Политические взгляды Ф.М.Достоевского всегда были предметом пристального внимания как современников, так и исследователей его творчества в более позднее время. Общеизвестна приверженность писателя монархической идее, но существо его монархических взглядов интерпретировалось неоднозначно. Так, например, К.Леонтьев высоко оценивал глубину монархических воззрений Ф.Достоевского, но не соглашался с его мнением относительно роли народа как “направляющего” верховную власть¹. Вяч. Иванов определял монархизм Ф.Достоевского как “славянофильский, утопический, оппозиционный современной ему форме самодержавия”².

Исследователи творчества Ф.М.Достоевского в советское время ограничивались только отдельными замечаниями о монархических взглядах писателя, относя их к реакционной части его мировоззрения. Стремление представить Ф.Достоевского исключительно как защитника народа, отстаивавшего его интересы, приводило исследователей к утверждению о явном противоречии монархических взглядов Достоевского его “мечтам о социалистическом идеале”³.

Противоречивость взглядов Ф.Достоевского в этой области отмечал и один из ведущих исследователей творчества писателя Г.М.Фридлендер. Хотя автор специально не занимался исследованием этого вопроса, но, говоря об одной из важнейших для великого писателя тем — о народе, естественно, затрагивал и проблему монархических взглядов Ф.Достоевского: “Ненавидевший Николая I писатель был — как это ни парадоксально — готов признать необходимость царя, ибо люди из народа, с которыми он сталкивался, были в большинстве своем настроены аполитично и разделяли веру в царя как народного заступника. Другими словами, народ, его нравственная и духовная жизнь, его порывы, его симпатии и антипатии — вот тот ориентир, которому старался следовать и от которого зависели его общественная позиция и этический пафос. Писатель принял свои идеалы из рук народа со всеми ошибками и заблуждениями тогдашней народной мысли”⁴.

Г.М.Фридлендер усматривает противоречивость монархических взглядов Ф.Достоевского в том, что писатель при ненависти к конкретному носителю верховной власти “готов признать необходимость царя”, и объясняет это ошибками и заблуждениями “тогдашней народной мысли”, к которой он возводит эту часть воззрений писателя. Правильно оценивая роль народа в общественной жизни России в понимании Ф.Достоевского, исследователь не вполне точно интерпретирует исторические реалии, замечая, что “люди из народа... были в большинстве своем настроены аполитично и разделяли веру в царя как народного заступника”. В этом случае аполитичность народа связывается с его монархическими воззрениями и под аполитичностью понимается нежелание народа “подниматься на борьбу с самодержавием”. Но народный вариант монархизма вполне допускал оппозиционные настроения по отношению к носителю верховной власти и к государственной системе в целом⁵.

Марксистское понимание положительной роли писателя требовало представить Ф.Достоевского не только как “заступника народного”, в своих произведениях отразившего его страдания и понимающего важную роль в будущих преобразованиях России, но и как деятеля, внесшего определенный вклад в революционное обновление общества. Такой подход к анализу политических взглядов Ф.Достоевского приводил исследователей к утверждению о консерватизме его монархических воззрений. “Великий романист, — пишет Г.М.Фридлендер, — страстно призывал народ к исторической жизни, горячо жаждал услышать от него “новое слово” — и вместе с тем считал, что это “новое слово” уже давно раз навсегда сказано и что высшим выражением вековечных идеалов русских народных масс являются “союз народа с царем”... Достоевский не сознавал, что лишь пробуждение революционного сознания народных масс, их переход к активной революционной борьбе с устоями самодержавной и помещичьей России могли дать возможность народным массам сказать свое подлинно “новое слово” в жизни России и что этим “новым словом” должна была стать не верность народа старым консервативным, монархическим и церковным идеалам и традициям, а, наоборот, полная их критическая переоценка, полное изживание народом этих традиций”⁶.

Здесь совершенно однозначно, как и во многих других работах советских исследователей творчества Ф.Достоевского, монархические взгляды писателя, хотя и связываются с народными воззрениями, но определяются как консервативные, реакционные. Современный исследователь Игорь Волгин, уделивший определенное внимание проблеме монархических взглядов Ф.М.Достоевского в своей книге “Последний год Достоевского”, также возводит его воззрения в этой области к народным, указывая на их противоречивость, и делает вывод о том, что объективно монарх в системе взглядов писателя вообще оказывается “лишним звеном”: “Но, повторяем, — это звено оказывается лишним. Ибо если следовать внутренней логике того самого миропорядка, о котором печется Достоевский, то в нем не остается места для русского самодержца. У общества, в котором на деле осуществлена полная духовная солидарность, нет необходимости в отделенном от него самого и вознесенном над ним носителе религиозного или национального духа. Более того: если бы когда-нибудь российское самодержавие вздумало провести в жизнь ту этико-историческую программу, которую “передоверяет” ему Достоевский, это повело бы к его немедленному самоуничтожению”⁷.

