В.П.Горан

ГЕНЕТИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ ФИЛОСОФИИ И ДЕМОКРАТИИ В ДРЕВНЕЙ ГРЕЦИИ*

II

В первой части этой статьи была рассмотрена связь генезиса греческой философии с социально-историческими процессами, политическим итогом которых было становление полисной демократии. В качестве важнейшей характеристики этих процессов был выделен процесс атомизации древнегреческого общества. Было также отмечено, что, однако, отражение процесса атомизации общества, в том числе и на уровне разработки базисных принципов онтологии, имело место в учениях не только философов, которых есть основание относить к сторонникам демократии, но и мыслителей, ориентированных на аристократические ценности. И это обстоятельство составляет серьезное затруднение, без разрешения которого позиция отстаивания положения о генетической связи греческой философии с демократией выглядит уязвимой. Сейчас мы и попытаемся рассмотреть данное затруднение, чтобы предложить его разрешение.

Наиболее репрезентативными в указанном только что отношении являются Пифагор и его последователи. Пифагор хотя и был творцом не самого первого в Древней Греции философского учения, а только продолжателем дела, у истоков которого стояли Фалес и его непосредственные преемники, но он тоже принадлежит к числу создателей первых философских учений, и влияние заложенной им традиции на дальнейшее развитие греческой философии было не меньшее, чем влияние традиции, родоначальником которой был Фалес. И тем не менее, даже явная приверженность аристократическим ценностям Пифагора и его последователей не дает основания отказаться от вывода, что рождающаяся греческая философия, в том числе и философия не только Пифагора и его приверженцев, но и других ориентированных на аристократические ценности первых философов, все же генетически была связана с демократией. Но в данном случае эта связь была опосредствованной более сложным образом, чем в случае с милетской традицией в раннегреческой философии. Чтобы выявить ее, необходимо дальнейшее углубление исследования связи и происхождения философии и ее укоренения в общественном сознании древних греков с социально-историческими процессами, результатом которых было также и становление демократии.

Сделать это нам как раз и поможет обращение к причинам процесса прогрессирующей атомизации греческого общества. Она была проявлением и продуктом разложения прежней традиционной его структуры. А на базисном уровне экономической жизни общества все это было обусловлено развитием и утверждением новых отношений собственности. Их основу составляет специфическая для всей античности форма земельной собственности, сущность которой раскрыл в свое время К.Маркс, сопоставив ее с азиатской и германской формами земельной собственности.

Античная форма земельной собственности двойственная. С одной стороны, «общинная собственность... отделена здесь от частной собственности. Собственность отдельного человека сама непосредственно не является здесь общинной собственностью»¹, как это характерно для азиатской формы земельной собственности. Общинная, или позже государственная, полисная форма земельной собственности существует наряду с частной, и эти две формы собственности как бы дополняют друг друга. Но, с другой стороны, имеет место и более тесная связь частной и общинной форм собственности. Дело в том, что частный земельный собственник является таковым только как член общины. Принадлежность к членам общины есть необходимое условие возможности присвоения земли². Более того, как член общины индивид не только имел право быть частным земельным собственником. Как отметила, рассматривая этот вопрос, Е.М.Штаерман, «В городе-государстве только гражданин мог быть собственником земли, и в принципе каждый гражданин должен был быть собственником»³. Гражданская община как собственник общественной земли была гарантом «отношений между гражданами, как ее совладельцами и владельцами своих частных наделов»⁴.

Таким образом, античная форма земельной собственности такова, что частная земельная собственность оказывается и не абсолютно автономной, как это будет иметь место в германской форме собственности. Частная форма земельной собственности не только существует наряду с государственно-общинной земельной собственностью, но она сама опосредствована в своем существовании собственной противоположностью – собственностью государственно-общинной. Как писал К.Маркс, «У античных народов... имеет место форма собственности, заключающая в себе противоположность государственной земельной собственности и частной земельной собственности, так что последняя опосредствуется первой или сама государственная земельная собственность существует в этой двоякой форме»⁵. В силу опосредствованности частной земельной собственности индивидов собственностью общинно государственной имеет место зависимость индивидов от государства как целого. Вместе с тем наличие частной собственности, ее относительная автономность обусловливает значительную выделенность индивида из общинно государственного целого и выступает основой самостоятельности индивида прежде всего в реальной жизни. А следствием, выражением и отражением становления новой по отношению к архаическому периоду античной истории ситуации, при которой роль в реальной жизни общества частнособственнических отношений стала столь значимой, были и соответствующие изменения в сознании людей. Одним из результатов всего этого и были как сам процесс атомизации греческого общества, так и специфика этой его атомизации и на уровне общественного бытия, и на уровне сознания.

