22_gor

В. П. Горан

О СОЦИАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКОЙ ОБУСЛОВЛЕННОСТИ
ГЕНЕЗИСА ГРЕЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ^*

Сколь ни значимо для выявления социально-исторической обусловленности генезиса греческой философии осуществленное в предыдущей части статьи сопоставление особенностей содержания, с одной стороны, представленных мифопоэтической традицией мировоззренческих представлений древних греков во времена, предшествующие рождению философии, и, с другой стороны, первых философских учений, важнейшие стороны этой обусловленности останутся непроясненными, если оставить без внимания вопрос о том, что появление философии было рождением принципиально новой, до тех пор неведомой общественному сознанию его формы. Здесь мы продолжим сопоставление мировоззренческих представлений греков времен, предшествовавших появлению философии, с первыми философскими учениями, но сделаем объектом нашего внимания как раз форму, в которой они представлялись и выражались. Для наших целей не менее важно сопоставить также способы, какими в обоих случаях это содержание делалось достоянием общественного сознания, а именно – усваивалось этим последним, закреплялось и поддерживалось в нем, а также специфику отношения к нему в каждом из сопоставляемых случаев.

Способ представления и выражения содержания в мифах образно-ассоциативный. Что же принципиально нового привнесла рождающаяся философия в способ представления и выражения своего содержания? Этот вопрос – лишь часть весьма сложного вопроса о специфике философии как особой формы общественного сознания. И наличие ответа именно на этот последний вопрос – важнейшая теоретико-методологическая предпосылка поиска решения проблемы объяснения генезиса философии в целом (см.: Горан В.П. Методологические проблемы исследования генезиса философии // Гуманитарные науки в Сибири, 1995, №2), включая и рассматриваемый в настоящей статье аспект данной проблемы. Мы будем опираться на полученное нами ранее (см.: Горан В.П. Принцип историзма и проблема интерпретации в историко-философском исследовании // Проблема интерпретации в истории науки и философии. – Новосибирск, 1985. – С.23) решение проблемы специфики философии, состоящее в том, что философия есть рефлексивная метамировоззренческая теория.

Рождение философии и было актом выхода общественного сознания на этот качественно новый уровень его самоорганизации. Прежде всего отметим соответствие нового уровня базисным принципам построения теории. Из этих принципов выделим следующие три в силу того, что именно их роль уже явственно проступает в первых философских учениях. Это – рационально-понятийные средства представления соответствующего мыслительного материала; выделение исходных основоположений максимальной для данного мыслительного материала общности; выводимость из них остальных утверждений.

Как известно, древняя традиция включала зачинателя греческой философии Фалеса в число “семи мудрецов” и сохранила некоторые их гномы, или апофтегмы. Это – краткие изречения общего характера, представляющие собой главным образом ценностные максимы типа “мера – наилучшее”. Для сознания современного человека они могут представляться совершенно обычными. Но они замечательны тем, что они суть продукт и форма осознания, как справедливо подчеркнул в свое время Гегель, “впервые такого всеобщего в форме всеобщности” (Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии, – кн.1. – СПб., 1993. – С. 194). Это действительно было значимое продвижение в развитии мышления – достижение им формы всеобщих утверждений. И примечательно, что это имело место в области именно ценностного, главным образом морального сознания.

Уже отточенность изречений “семи мудрецов” и характерная для них форма всеобщности дает основание для вывода об их полемической заостренности. И в той мере, в какой они действительно были продуктом противостояния соответствующих ценностных ориентаций, допустимо считать, что и форма их всеобщности имела социально-историческую обусловленность.

Однако одна только эта форма их всеобщности не обеспечивала их авторам статус философов. Из всей семерки мудрецов традиция относила к философам одного только Фалеса. Что же отмечалось древними в качестве отличительной особенности мудрости Фалеса? Ответ на этот вопрос находим у Фемистия. Он писал, что изречения других мудрецов суть “изречения полезные и содержащие изрядный смысл..., но все же бездоказательные (выд. авт. – В.Г.), похожие на приказ и назидающие лишь в малой толике добродетели. Фалес же... впервые занялся природой...” (Фрагменты ранних греческих философов, ч. 1. – М., 1989 ( в дальнейшем ФРГФ), 11(Фалес)А9*). Как видим, бездоказательности изречений остальных из “семи мудрецов” Фемистий противопоставляет занятия Фалеса природой, которыми, следовательно, обеспечивался уровень доказательности, обоснованности его позиции, надо полагать, не только по вопросам, относящимся непосредственно к природе, но и по вопросам, касающимся, согласно приведенному сообщению Фемистия, добродетели.

