К 275-летию Российской Академии Наук

С.А.Красильников

АКАДЕМИЯ НАУК И СИБИРЬ: ДИНАМИКА ОРГАНИЗАЦИИ
НАУЧНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ В 30-е ГОДЫ*

Изучение истории отечественной науки, издавна считавшейся одной из наиболее разработанных тем в официальной советской историографии, в последнее время в полной мере испытало на себе воздействие целого ряда политических и социокультурных факторов как внутринаучного характера, так и лежащих вне социального института науки. В отличие от традиционных подходов и оценок предшествующего, советского времени, когда наука выступала одним из символов достижений общественного строя, вектором современного исследования стало выявление причин и динамики структурного кризиса институциональных форм, сложившихся и развившихся в нашей стране на протяжении XX века. Критическое осмысление советского опыта организации науки, ядром которой выступало огосударствление последней, безусловно необходимо. Усилиями историков, науковедов, публицистов, в числе коих, безусловно, должны быть упомянуты М.Поповский, М.Ахундов и др. были поставлены в центр обсуждения такие аспекты функционирования науки, как ее “управляемость”, идеологизация, ведомственная “приписка” и т.д.1

Вместе с тем, ныне становится совершенно очевидной определенная опасность увлечения историков науки изучением политической составляющей сложного спектра взаимоотношений между наукой (учеными), обществом и властью. Отдавая должное приоритетности исследования партийно-государственной политики в области науки в советскую эпоху, было бы неправомерным все происходившее в среде науки выводить и объяснять, исходя из политических отношений.

В последние десятилетия появились интересные аналитические исследования, предметом которых становится социальная история науки в России и СССР, где анализ ее институциональных форм включает в себя широкий спектр вне- и внутринаучных факторов ее развития. Важно отметить, что в рамках данного подхода субъект научной политики перестает быть бесструктурным и управление изучается как иерархизированная система с выделением реально действовавших групп с присущими им ориентациями и интересами. Одним из составных элементов нового подхода становится обращение к изучению дихотомии “центр – периферия” на примере формирования и развития советской региональной научной политики2. Данная публикация посвящена исследованию такого аспекта как динамика форм и приоритетов Академии наук в деле изучения и освоения Сибири в 30-е годы.

Данная тематика уже являлась предметом отдельных исследований, в которых затрагивались некоторые аспекты темы (проекты создания региональных филиалов, экспедиционная деятельность учреждений АН в Сибири и т.д.)3, что отнюдь не снимает необходимости комплексного рассмотрения проблемы взаимодействия АН с региональными и ведомственными управленческими структурами, в процессе которого и формировался реальный вклад Академии наук в изучение и освоение восточных территорий страны в 30-е годы.

Традиционно интерес исследователей истории развития академической науки вызывали проекты создания сети стационарных учреждений АН в Сибири и на Дальнем Востоке, предшествовавшие филиалам и базам, а позднее – региональным отделениям АН. В вышедших публикациях, среди которых выделяются работы Е.Т.Артемова, достаточно полно изложены обстоятельства выработки и согласования планов создания сети учреждений АН в Сибири в 1931–1932 гг., равно как и причины неуспеха их реализации4. Вместе с тем, событийная картина может быть уточнена, если рассмотреть динамику взаимоотношения руководства Академии наук с региональной и ведомственными элитами, от чего в немалой степени зависело расширение и углубление присутствия АН в регионах. Наметившееся в начале 30-х годов движение Академии в направлении на север и восток страны вполне соответствовало вектору экономических изменений: именно эти территории оказывались районами интенсивного хозяйственного освоения. Движущими силами процесса выступали крупнейшие наркоматы и ведомства (ВСНХ и отдельные ведомства после его разукрупнения, НКПС, Комсеверпуть и др., включая и ОГПУ – НКВД). В сложившихся условиях, в начале 30-х годов, “ветвление” научного потенциала на периферии не могло осуществляться фронтально (т.е. во всех секторах науки) и равномерно. Естественно, что приоритет в обладании ресурсами, необходимыми для формирования периферийной сети получила отраслевая (ведомственная) наука. Это нашло отражение в бурном росте в сибирском регионе филиалов и отделений центральных отраслевых НИУ в 1930–1932 гг. Так, если на начало 1930 г. на территории Сибири насчитывалось 12 промышленных НИУ со 127 работавшими в них чел., то к 1932 г. их численность возросла до 15 промышленных НИУ с численностью работавших в них около 700 чел.5.