Для индивидов, оказавшихся в условиях, когда в своей жизнедеятельности они вынуждены были опираться главным образом на собственные силы и на собственный разум, доверия к авторитету традиции было уже не только недостаточно. Зачастую такое доверие было уже и едва ли возможно. Обусловленный новой ситуаций впечатляющий рост личностного самосознания, первоначально нашедший свое яркое проявление в расцвете лирической поэзии, проявился и в резкой интенсификации мировоззренческой рефлексии, роль которой в функционировании традиционного сознания была чрезвычайно слабой. Соответственно, философия изначально и возникла как продукт разума, рефлектирующего по поводу оснований новых мировоззренческих ориентаций, порождаемых указанной новой ситуацией прежде всего в общественном бытии, и их рационального обоснования. А формой политической самоорганизации атомизированного общества, в качестве одной из особенностей функционирования которого оказывался невиданный до этого уровень самостояния индивидов, в Древней Греции стала полисная государственность. В значительной части полисов эти процессы атомизации общества обеспечили необходимые условия для победы демократии.

Таким образом, и на уровне рассмотрения глубинных причин рождения философии генетическая связь греческой философии с демократией тоже оказывается весьма тесной и органичной. Вместе с тем необходимо иметь в виду, что процессы укрепления частнособственнических отношений и, соответственно, атомизации общества захватывали все общество в целом, в том числе и такую его составляющую, как родовая аристократия. И хотя объективно она должна была быть наиболее заинтересованной также и в сохранении прежних порядков, все же как раз представители аристократии, по-видимому, первоначально были наиболее активными участниками этих, подрывающих саму основу их превилигированного положения в обществе, процессов, поскольку изначально именно они и были крупными земельными собственниками. Соответственно, индивидуалистические настроения, рост личностного самосознания и проявились прежде всего в их среде, что заметно уже у Гомера. Но процессы дальнейшего укрепления частнособственнических отношений и атомизации общества вели к ослаблению прежнего социального порядка, в котором аристократия господствовала, в том числе и политически. Когда эти процессы зашли настолько далеко, что сформировались социальные силы, ниспровергнувшие в ряде полисов политическое господство аристократии и установившие демократический режим как более соответствующий новым реалиям атомизированного общества, аристократия была уже настолько в них вовлечена и личностное самосознание ее представителей было столь высоким, что и представители ее интеллектуальной элиты тоже обратились к поиску новых средств утверждения своих существенно модернизированных по сравнению с архаическим периодом мировоззренческих ориентаций.

Разумеется, в этих своих ориентациях они не могли не продолжать искать опоры в традиционных мифо-религиозных формах общественного сознания, но их сознание и не могло оставаться полностью традиционным, ибо аристократия вместе со всем обществом оказалась в новой ситуации. Эту новизну ситуации отразили даже духовные искания тех, кто еще пытался оставаться всецело на позиции приверженности традиционным формам общественного сознания, т.е. в рамках мифо-религиозных его форм. Один из наиболее впечатляющих результатов таких исканий – формирование орфической мифологии. Но и здесь обращают на себя внимание новшества. Среди них – всплеск увлечения мистериальной практикой. Из показателей этого отметим значительное расширение мистериального комплекса в Элевсине Солоном и Писистратом⁶ как раз в то время, на которое приходится и рождение философии.

А к особенностям мистериальной практики принадлежит индивидуальный характер посвящения в таинства. Но еще более показательным в плане отражения в увлечении мистериями процессов, связанных с атомизацией общества, является то, что целью участия в таинствах было исключительно индивидуальное приобщение к числу избранных, дающее надежду на благосклонное отношение к мистам богов, о чем позволяют заключить многие из орфических гимнов, которые были, правда, продуктом более поздних времен, но сохранили следы представлений первоначального орфизма. Тема благосклонности богов к мистам или призыв к богам быть благосклонными к ним присутствуют почти в каждом гимне.

