В.И.Супрун

ПОЛИТОЛОГИЯ В УСЛОВИЯХ СОЦИАЛЬНОЙ ТРАНСФОРМАЦИИ

Вторая половина XX века характеризуется повышенной динамикой изменений, которые ломают не только привычные социальные структуры, стереотипы отношений между людьми, но и требуют разработки новых мировоззренческих моделей и методологических подходов. Необходимо не только конкретно понять и адекватно интерпретировать происходящие в обществе турбулентные процессы, но и постараться выработать стратегию социального поведения тенденций. Средством подобной адаптации, а также возможным регулятором и распознавателем социальных трендов может выступать некий, сложившийся к этому переломному моменту, набор исследовательских программ и социальных дисциплин. При этом положение каждой из программ и дисциплин не является фиксированным и меняется в зависимости от общественной динамики. Так, все более возрастает роль социального прогнозирования, как стратегического анализатора глобальных тенденций, как методологии, вскрывающей перспективы властных конфликтов и ценностных коллизий социальных субъектов.

В то же время социальная философия, которая призвана быть концептуальной основой для разработки политологических и прогностических моделей, оказалась в плену устаревшего парадигмального подхода, запутавшись в сетях идеологических установок, или же попала под воздействие презентистского мировоззрения. “Презентизм” как тип отношения к проблемам и как методологический подход питается самой атмосферой современного естественнонаучного и прагматического мировоззрения, скептическим отношением к гуманитарному и ценностному подходу, к возможности как предвидеть, так и “создать” будущее. “Презентизм” предполагает, прежде всего, рассмотрение социальных коллизий сквозь призму данного и фактического; при рассмотрении будущего при таком подходе используется метод экстраполяции, сутью которого является принцип континуальности, протяжения в будущее того, что есть “сейчас”, и что уже познано и описано. В период ускорения и прерывности социального процесса этот метод навряд ли может рассматриваться как адекватный для понимания и интерпретации новых и неожиданных феноменов, имеющих отношение к экономике, политике, или к обществу в целом. В условиях относительной стабильности, уже найденного алгоритма, социально-экономические и политические структуры имеют тенденцию в инерционности, а в фазе стагнации – к самоувековечиванию. Примерами такого рода могут выступать фабрично-заводская система массового производства с ее гигантизмом, затратностью, стандартизацией и унификацией, или же бюрократическая система управления с ее иерархичностью, негибкостью, стремлением к тотальному контролю, к действиям от достигнутого.

“Презентизм” как тип отношения к социальным событиям, с одной стороны, как бы подкрепляется в своих установках этими объективными реалиями, а с другой, сам порождает стремление исследовать явления только как конкретные, как исторически детерминированные.

Однако период социальной трансформации характеризуется целым рядом событий, которые меняют не только сам ход или темп глобального развития, но и способ и тип интерпретации этих событий. Тем не менее, эти новые по содержанию феномены, могут быть сгруппированы в традиционные блоки; следует только помнить, что изучаться они должны не только традиционно, как элементы континуального процесса, но и с позиций прерывного, дискретного развития.

Улавливание некоей точки бифуркации, “схватывание” определяющихся тенденций становится возможным при вычленении узлов проблем или “осей” развития, по выражению Д.Белла. Прежде всего выделяются следующие проблемные узлы:

экономические противоречия, как-то: а) глобализация рынка и стремление сохранить свое национальное производство; б) превращение информации в предмет труда и товара, вытеснение с первых ролей “твердой” продукции, переход к обществу услуг, возникновение нового разделения труда и др.

политические дилеммы, возникающие из-за: а) распада системы биполярного мира и движения или к монополюсному, или к многополюсному сообществу, б) экономического противостояния США-Европа-Япония, в) противоречий между межнациональными корпорациями и национальными государствами, и др.

социальные “рифы”, приобретающие острый характер в связи с: а) изменением динамики и конфигурации взаимодействия различных социальных классов и групп, “возвышения” и “прорыва” к власти новых общественных групп (например, в России), б) распадом устойчивых семейных отношений (на Западе и в России), в) нарастанием противостояния поколений, и др.

культурные коллизии, включающие в себя столкновения: а) разных образов и стилей жизни как в глобальном масштабе, так и внутри одной и той же культурной общности, б) различных ценностных установок и ориентаций, когда “ценностные ядра” мировоззренческих парадигм испытывают интенсивное воздействие противостоящей системы, например, “право на труд” как элемент одной ценностной системы (социализм) вступает в конфликт с “необходимостью конкурировать” как репрезентатором другой ценностной системы (рыночной).

Самое простое и очевидное, когда все эти узлы проблем анализируются с позиций той или иной партикулярной дисциплины, к которой они и относятся. Однако понятно, что в период социальной трансформации эти блоки проблем весьма интенсивно сталкиваются, перемежаются, возникает игра переменных, в тот или иной момент та или иная тема становится преобладающей. И в презентистском, и в прогностическом видении, несмотря на все их различия, выделяются два принципиально разных подхода, которые можно условно обозначить как объективистский и субъективистский. При первом подходе определяющим считается материальный, экономический фактор, и все социальные события и типы мировоззрения редуцируются либо к формам собственности на орудия и средства производства (марксизм), либо к уровню развития производительных сил, которые и определяют “все сами по себе” (“технологизм” как течение в современной социологии или футурологии).