Если согласиться с этой интерпретацией мотивации обращения Фалеса к изучению природы, то следует признать также, что этим он положил начало традиции, приверженность которой отличала представителей античной философии до эпохи эллинизма включительно (из последних особенно стоиков). Суть этой традиции можно выразить положением, что мудрость состоит в том, чтобы жить согласно природе. Соответственно этика в рамках данной традиции составляла ту завершающую часть философии, обоснованию которой призвана была служить и реально служила физика как учение о природе.

Сейчас нас интересует, однако, не столько содержательная сторона рассматриваемой особенности позиции Фалеса, а то новое, что было привнесено Фалесом в форму, в организацию им соответствующего мыслительного материала. Это новое – разделение данного материала на две части, на то, что обосновывается, и то, чем оно обосновывается, и установление специфического для теоретического знания отношения между этими частями – отношения обоснования одних положений другими по принципам “от общего – к частному” и “от целого – к части”. Словом, Фалес своим философским учением намечает контуры дедуктивной схемы логической организации мыслительного материала. То же самое он делал и в математике.

Более того, Фалес искал единое начало всего и делал это осознанно и целенаправленно. Диоген Лаэрций приводит следующие его строки:

		Ищи одну мудрость, 
		Выбирай одно благо... 
			ФРГФ, 11А1(35)

Эту монистическую ориентацию он и реализовал своим учением о том, что начало всех вещей одно, а именно, – вода (см.: ФРГФ, 11А12).

Отмеченные нами только что особенности рационально-теоретической формы организации мыслительного материала вполне различимы и у продолжателей дела Фалеса по созданию философии. Объем статьи не позволяет нам специально останавливаться на этом. Поэтому ограничимся напоминанием о затронутой в предыдущей части статьи роли принципа отсутствия достаточного основания у Анаксимандра. К сказанному там добавим только, что у него процедура рационального обоснования выводов не только используется de facto. Он делает определенный шаг вперед в выявлении и формулировке указанного принципа, которому эта процедура подчиняется. Чтобы оценить его значимость для теоретического мышления, достаточно обратить внимание на то, что он есть своеобразная форма выражения одного из четырех законов формальной логики – закона достаточного основания.

Имело ли социально-историческую обусловленность обращение первых философов к процедуре рационального обоснования своих выводов? Чтобы ответить на этот вопрос, продолжим сопоставление первых философских учений с мифологическим мировоззрением.

На этот раз предметом нашего внимания является традиционность мифологического мировоззрения, то, что его авторитет в общественном сознании был делом веры, и признание тем или иным индивидом этого его авторитета не только не предполагало критической работы мысли данного индивида, но исключало ее (см.: Дьяков И.М. Введение // Мифологии древнего мира. – М., 1977. – С. 10-11.).

Если сопоставить с этими особенностями как самого традиционного мифологического мировоззрения, так и отношения к нему его носителей обращение первых философов к процедуре рационального обоснования своих выводов, их позиция предстает как в известной мере проявление утраты доверия, во всяком случае с их стороны, к былому авторитету традиционного мировоззрения, когда его усвоение индивидами и сохранение его безраздельной власти над их сознанием покоились на безотчетной вере в то, что было освящено традицией. Ведь в чем нет сомнения, для того не нужно и обоснование. А если появляется потребность в специальном обосновании то ли мировоззрения в целом, то ли отдельных мировоззренческих положений, это определенно указывает на то, что мировоззренческое сознание затронуто сомнениями. Предмет сомнения есть предмет размышляющего ума. Когда трещины в мировоззренческом сознании углубляются и расширяются до такой степени, что можно говорить о наличии мировоззренческого разлома, нужда в обосновании может касаться самих основ всего определенного мировоззрения в целом. Для удовлетворения такой нужды требуются и соответствующие средства.