Столь же информативны в этом плане тексты на золотых пластинках из погребений в Южной Италии, где орфики были особенно влиятельны. На этих пластинках изложены предписания душам погребенных о том, что им делать, когда они окажутся в Аиде, и с какими словами, почти неизменно повторяющимися в ряде пластинок и создающими впечатление, что это – клишированные фразы, обратиться к стражам озера Мнемосины, чтобы они позволили напиться из него. Обращает на себя внимание ссылка в этих словах на принадлежность погребенного к детям ²Земли и звездного Неба², к ²небесному роду²⁷. Это – специфически орфическое представление. Испив из озера, погребенный попадет в обитель святых, станет царствовать с другими героями, пойдет по ²дороге, по которой идут и другие славные вакханты и мисты²⁸. Последняя фраза наглядно демонстрирует, что стать мистом значило приобщится к тем избранным, которым уготована благая доля в загробном мире.

Индивидуалистический характер этой цели участия в мистериях вполне очевиден. Но очевидно и сохранение в этой части комплекса орфических представлений также и традиционной связи притязаний индивида на особую участь с его родословной, а именно – с тем, что она восходит к небесному роду богов. Налицо, таким образом, своеобразное сочетание приверженности ориентациям и на индивидуализм, и на традиционные коллективистские ценности в их форме, специфической для родового общества, а именно, в такой форме, когда положение индивида в обществе определяется принадлежностью его к определенному роду, когда, следовательно, сохраняет свою силу принцип генетизма, а в рамках действия этого последнего высшее положение отведено тем из людей, родословная которых восходит к богам. Таковы, как известно, герои – сыновья смертных женщин от их любовных связей с кем либо из богов, родоначальники царских и аристократических родов.

Вместе с тем, в новых условиях демократических революций конца VII – VI вв. до н.э., когда аристократия теряла твердую почву под ногами, когда жизненные перспективы для многих ее представителей были весьма мрачными или, по меньшей мере, неопределенными, понятна переориентация их мировоззренческого сознания на цели, связанные с потусторонним существованием после смерти. Посюсторонний, земной мир настолько перестал быть для них привлекательным, что, например, один из самых ярких выразителей умонастороений поверженной аристократии того времени поэт Феогнид Мегарский написал следующие строки:

Не родиться – для земнородных всего лучше...,

а родился, так скорее пройти врата Аида

и лежать под грудой земли потолще

Феогнид. Элегии, 425-429. Пер. А.И.Доватура

Эти строки – выражение крайнего предела пессимистического отношения человека к своему земному уделу. С учетом выраженного ими настроения становятся понятными, во всяком случае отчасти, и истоки оценки человеческих познавательных способностей как призрачных: «люди, мы только мним и ничего-то не знаем»⁹.

Приведенные строки позволяют приблизиться к пониманию мироощущения людей, обращающих свой умственный взор к потустороннему существованию, в значительной мере делающих упование на посмертные блага смыслом своей земной жизни. Новизна таких умоснастроений рельефно проступает на фоне прежних, гомеровских представлений о загробном существовании человеческих душ как совершенно унылом, безрадостном, о котором приобретшая опыт пребывания в Аиде душа Ахилла поведала Одиссею:

О Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся;

Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле,

Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный,

Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать мертвый.

Гомер. Одиссея, XI,488-491

Как видим, оценки земной и загробной жизни распределены так, что в полной зависимости от того, позитивно или негативно оценивается земная жизнь, находится оценка и загробной жизни, и наоборот. Позитивная оценка земной жизни влечет негативное отношение к жизни загробной (Гомер), а позитивная оценка загробной жизни предполагает негативное отношение к жизни земной (орфики).