В этой ситуации руководство АН могло обыгрывать в нужном контексте процесс активной “филиализации” отраслевой науки, однако необходимо было искать союзников и поддержку в столичных и региональных управленческих структурах надведомственного характера (партийные, правительственные, плановые органы).

Не случайно именно в 1930–1932 гг. возникает взаимный интерес руководства АН и сибирского региона. В эти годы едва ли не ежемесячно происходили в Москве, Ленинграде, Новосибирске конференции, совещания и консультации, на которых обсуждались вопросы участия Академии наук в изучении и освоении региона, на заседании краевых органов выступали известные ученые А.Е.Ферсман, И.Г.Александров и др. Кульминацией научного взаимодействия этого периода стали Выездная сессия АН по проблемам Урало-Кузбасса, проходившая в Новосибирске и других городах Западной Сибири 12–17 июня 1932 г., а также прошедшей вслед за этим и приуроченный к сессии АН Первый краевой энергетический съезд. Создание же филиалов Академии в Западной и Восточной Сибири, на которое в одинаковой степени рассчитывали АН и региональное руководство, “застыло” на стадии проработок и в немалой степени потому, что ресурсов материальных, финансовых, кадровых недоставало ни в одиночку АН и “регионалам”, ни даже в совокупности. Приоритеты в получении и расходовании ресурсов на научные исследования надолго оказались в руках ведомств.

Достаточно сказать, что единственная “точка роста” для потенциального развертывания сети учреждений Академии наук в Западной Сибири, Кулундинская научно-исследовательская станция, ставшая на протяжении нескольких лет местом базирования Кулундинской экспедиции Совета по изучению производительных сил (СОПС) АН, в 1932–1934 гг. напрямую зависела от масштабов и длительности ведомственного финансирования (главным заказчиком исследований силами АН Кулундинских соленых озер выступал Наркомтяжпром (НКТП), по договору с которым финансировались экспедиция СОПС). Кулундинская станция прекратила свое функционирование с завершением работ комплексной экспедиции. Профиль и тематика комплексной станции по изучению проблем освоения Севера были проработаны сотрудниками АН во главе с ученым секретарем Полярной комиссии А.И.Толмачевым, однако реализация этой идеи, да и к тому же в крайне усеченном виде (как станция сельскохозяйственного профиля в Колпашево) состоялась уже под эгидой ОГПУ – НКВД с соответствующей ведомственной “пропиской”.

Существовал также и ряд других причин, сработавших в тот период против создания филиалов и баз АН в Сибири. К их числу относится состояние самих академических и региональных управленческих структур. Именно к началу 30-х годов Академия наук переживала серию крупных реорганизаций, продиктованных изменившимися социально-политическими и экономическими условиями эпохи “Великого перелома” (“коммунизация” состава АН, распространение принципов директивного планирования на сферу науки, поиск оптимальных форм развития прикладных исследований и др.), и подобная крупномасштабная трансформация структуры и функций АН не способствовала концентрации усилий Академии на развитии периферийных учреждений. В это же время в условиях разукрупнения ранее единого Сибирского края на два региональных административно-территориальных образования не могли не уменьшиться и возможности каждого из вновь созданных краевых органов Западной и Восточной Сибири эффективно содействовать АН в продвижении на восток страны.

Новая (и почти не затронутая исследовательским вниманием6) попытка вернуться к проектам создания сети учреждений АН в Западной Сибири относится к середине 30-х годов. Ее инициатором выступал выдающийся металлург, один из организаторов Кузнецкого металлургического комбината, избранный в 1932 г. действительным членом АН, И.П.Бардин. В условиях, когда руководство Академии наук пошло на крупный организационный шаг в направлении развития прикладных исследований (в составе АН возникло Отделение технических наук – ОТЕН), академик И.П. Бардин почувствовал реальную возможность постановки вновь вопроса о создании филиала АН в Западной Сибири.