Предпринятое в предыдущей части статьи сопоставление некоторых важных сторон содержания дофилософских мировоззренческих представлений с соответствующими сторонами содержания первых философских учений позволяет заключить, что в общественном сознании греческого общества времени рождения философии и имел место подлинный мировоззренческий разлом. Наряду с традиционными мировоззренческими ориентациями реально функционировали и противостоящие ему новые ориентации. В этой ситуации новое мировоззрение в силу того, что оно не имело опоры в традиции, нуждалось в новых средствах своего утверждения и закрепления в общественном сознании.

То обстоятельство, что новое мировоззрение утверждалось в ситуации его противостояния традиционному мифологическому мировоззрению, которое достигло у греков к тому времени достаточно высокого уровня разработанности, детализированности и системности, роль такого нового средства могла быть по плечу только теории, т.е. системно-логической организации рациональной аргументации в пользу нового мировоззрения. Опора на разум была естественной для тех, кто уже не придерживался традиционных мировоззренческих ориентаций, относился к ним критически и ориентировался на новые ценности. Но главное, на что мы хотим обратить внимание сейчас, это то, что, поскольку рациональному обоснованию подлежали основы нового мировоззрения, соответствующая теория не могла не быть теорией метамировоззренческого уровня. А чтобы обеспечить такой уровень теоретизирования, рождающаяся философия должна была выявлять и осмысливать основы нового мировоззрения рационально-понятийными средствами.

Так оно и было и, таким образом, даже сказанного выше достаточно, чтобы заключить, что новизна не только содержания, но и рациональной формы рождающейся греческой философии, равно как и то, что появляется она сразу как теория метамировоззренческого уровня, все это имело социально-историческую обусловленность. И все же рассмотрение такой обусловленности рождения философии будет существенно неполным без учета роли еще ряда обстоятельств.

Выше мы отметили в качестве одной из особенностей мифологического мировоззренческого сознания то, что его основой является неоспоримый авторитет традиции и исключающая критическую работу индивидуального мышления вера в этот ее авторитет. Соответственно, для него характерна чрезвычайно слабая роль рефлексии. Все это – наглядное проявление того, что личностное самосознание членов традиционного общества находилось на низкой ступени развития, что индивид еще слабо выделился из соответствующих социальных структур. Такой неразвитости личностно-рефлексивной стороны индивидуального сознания соответствует и слабая роль разума в деятельности сознания, в том числе и неразвитость рациональных форм организации содержания сознания.

Поскольку философия с самого ее рождения занята делом обоснования своих утверждений и, тем самым, предполагает признание в качестве условия возможности самого своего существования признание правомерности сомнения относительно того, что подлежит обоснованию, ее рождение есть результат не только того, что мировоззренческое сознание оказалось ареной противостояния альтернативных ориентаций, но и самым непосредственным образом связанного с этим процесса резкой интенсификации мировоззренческой рефлексии. Именно на время, непосредственно предшествующее рождению философии, и время ее начала приходится невиданный дотоле рост личностного самосознания. Ярким проявлением и результатом этого сдвига в мировоззренческом сознании было появление и расцвет лирической поэзии в VII – V вв. до н.э.

В одном из изречений “семи мудрецов” эта рефлексивная обращенность индивидуального сознания на самого себя сама стала объектом рассудочной рефлексии в самом общем виде. Мы имеем в виду знаменитое положение “познай самого себя”. То, что его посвятили Аполлону и начертали на стене Дельфийского храма (см.: Платон. Протагор, 343а), свидетельствует о его актуальности и популярности. Автором этого изречения был, согласно свидетельствам древних, Фалес (см.: ФРГФ 11А1(40), 11А2, 11А3). И содержание данного изречения, и острота его актуальности, и связанная с этим его популярность, все это – и результат, и показатель того, что индивидуальное сознание впервые открыло для себя себя самое и сделало себя объектом своего особого внимания, более того, сделало себя одним из главных своих объектов, обнаружив, к тому же, что задача самопознания принадлежит к самым трудным. У Фалеса выражение “познать себя” было ответом на вопрос “что самое трудное?” (см.: ФРГФ 11А1(36)).