Итак, новизна исторической ситуации и положения аристократии в изменившемся обществе определила существенные изменения прежде всего в содержании важнейших мировоззренческих ориентаций во всяком случае части ее представителей. Особенно показательными мы считаем указанные только что два момента: 1) усиление индивидуалистических настроений; 2) переориентация на блага потусторонней жизни как одно из проявлений того, что реальный посюсторонний мир перестал для человека быть привлекательным. С этим были сопряжены и новшества, привнесенные орфической мифологией в понимание структуры и мира, и человека. Соответственно тому, что картина мира стала более отчетливо дуальной за счет более резкого противопоставления мира земного, посюстороннего, и мира потустороннего, в представлениях о самом человеке тоже углубляется противопоставление двух его составляющих: тела и души. Телесная природа человека характеризуется как ²титаническая² и смертная, душа – как ²божественная² и, соответственно, бессмертная. Как божественная природа человеческой души, так и ее непричастность смерти суть условия самой возможности для ²достойного² человека уповать на посмертное блаженство, уготованное его душе. Эти сдвиги в мировоззренческих представлениях имели серьезные последствия для философии, поскольку актуализировали проблему взаимоотношений не только души и тела, духовного и телесного, что очень скоро сделало соответствующие вопросы предметом особого внимания философов. А ведь эти вопросы суть модификации вопроса об отношении мышления к бытию, т.е. основного вопроса философии. Не менее значимым, особенно на самых первых этапах становления философии, было и то, что эти же сдвиги в мировоззренческих представлениях содержали различение и противопоставление подлинно значимого для человека и иллюзорно значимого. Осмысливая это различение на уровне метамировоззренческого теоретизирования, философская мысль берется за разработку в рамках своих начальных усилий по созданию учений о сущем проблемы ²сущность – явление², а в рамках усилий по созданию учений о познании – проблемы ²истинное знание – мнение². И показательно, что как раз те из первых греческих философов, аристократическая ориентация мировоззрения которых сказывается в их взглядах весьма отчетливо, а именно, – Пифагор и Гераклит, демонстрируют наибольшую для своего времени степень и специального внимания к этим проблемам, и продвинутости в их разработке.

Таким образом, сдвиги в мировоззренческом сознании и аристократии, обусловленные теми же процессами, которые в политической жизни обеспечивали победу демократии, для становящейся философии тоже имели существенные последствия. Более того, среди непосредственных носителей аристократических мировоззренческих ориентаций были и те, кто не довольствовался только мифо-религиозной формой выражения содержания соответствующих мировоззренческих новаций.

Можно выделить объективные и субъективные обстоятельства, определивших разнообразие духовных исканий приверженцев аристократических ориентаций в новых условиях. Объективные обстоятельства – это степень сохранения (или утраты) аристократией своих прежних позиций в обществе. Субъективные обстоятельства – это психические особенности конкретных людей, в том числе преобладание эмоциональных реакций на внешние обстоятельства или рационального к ним отношения. Чем ощутимее утрата былого положения, когда аристократия обладала не только политическим и экономическим могуществом, но и почетом, авторитетом и т.п., чем явственнее чувство бессилия и унижения в новых условиях, тем меньше вероятность ожидать от оказавшегося в таком положении человека трезвого рационального отношения и к собственному положению в мире, и к самому миру. Для чрезмерно эмоциональных, склонных к экзальтации людей одна из отдушин в такой ситуации – уход в мистику, упование на потусторонние силы и т.п. Для таких людей и в такой ситуации мистические настроения и мистериальная практика – предпочтительные формы выражения сдвигов в их мировоззренческих ориентациях.

Если же объективная ситуация складывалась для аристократии не столь драматично, если былые позиции не были полностью утрачены ею и сохранялась возможность их отстаивать, как это было в ряде полисов Южной Италии и Сицилии, в такой ситуации аристократическим мировоззренческим сознанием оказывались востребованными и способности его приверженцев, особенности психики которых обеспечивали их преобладающую ориентацию на рациональные способы отношения к происходящему. Такая ориентация была, по-видимому, характерна для Пифагора и его последователей.

Созданный Фалесом и его непосредственными последователями качественно новый способ рационально-теоретического обоснования миропонимания оказался в их глазах настолько привлекательным, что был взят ими на вооружение. Но у милетцев сама трезвость их рационального подхода к миру свидетельствует о том, что их оценка земного бытия была оптимистической. Этим они разительно отличаются от приверженцев аристократических ориентаций, включая Пифагора и пифагорейцев. Тем не менее, воздействие на общественное сознание результатов деятельности милетцев оказалось весьма заметным, если и среди приверженцев аристократических ориентаций нашлись интеллектуалы, которые взялись за задачу дать этим своим ориентациям соответствующее рационально-теоретическое обоснование. Пифагореизм и есть позиция тех, кто в рамках приверженности новым орфическим представлениям, включая заостренное противопоставление земного и потустороннего миров, дуальность тела и души в человеке, был привержен и разуму, не терял головы, увлекаясь мистериальной практикой, кто свою жизнь подчинял не только эмоциям, но и разумному контролю.