Его оптимизм базировался на двух основаниях: наличии к этому времени в регионе группы сложившихся и весьма трудоспособных научных коллективов, подведомственных Наркомтяжпрому, и неугасшем стремлении краевого руководства получить в регионе филиал АН. Ближайшим единомышленником И.П.Бардина, а фактически разработчиком самой идеи являлся технической директор принадлежавшего Наркомтяжпрому Сибирского института металлов профессор Ю.В.Грдина. Последний взял на себя задачу склонить на сторону разработчиков региональное партийное руководство, направив с этой целью в отдел школ и науки Запсибкрайкома ВКП(б) “облегченный” вариант докладной записки о путях создания филиала АН.

Основную причину неудачи предшествующих лет Ю.В.Грдина справедливо усматривал в том, что в начале 30-х годов ни АН, ни краевые органы не располагали для организации “нулевого цикла” ни финансовыми ресурсами, ни кадрами. Спустя же пять лет ситуация значительно изменилась: в регионе сформировался научный потенциал, ядро которого – отраслевые НИУ – могли стать костяком будущего филиала. Далее Грдина не менее справедливо замечал, что сложилось явное несоответствие между масштабами и сложностью задач индустриального освоения и развития региона и раздробленностью и маломощностью отдельных НИУ различного профиля, всецело ориентированных на прагматические ведомственные интересы. Отсюда следовал вывод о необходимости объединения институтов с передачей их в ведение Академии наук: “При этом сократятся административно-хозяйственные расходы, появится возможность комплексной проработки проблем, средства, отпускаемые главками, НИСом НКТП, заводами и другими хозяйственными организациями, будут сконцентрированы и использованы значительно целесообразнее...”7.

Ю.В.Грдина видел структуру будущего филиала в составе семи секторов: геологии, краеведения, черных металлов, металловедения, транспорта, физики. Их основу должны были составить коллективы действовавших отраслевых институтов – Сибирского института металлов, сибирских филиалов Всесоюзного института жидкого топлива, Механообра и геолого-разведочного института. Численность научного, технического и вспомогательного персонала этих институтов достигала к началу 1936 г. 280 человек. Стоимость оборудования превышала миллион рублей, причем половина оборудования было импортным.

Наконец, Ю.В.Грдина проинформировал краевое руководство о проделанной весьма значительной согласованной работе в 1935–36 году. Так, он сообщил, что вместе с И.П.Бардиным они заручились поддержкой со стороны Н.И.Бухарина. Последний взялся поставить вопрос о целесообразности создания филиала в Западной Сибири на заседании коммунистической фракции АН, без одобрения которой не могло тогда обсуждаться и приниматься ни одно сколько-нибудь значительное решение Президиума АН. В декабре 1935 г. Н.И.Бухарин сообщил И.П.Бардину, что вопрос о филиале решен фракцией положительно8.

Судьба же самого проекта решалась не в крайкоме, а на заседании Президиума АН 15 февраля 1936 г., где И.П.Бардин выступил с докладом. Последовавшие затем прения дают основания для реконструкции настроений и ориентаций внутри руководства Академии наук по поводу инициативы Бардина–Грдины. Члены Президиума академики Г.М.Кржижановский, Э.В.Брицке и А.Н.Фрумкин каждый со своими аргументами, но в совокупности были солидарны в том, что плюсов у предлагаемого Бардиным проекта больше, нежели минусов. Г.М.Кржижановский выразил сомнение в безусловной поддержке идеи создания филиала (или базы) АН в Сталинске (Новокузнецке) партийно-государственным руководством (СНК, ЦИК, ЦК партии) в ущерб самому могущественному наркомату – НКТП. Уже само по себе создание в АН Отделения технических наук воспринималось наркоматами неоднозначно, и последние “по-прежнему отстаивают свое право на самостоятельность и независимость в этой (научно-технической – авт.) области”. И Академии вряд ли нужен новый конфликт в условиях, когда она “находится в периоде борьбы за свои права, за ее новый тип вмешательства в жизнь”9.