То, что традиция приписывала авторство этого изречения Фалесу, придает не только убедительность, но и наглядность выводу о связи рождения греческой философии с интенсификацией мировоззренческой рефлексии. Заслуживает также внимания в самом этом изречении то, что его рефлексивная направленность выражается в постановке перед индивидом именно познавательной задачи: познай себя. Сохранившиеся сведения о первых греческих философах удостоверяют, что рефлексивная установка на самопознание была объектом особого внимания также и Гераклита. Он не только подчеркивал, что “всем людям дано познавать себя...” (ФРГФ 22В23е). О себе самом он не без гордости говорил: “я искал самого себя” (ФРГФ 22В15(а)).

Столь заметное повышение ценностного статуса знания в эпоху, когда рождалась философия, было, таким образом, самым непосредственным образом связано с процессом углубления личностного самосознания. Показательна в этом плане и забота Фалеса о своих авторских правах на достигнутое им знание (см.: ФРГФ 11А19).

Развитие личностного самосознания было одним из проявлений и непосредственных следствий того, что индивид уже в достаточной степени выделился из соответствующих социальных структур, возросла его самостоятельность и самостоятельная значимость, его самоценность. Все эти процессы были тесно связаны с разложением традиционных социальных структур, с формированием предпосылок нового социального миропорядка, а затем и с его становлением и утверждением. Это были те социальные процессы, которых мы уже касались в предыдущей части настоящей статьи в контексте рассмотрения вопроса о социальной обусловленности нового по сравнению с мифологическими представлениями содержания философских учений. Суммарным результатом этих процессов было становление полиса, в том числе становление полисной демократии, закрепляющей относительную атомизацию общества.

С процессами становления полисной демократии, ее институтов и с их функционированием было сопряжено не только то, что содержание новых мировоззренческих ориентаций оказалось востребованным общественным сознанием. Данные процессы в значительной мере обусловили и востребованность общественным сознанием тех новых форм функционирования этого последнего, разработка которых для их использования при решении проблем, связанных с утверждением новых мировоззренческих представлений, обеспечила рождение философии.

Стало уже привычным утверждение, что функционирование таких демократических институтов, как народное собрание и суды требовало умения публично дискутировать, убеждать, отстаивать свою позицию и свои интересы, в том числе и апеллируя к человеческому разуму. Тем самым оказывались востребованными, причем относительно массовым сознанием, те формы рациональной аргументации, использвание которых характерно для философии, и шлифовалось искусство их использования. Все это так, и все это давно известно.

Но демократия и функционирование ее институтов способствовали созданию и других условий, необходимых для рождения философии, еще не привлекших внимания исследователей и не получивших должной оценки. Речь идет о том, что они способствовали ослаблению позиций старой мифологической формы мировоззренческого сознания.

Действительно, функционирование такого демократического института, как народное собрание, приучало их участников к публичному и свободному обсуждению общественно значимых вопросов, а следовательно и к способности принимать во внимание самые различные подходы, точки зрения и не видеть в этом ничего предосудительного. Такая свобода отношения к проблемам, значимым для общества, в том числе и к самым значимым, не могла не проявляться и в отношении к мировоззренческим представлениям, сколь ни значимыми они были для общественного сознания.

О том, как это сказывалось на отношении к традиционному мифологическому мировоззрению даже в традиционном обществе в условиях весьма ограниченной демократии, можно судить по гомеровскому эпосу. Конечно, элементы так называемой “военной” демократии в гомеровском обществе обеспечивали только некоторый минимум демократии. Но и этого оказывалось достаточно для того, чтобы весьма относительная свобода обсуждения общественно значимых проблем, а следовательно и отношения к ним, сделала возможным и относительно свободное отношение к мифам. У Гомера мифы уже в значительной степени утратили свой исключительно сакральный статус и подверглись относительно свободному художественному переосмыслению и художественной обработке. Отношение к ним стало в немалой степени эстетическим. Более того, иногда поэт позволяет себе и откровенно смеяться над богами. Показательно в этом плане живописание Гомером истории о любовной связи Афродиты с Аресом и о том, как муж красавицы Афродиты хромоногий Гефест изготовил сеть, которая опутала обнаженных любовников, и созвал богов поглазеть на их объятия, а собравшиеся боги подняли по этому поводу “смех несказанный” (см.: “Одиссея “ VIII, 264-366).