Современным примером такого монокаузального подхода является деятельность монитаристского направления, всей Чикагской школы, с ее принципиальным тезисом, что динамика “спроса-предложения” сама по себе способна на основе саморегуляции детерминировать деятельность как рынка, так и самого общества в целом. Естественно, что для представителей этой школы эта саморегуляция является объективным фактором и не должна испытывать воздействия извне. Тогда и экономическая наука рассматривается не как набор неких моделей или комбинаций разных течений и интерпретаций, а как дисциплина, опирающаяся на подлинные факты, обладающая истиной, проверенной экспериментом. Тем не менее, сам по себе монокаузальный подход, редуцирование всей сложности социальных изменений к динамике “спроса-предложения” вызывает неприятие даже у тех деятелей рыночной экономики, которые, казалось, должны были признать этот фактор, как определяющий. Так, например, известный финансист Дж.Сорос пишет в своей нашумевшей статье в журнале “Атлантик мансли”: “... Спрос и предложение были взяты как независимые от чего-либо данные. Это условие было представлено в большей мере как методологическое требование, чем как предположение. Доказывалось, что экономическая теория изучает связь между “спросом” и “предложением” как данность. На самом же деле, условие, что “спрос-предложение” – независимая данность, не соответствует действительности... оба эти элемента включают в себя и ожидания, и надежды”1.

Итак, при объективистском подходе социальная трансформация рассматривается как следствие действия неких объективных факторов, которые определяют и параметры этой социальной трансформации, и направленность ее развития, а политические исследования рассматриваются или как производные от собственно экономических факторов, или как самодостаточные, изучающие только собственно политические структурные процессы и процедуры, Например, в политэкономическом варианте “права человека”, да и сама современная демократия как таковая увязывается с эпохой свободного предпринимательства. Однако как форма политического устройства демократия возникает намного раньше, еще в Древней Греции; тогда же происходит и установление права на свободу мнения, которое рассматривается как органично присущее демократическим институтам. С другой стороны, в современной действительности демократия отнюдь не обязательно сопутствует рыночной экономике, достаточно вспомнить южнокорейский или сингапурский опыт. Таким образом, монокаузальный подход, базирующийся только на анализе объективной действительности, оказывается малодостоверным при интерпретации событий сегодняшней усложняющейся реальности, так как редуцирует всю игру переменных к одному фактору – экономическому.

При втором, субъективистском, подходе приоритет отдается субъективному фактору, под которым понимается как система ценностей, так и превалирующие в обществе ожидания, преференции людей. Эта точка зрения не нова, однако, если говорить собственно о периодах социальной трансформации, то здесь наиболее значимой представляется позиция Макса Вебера с его идеей протестантской этики, которая формирует и экономические, и политические отношения. При этом стоит вспомнить и Алексиса де Токвиля, который первым, в начале XIX века, провел собственно политологическое исследование демократии в США, хотя и в форме эссе, давая описание конкретно-социальной среды. Он прямо указывает, что аристократия сходит с политической авансцены, потому что ее политические идеалы не могут больше доминировать в обществе, они мертвы.

Интерпретация социальной трансформации как изменения в первую очередь политических ценностей и идеалов и установление вследствие этого определенных экономических и политических институтов является одной из двух наиболее влиятельных парадигм, которые так или иначе присутствуют в современных общественных дисциплинах. К этому второму типу интерпретации, который может быть условно назван аксиологическим, относятся работы Т.Роззака, Ч.Рейча, С.Хантингтона и др.

Особенно заметной в этом отношении представляется работа С.Хантингтона “Столкновение цивилизаций”, где автор трактует как настоящие, так и будущие коллизии как конфронтацию разных образов жизни и культурных ориентаций, базисными для которых являются представления о смысле и цели жизни, проистекающие из разных религиозных и философских систем взглядов.

С.Хантингтон пишет: “Огромные разделительные трещины пройдут по человечеству, и главным источником конфликта будет культура. Национальные государства останутся самыми сильными действующими лицами в мировых делах, но главные конфликты глобальной политики будут происходить между нациями и группами наций разных цивилизаций. Столкновение цивилизаций будет доминировать над мировой политикой. Разделительные линии между цивилизациями будут линиями фронта в будущем”2.

При таком подходе система ценностей, которая складывается как бы сама по себе, имеет собственную динамику, берется за детерминанту всех изменений и проецируется на социальную организацию и политическую структуру. Поэтому культурная модель (парадигма) или тип менталитета берется в качестве объекта для рассмотрения, а методом выбирается рефлексия, дополненная социологическим конкретным анализом.

В такой ситуации наличия двух достаточно влиятельных подходов, политология как бы колеблется, балансирует, склоняясь то в сторону объективистского, то культурологического (аксиологического) подхода. В этом смысле показателен анализ проблем “власти” и “властных отношений”, которые носят для политологии центральный, определяющий характер. Исходя из посылок, что “власть” и “властные отношения” пронизывают все социальные связи и структуры, можно сформулировать некоторые принципы, одинаково применимые и для того, и другого подходов.

