщие законы	Таинственные силы	Функционирование	Эволюция объекта	Становление	Самоорганизация
Опорный тип связи	Не выявляется	Логическая	Индетерминизм	Детерминация	Всеобщая развития	Индетерминизм	Универсальная
Лидирующие дисциплины	Не выявляются	Философия, математика	Философия, оккультизм	Классическая механика	Термодинамика	Квантовая механика	Синергетика
Основа картины мира	Не выявляется	Идеи круговорота	Креационизм (теистический)	Креационизм (деистический)	Эволюционизм	Фикционализм	Эволюционизм
Характерный тип техники	Ручная	Первые станки и автоматы	Ручная + ветряные и водяные двигатели	Механизмы и раб. машины	Паровые двигатели	Электрические машины	Электронные аппараты
Связи науки и техники	Не связаны			Техника ведущая		Наука ведущая

Примечания

1. См.: Гольбах П. Избранные произведения. – М., 1963. – Т. 1. – С. 99–101. Ср.: Лаплас П. Опыт философии теории вероятностей. – М., 1908. – С. 10–11.

2. См.: Гегель. Наука логики. – М., 1972. – Т. 3. – С. 162, 185; Он же. Энциклопедия философских наук. – М., 1974. – Т. 1. – С. 386; Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 20. – С. 533.

3. Подробнее см.: Самченко В.Н. Связь и свобода: Эволюция связи в природе и обществе. – Красноярск, 1995.

4. См., например: Степин В.С. От классической к постнеклассической науке: изменение оснований и ценностных ориентаций // Ценностные аспекты развития науки. – М., 1990. – С. 161.

5. Вот как этот факт отражен у В.С. Степина: «идеалы и нормы, характерные для неклассической науки», связаны «с отказом от прямолинейного онтологизма и пониманием относительной истинности теорий... принимаются такие типы объяснения и описания, которые в явном виде содержат ссылки на средства и операции познавательной деятельности...» (Степин В.С. От классической к постнеклассической науке… – С. 162).

6. См.: Хокинг С. От большого взрыва до черных дыр. – М., 1990. – С. 50, 107 и др.

7. См., например: Сокулер З.А. Спор о детерминизме во французской философской литературе // Вопр. философии. – 1993. – № 2. – С. 140–149.

8. См., например: Ильин В.В. Классика – неклассика – неонеклассика: три эпохи развития науки // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. – 1993. – № 2.

9. Степин В.С. Научное познание и ценности техногенной цивилизации // Вопр. философии. – 1989. – № 10. – С. 18. См. также: Степин В.С. От классической к постнеклассической науке… – С. 160–166.

10. В этом смысле показательны названия обобщающих работ по синергетике: «Порядок из хаоса» (русское название программной книги И. Пригожина и И. Стенгерс), «Порядок в хаосе» (П. Бирже и др.), и др.

11. Кадомцев Б.Б. Динамика и информация // Успехи физ. наук. – 1997. – Т. 167. – С. 522.

12. Гамаюнов С. От истории синергетики к синергетике истории // Обществ. науки и современность. – 1994. – № 2. – С. 102.

13. Сокулер З.А. Спор о детерминизме… – С. 142, 143.

14. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой. – М., 1986. – С. 228.

15. См., например: Пригожин И. Наука, цивилизация и демократия // Философия и социология науки и техники. – М., 1989. – С. 17; Николис Г., Пригожин И. Самоорганизация в неравновесных системах. – М., 1979. – С. 490; Хакен Г. Синергетика. – М., 1978. – С. 381; и др.

16. Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Антропный принцип в синергетике // Вопр. философии. – 1997. – № 3. – С. 71.

Красноярская государственная академия
цветных металлов и золота,
кафедра философии и истории

Samtchenko V.N. Historical types of science

The paper is aimed at getting clear a conceptional peculiarity of the modern stage of development of science. A historical type of science is treated as a total combination of conceptional characteristic features of science at a certain stage of its development. The research reveals that these features are determined, first of all, by a character of phenomena studied by science and that they relate to peculiarities of scientific discipline leading at a certain stage.