В работе В.Г.Одинокова, посвященной в том числе и анализу творчества Ф.Достоевского, обращается внимание на исследования крестьянской социальной утопии, старообрядческих сочинений и литературных произведений, в которых нашел отражение народный идеал верховной власти, что позволило автору рассматривать монархическую идею у Ф.Достоевского как связанную непосредственно с народным представлением об идеальном государе. “В контексте подобных представлений, — делает вывод исследователь, — утверждение Достоевского о том, что “у нас никогда монархия не может быть тиранией в идеале”, обретает особый смысл. Оно может интерпретироваться как теоретический итог тех сложных и противоречивых поисков, какие вело русское крестьянство на путях обретения счастливой и благодатной “обетованной земли”, в которой царь-отец и народные массы — его дети — сольются в едином гармоничном существовании”⁸.

Говоря о монархической идее у Ф.Достоевского, следует отметить прежде всего не ее противоречивость, а ее сложность. Дело в том, что мы не имеем четко оформленной самим писателем точки зрения на вопросы, составляющие существо его монархических взглядов, а только отдельные замечания и высказывания по интересующей нас проблеме. Не претендуя на всесторонний анализ взглядов писателя на верховную власть, попытаемся, обратившись к соответствующим записям, сделанным Ф.Достоевским в “Дневниках писателя” и подготовительных материалах к ним, получить представление об особенностях монархической идеи, которой придерживался писатель.

В “Записной тетради 1876–1877 гг.” в октябре под рубрикой “Текущее — октябрь” Ф.Достоевский запишет: “О самодержавии как о причине всех свобод России. (Тут-то разница во взглядах русских иностранцев и русских — русских, по-иностранному — тирания, по-русски — источник всех свобод)” (ПСС. — Т.24. — С.278). В ноябре он еще раз обратится к этому положению, но не просто повторит план статьи, а и пояснит свою мысль: “Возьмите энтузиазм, окружающий беспрерывно царя и царское слово. Сами русские не дадут не только укорениться, но даже и появиться беспорядку даже в случае самых полных свобод. В этом случае Россия, может быть, самая свободная из наций. Вот русское понимание самодержавия” (ПСС. — Т.24. — С.291).

Говоря о монархической форме правления, Ф.М.Достоевский явно понимал сложность и неоднозначность ее сущности, пытаясь определить для себя особенности русского самодержавия. Заметив, что в России монархия не может быть тиранией в идеале, а только в уклонении, писатель показал, что он в достаточной степени реалистично оценивает верховную власть. Его замысел развить мысль “о самодержавии как о причине всех свобод России” отнюдь не означал идеализации русского самодержавия, а свидетельствовал только о его вере в возможности этой формы правления, хотя и способной быть “тиранией в уклонении”, но в то же время “ в идеале” может стать источником “всех свобод”.

Здесь совершенно очевидно, что Ф.Достоевский осмысливал специфику русского самодержавия с позиции народного взгляда на царскую власть, который и придает верховной власти особую силу. Освобождение крестьян “сверху” и было проявлением этой силы. Именно этот реальный исторический факт и позволяет Ф.Достоевскому надеяться на дальнейшие демократические преобразования общества, которые способна осуществить верховная власть. К этой мысли писатель обращается неоднократно в ходе подготовки очередных выпусков “Дневника писателя”. Так, в подготовительных материалах к “Дневнику писателя. 1876” он запишет: “Что мы наследовали? Мы деятели, но мы наследовали полное непонимание народа и непрактичность в делах. Ну вот декабристы. Совершенное непонимание народа. А Пушкин писал: “по манию царя” еще до декабристов и понимал, в чем дело” (ПСС. — Т.22. — С. 143). Эту мысль более отчетливо Ф.М.Достоевский сформулирует в “Дневнике писателя. 1876” в апрельском выпуске, в главе IV: “Нет-с, освободили мы народ с землей не потому, что стали культурными европейцами, а потому, что сознали в себе русских людей с царем во главе, точь-в-точь как мечтал сорок лет тому помещик Пушкин, проклявший в ту именно эпоху свое европейское воспитание и обратившийся к народным началам. Во имя этих-то народных начал и освобожден был русский народ с землею...” (ПСС. — Т.22. — С.118).

Совершенно очевидно, что Ф.М.Достоевский реальное освобождение крестьян ставил в заслугу верховной власти, но считал, что это стало возможно только благодаря специфике взаимоотношений верховной власти и русского народа, способного по достоинству оценить даруемую ему свободу и воспользоваться ею не во вред этой власти. Для дальнейшего развития России в “демократическом” направлении, под которым писатель понимал обретение народом “всех свобод”, следовало “примкнуть к народному воззрению” и оторвавшейся от народной почвы “просвещенной части общества”.