Принцип тотальности. Этот принцип предполагает, что система властных отношений включает в себя всех и каждого, никто не свободен от нее, и в той или иной степени, на том или ином уровне, экономическом или ценностном, участвует в ней. Но это система не перманентного “количества” власти, так как эта величина непостоянна, и потеря власти (или доли власти) одним субъектом не означает приобретение этой же величины другим субъектом. Так, в период социальной трансформации, особенно в момент дисконтинума исторического процесса, могут возникнуть ситуации относительного безвластия, что позволяет говорить о необходимости применения в политологическом анализе другого принципа.

Принцип неравновесности. Этот принцип позволяет рассматривать властные отношения как постоянно флуктирующие и прерывные даже в пределах одной и той же парадигмы или модели. В условиях же нарушения некоего баланса (вспомним Гегеля), принцип неравновесности реализуется в полной мере, приводя к разрушению данного конкретно-исторического типа властных отношений. При этом выделение детерминирующего или главного фактора в динамике сил, питающих власть, необходимое для определения главного стабилизирующего или разрушающего фактора, не может вестись без соблюдения следующего принципа.

Принцип системности власти. Элементами системы традиционно берутся “сила” (принуждение, подавление), или “богатство” (собственность), или же “знание” (информация, идеологические учения, политические теории и т.д.).

В условиях социальной трансформации знание представляется самой гибкой и мощной движущей силой властных процессов, а в период научно-технической революции оно стало не только предметом труда, но и самым ценным товаром, смыкаясь с собственностью. Знание обеспечивает гибкость власти, ее адаптивность и возможность проникать в различные структуры и на разные социальные уровни. При этом знание может быть даже более неравномерно распределено, чем “сила” и “богатство”. Следовательно, более равномерное распределение знания (особенно знания о знании) является целью демократических преобразований и может вести к “перераспределению” других главных источников власти. Разрушение и распад идеологической парадигмы, упадок политической культуры, отсутствие адекватной историческому вызову программы действий и объединяющей идеи может стать причиной мощного политического и социального кризиса, что и произошло в СССР и наблюдается сейчас в России.

Принцип моральности. Этот принцип касается проблемы выбора, актуальной в период социальной трансформации, как при анализе, так и реализации властных действий. Например, сам по себе дисбаланс власти, “утечка” власти, “растворение” власти, социальный дисконтинум может привести к сверхконцентрации властных ресурсов в руках одного человека, партии, клана, олигархии, что является порочным не только с моральной точки зрения, но и опасным для социума, так как ведет к деформации относительно равновесной системы. “Недоконцентрация” властных ресурсов также опасна, так как ведет к распространению анархии, насилия, упадку законности и справедливости. Политология призвана помочь определить ту границу, когда возникнет или сверхконцентрация или же недоконцентрация власти, и помочь обеспечить достойное гражданина существование.

Таким образом, мы видим, что в условиях социальной акселерации, при взаимодействии множества переменных, объяснительные модели социополитических изменений, а также созданные на их основе стратегии поведения невозможны без обращения к собственно политической и социальной философии и разработки прогностического подхода к “прерывным” социальным событиям. “Понимание” и “интерпретация” выступают тогда как внеконцептуальная рефлексия, улавливающая необычное, на стыке между познанным и непознанным. Интуитивное, эвристическое схватывание проблемы во временном континууме делает политологию искусством, а разработку моделей политических альтернатив на этой основе весьма рафинированной научной процедурой.

При этом “интерпретация” в политических исследованиях подразумевает два уровня. На первом уровне политолог проводит как бы бесстрастный “научный” анализ сложившегося положения вещей и тенденций социальной динамики на основе социологического анализа. На втором этапе в дело вступает та система установок и ориентаций, в которой действует политолог, и он предлагает или прогностическую дескриптивную модель альтернативных процессов, или же дает намеренно ценностную, декларированную картину и оценку перспектив социального развития. Эта игра переменных происходит постоянно, и политический исследователь, помимо своей естественной ориентации на номологическое объяснение и на факты, должен постоянно обращаться к политической философии и прогностике, как теоретической основе и стратегической практике. В то же время где скрыто, а где явно ощущается связь и с идеологией, и с утопией, которые как бы придают политическим исследованиям и большую актуальность, и характер установки, формирующей общественное мнение.

Итак, политология в условиях социальной трансформации действует или в схеме “презентизма”, обрекая себя только на конкретно-социальный анализ, или же обращается к прогностическому видению, схватывая тенденции развития. И в том, и в другом случае политология может редуцировать свои исследования к объективному фактору (экономике) или же к ценностям, как детерминантам социального развития. “Блочный” подход позволяет структурировать сложные проблемы и изучать их как игру переменных. Но во всех этих подходах и отношениях политология должна центральной брать тему “власти”.

Примечания

1 Soros, Gorge. The Capitalist Threat // The Atlantic Monthly. – February, 1997.

2 Huntinqton, Samuel P. The Clash of Civilizations // Foreiqn Affairs. – 1993. – P. 22.