Поскольку в число стимулов, активизировавших рационалистическую ориентацию выразителей умонастроений аристократии, входил опыт милетцев, давших рациональное обоснование демократически ориентированного миропонимания, а деятельность пифагорейцев с учетом того, что уже сделали до них милетцы, создавала ситуацию состязательности в деле рационального обоснования, соответственно, аристократических и демократических мировоззренческих ориентаций, остается в силе положение о генетической связи рождающейся греческой философии с демократией также и применительно к философским учениям, мировоззрение создателей которых было явно аристократическим. Убедительный довод в пользу такого вывода дает уже упоминавшийся в начале первой части статьи пример Спарты. Политическая ситуация в этом греческом государстве характеризовалась полным отсутствием демократической оппозиции, абсолютным доминированием аристократии и, соответственно, отсутствием какого-либо их противостояния, борьбы. И в соответствии с этим своеобразием политической жизни Спарты находится отсутствие с ее стороны какого-либо вклада в развитие философии. Для возникновения, укоренения и развития философии в условиях Греции первоначально важна была, таким образом, ситуация противостояния демократии и аристократии, а не полное господство какой-либо одной из этих политических сил в условиях отсутствия каких-либо признаков активности со стороны другой. Одна из наиболее острых фаз их противостояния приходится на время формирования и утверждения полисной государственности. И именно на это время приходится и генезис греческой философии. Наиболее радикальной формой утверждения полисной формы самоорганизации греческого общества были демократические революции. Соответственно, старому социальному миропорядку, в котором господствовала земельная аристократия, наиболее решительно противостояла формирующаяся полисная демократия.

Но это была только особая историческая форма перехода к полису как новой и утвердившейся на все время античной истории форме организации античного общества. Поэтому если философия возникла как продукт противостояния новых демократических ценностных ориентаций старым аристократическим ориентациям, то утверждение рождающейся философией первоначально именно ценностей демократических было формой утверждения ценностей полисной государственности и шире – полисной организации всей жизни общества. Это и дает основание говорить о генетической связи греческой философии именно с демократией. А после того, как полисная организация жизни утвердилась, в целом философия продолжала оставаться формой обоснования полисных ценностей уже безотносительно к тому, доминировала ли в той или иной философской традиции демократическая идеология или аристократическая. Но это только в целом. А содержание тех или иных конкретных философских учений определялось как раз ориентированностью их создателей на полисные демократические (Демокрит, софисты) или полисные аристократические (Пифагор, Сократ, Платон) ценности.

Борьба демократии и аристократии уже всецело на полисной основе продолжала определять содержание философской жизни вплоть до эпохи эллинизма. Даже с переходом к эллинистическому этапу античной истории полисные ценности все же сохранили свою значимость, ибо сохранилась полисная основа организации жизни, хотя она и подверглась существенной деформации в условиях установления монархической власти. Но кризис полисных ценностей, имевший место в связи с этой деформацией полисной основы организации общественной жизни, бросил тень на всю дальнейшую духовную жизнь античного общества. Причем эта тень со временем становилась все более мрачной. Одним из показателей того, что этот мрак в конце концов стал для определенной части общества совершенно непроглядным, является возникновение христианства. А пока полисные ценности продолжали сохранять свою значимость, сохранялась и ценностная основа существования собственно античной (нехристианской) философии.

Примечания

* Продолжение. Начало см.: Гуманитарные науки в Сибири. – 1998. – № 1.

¹ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 46, ч.I. – С. 465.

² Там же. – С. 466.

³ Штаерман Е.М. Кризис античной культуры. – М., 1975. – С. 14.

⁴ Там же.

⁵ Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 46, ч.I. – С. 471.

⁶ Лауэнштайн Д. Элевсинские мистерии. – М., 1996. – С. 30.

⁷ Фрагменты ранних греческих философов. – М., 1989. – Ч. I. – С. 43-45.

⁸ Там же.

⁹ Там же. – С. 141.