Если признать, что столь вольное отношение Гомера к мифу и к богам как его главным персонажам стало возможным не без влияния демократической практики свободно обсуждать самые общественно важные вопросы, то это равнозначно признанию роли демократических институтов в ослаблении авторитета традиционного мировоззрения, в создании более свободной духовной атмосферы, когда власть над умами традиции перестает быть абсолютной. А поскольку эта ее власть основана на слепой вере в ее авторитет, ослабление этой власти есть и ослабление этой веры.

Но ослабление веры в традицию и власти этой последней над сознанием древнего человека есть только отрицательная сторона возможности формирования хоть в какой-то степени свободной духовной атмосферы. Ведь ослабление чего-либо – это процесс, результатом которого становится недостаток, частичный вакуум того, влияние чего ослабевает. Что же обеспечивало в рассматриваемой ситуации положительную сторону указанного условия? Чем восполнялся недостаток влияния традиции? Если не полный ответ на эти вопросы, то хотя бы часть его и следует из учета взаимосвязи демократии и атмосферы духовной свободы в обществе.

С демократией сопряжены атомизация общества, выделение индивида в нечто относительно самостоятельное, относительно независимое от соответствующих социальных структур, сопряжены самостояние индивида и условия, в которых он способен не только существовать, но и реализовать свой потенциал, самоутверждаться, опираясь в значительной степени на собственные силы. Что касается его сознания, то в такой ситуации одной только опоры на традицию для него уже недостаточно. Самостояние индивида в жизни требует опоры на собственный индивидуальный опыт и на собственный разум, тем более, что атомизация общества существенно усложняет условия жизнедеятельности составляющих его индивидов. Усиление роли разума и восполняет ослабление власти над сознанием традиции и еще больше ослабляет эту ее власть, ибо подрывает веру в авторитет традиции.

Разумеется, главным условием незыблемости авторитета традиции является эффективность этой последней как регулятора жизни традиционного общества. Если же общество начинает утрачивать свою традиционность и атомизироваться, с возрастанием реальной значимости разума в жизни индивидов и, следовательно, в жизни состоящего из них общества, ценностный статус разума в обществе тоже повышается. Рука об руку с этим процессом идет процесс повышения личностного самосознания.

Гомеровское общество уже затронуто этими процессами. В гомеровском эпосе ценностный статус разума весьма высок. О том, что это последнее обстоятельство связано с элементами демократии, можно заключить на основании недавно сказанного. В целом же гомеровское общество оставалось традиционым. Процессы его атомизации, ослабления роли традиции и повышения личностного самосознания, усиления роли разума индивидов и его рефлексивной деятельности находятся там на начальной стадии. Но развитие этих процессов вело к созреванию соответствующих предпосылок рождения философии. И показательно, что рождение греческой философии пришлось как раз на время, когда становление полисной формы самоорганизации греческого общества и полисной демократии вступало в завершающую стадию.

Итак, все три особенности философии, совместно характеризующие ее сущностную специфику, а именно, то, что философия – это 1) теория, причем теория 2) метамировоззренческая и 3) рефлексивная, все эти ее особенности в той или иной степени присущи первым философским учениям греков. И рождение греческой философии не только как “рупора” содержания новых мировоззренческих ориентаций, но и как качественно новой формы общественного сознания в столь значительной мере было обусловлено социально-исторически, что ни мифогенный, ни гносеогенный, ни мифогенногносеогенный подходы к объяснению ее рождения, имеющиеся в литературе, не могут быть признаны удовлетворительными, поскольку они не основаны на признании должной значимости этого ключевого обстоятельства. Если же оценивать его в соответствии с его реальной значимостью, соответствующий подход, контуры которого мы попытались наметить в настоящей статье, правомерно охарактеризовать как социогенный.

Примечание

^* Продолжение, начало см.: Гуманитарные науки в Сибири, 1996, №1.