Приведенные выше замечания помогают понять нам мысли Ф.Достоевского об “обеспеченности русского самодержавия”, о “самодержавии как причине всех свобод России”. Происшедшее освобождение крестьян “сверху” позволило писателю высказать надежды на продолжение этого процесса, который мог бы привести к демократическому гражданскому обществу, в котором народу будут предоставлены “все свободы”. Подобная точка зрения на возможности русского самодержавия ни в коем случае не означала идеализации писателем современной ему верховной власти, поскольку он говорил только о будущих преобразованиях. Ф.М.Достоевский явно имел в виду “монархию в идеале”, рассуждая о перспективах развития России. В то же время он в достаточной степени реалистично оценивал современное ему государственное устройство, о чем свидетельствуют многочисленные замечания по актуальным вопросам современной политической жизни.

В “Дневнике писателя” и подготовительных материалах мы находим удивительные по своей глубине и проницательности характеристики государственной системы. Ярким примером может служить “Дневник писателя. 1881”. Во второй главе героем представлен “остроумный бюрократ”, рассуждающий о проблемах экономии государственного бюджета и предлагаемым в связи с этим сокращением бюрократического аппарата. В ответ он заявляет, что сокращение чиновничества, хотя и приведет к уменьшению государственных расходов, но это будет посягательством на “основной принцип” существования государства. “Ибо вот уже почти двести лет, с самого Петра, мы, бюрократия, — объясняет “остроумный бюрократ” свою точку зрения, — составляем в государстве все; в сущности, мы-то и есть государство и все — а прочее лишь привесок... А потому и сокращаться даже на тридцать восемь с сорока (а не то что с сорока на четырех) было бы дело глубоко вредным и даже безнравственным. Гроши получите, а разрушите принцип... Сейчас ничего не народится, кроме нам же подобных. И долго еще так будет” (ПСС. — Т.27. — С. 28–31).

Все это свидетельствует о том, что Ф.М.Достоевский вполне реалистично оценивал современное ему государственное устройство, явно понимая, что носитель верховной власти является неотъемлемой частью этой системы. Об этом мы можем судить благодаря его замечаниям по этому поводу. В качестве примера подобных высказываний можно привести цитату из письма В.Ф.Пуцыковичу от 14 (26) августа. Убеждая адресата, что первый номер вышедшего в Берлине журнала “Русский гражданин” не будет цензурой пропущен в Россию, Ф.Достоевский замечает: “И как это Вы ухитрились наделать столько промахов? Я представить не могу, чтоб цензура могла пропустить личные оскорбления известных сановников и глумление над ними. Нельзя было писать об Орлове, что он пересолил. А главное, о Горчакове и Шувалове, что они обрадовались, что за них будут делать чужие руки на конгрессе, чтоб не делать своими... Тут ведь государь, воля государя” (ПСС. — Т.30.I. — С. 112).

Не идеализация царя и монархической формы правления служит Ф.Достоевскому основанием для утверждения о способности русского самодержавия развивать общество по пути демократических преобразований, а вера в “особливость” верховной власти в России, основанной на специфическом отношении народа к государю. “Нет, тут идея, глубокая и оригинальнейшая, — напишет он в “Дневнике писателя. 1881” — тут организм, живой и могучий, организм народа, слиянного с своим царем воедино. Идея же эта есть сила. Создалась эта сила веками... Для народа царь есть воплощение его самого, всей его идеи, надежд и верований его... Да ведь это отношение народа к царю, как к отцу, и есть у нас то настоящее, адамантовое основание, на котором всякая реформа у нас может зиждиться и созиждется. Если хотите, у нас в России и нет никакой другой силы, зиждущей, сохраняющей и ведущей нас, как эта органическая, живая связь народа с царем своим, и из нее у нас все и исходит” (ПСС. — Т.27. — С. 21–22).

* Статья написана при финансовой поддержке фонда Сороса. (Международный проект поддержки научных исследований RSS).

1 Леонтьев К. Над могилой Пазухина // Леонтьев Константин. Цветущая сложность. — М., 1992. — С. 284–292.

2 Иванов Вяч. Родное и вселенское. — М., 1994. — С. 333.

4 Фридлендер Г. Достоевский и мировая литература. — М., 1979. — С. 23.

6 Фридлендер Г. Достоевский и мировая литература. — С. 43.

7 Волгин И. Последний год Достоевского. — М., 1986. — С. 84.

8 Одиноков В.Г. Художественно-исторический опыт в поэтике русских писателей. — Новосибирск, 1990. — С. 46–47.

У 1998 г. Новосибирский государственный университет