Пытаясь переломить настроения большинства присутствовавших, И.П.Бардин ,вновь взяв слово, акцентировал внимание на двух принципиальных аргументах в пользу создания академического филиала в регионе на базе ведомственного НИУ, ибо, во-первых, отраслевые институты “разрабатывают только узкие вопросы сегодняшнего дня, поскольку главки финансируют только работы, имеющие специальное назначение... между тем имеется целый ряд технических вопросов, которые абсолютно не подчинены какому-либо определенному главку, например, вопросы транспорта “металлургии”, и, во-вторых, отраслевыми НИУ “в настоящее время не производится каждодневная работа по выявлению перспектив района и его возможностей, что является самой главной [научной] задачей”10.

Итог прениям подвел академик Н.П.Горбунов, тогдашний непременный секретарь АН, сформулировавший три причины, каждая из которых, а тем более, их совокупность, не позволяли рассчитывать на успех: финансовая (“вопрос о финансировании неясен – деньги Академии наук распределены”); организационная (имевшаяся сеть филиалов и баз АН на периферии и без того была в плачевном состоянии); конъюнктурная (“Президиум АН не может выносить решения без согласия с краевыми организациями и НКТП”).

В итоге было принято постановление, половинчатое по сути: с одной стороны, “горячо приветствовать предложение академика Бардина И.П. об организации технической базы АН в г. Сталинске; с другой – поручить инициатору “согласовать этот вопрос с краевыми организациями и НКТП, после чего предоставить в Президиум АН... подробный организационный проект...”11.

Переговоры И.П.Бардина с НКТП успеха не имели, натолкнувшись на противодействие наркомата. Однако причину неудачи не следовало усматривать только в жесткости позиции указанного ведомства: не меньшее значение имело и отчетливое нежелание большинства руководства АН рисковать своей репутацией и брать на себя дополнительное бремя ответственности за судьбы прикладных и региональных исследований. Примечательна реплика, брошенная в ходе обсуждения бардинского проекта академиком Фрумкиным: “Такая тенденция все централизовать в АН – более или менее рискованна... В данной постановке вопрос решать нельзя”12.

По “странному” стечению обстоятельств примерно год спустя приказом по НКТП от 29 августа 1937 г. Сибирский институт металлов (СИМ) прекратил свое самостоятельное существование, а штат его передавался вузу, Сибирскому металлургическому институту (СМИ)13. НКТП в какой-то мере реализовал бардинский замысел о стягивании научно-технического потенциала в области металлургии в г. Сталинске, но в наихудшем варианте – путем растворения одного из самых результативно и эффективно работавших НИУ в недрах отраслевого технического вуза. Происшедшее слияние НИИ с вузом являлось нормой в 30-е годы, но никогда подобные реорганизации не выходили за пределы четко очерченных ведомственных рамок, что лишний раз свидетельствует об иллюзорности проекта И.П.Бардина, предусматривавшего вариант безболезненной концентрации под эгидой АН наиболее эффективно работающих в регионе отраслевых научных коллективов.

Последняя в предвоенные годы попытка организовать стационарные учреждения Академии наук в Западной Сибири относится к 1939 г. На этот раз инициативу проявили Новосибирский обком партии и облисполком, направив в директивные органы (ЦК партии и СНК СССР) письмо с просьбой содействовать учреждению в регионе филиала АН, но на этот раз инициатива с мест не встретила даже поддержки у руководства АН, чье отрицательное мнение выразил тогдашний вице-президент АН О.Ю.Шмидт14. Опыт трех неудавшихся на протяжении 30-х годов попыток организации сети периферийных стационарных учреждений АН на территории Сибири показывает, что, несмотря на некоторые нюансы того, кто (руководство Академии или региональная элита) инициировал проекты, последние не имели шансов на реализацию в тех условиях, когда Центр в своей стратегии освоения регионов делал ставку на мощные ведомства, обладавшие собственной научно-технической инфраструктурой, в т.ч. периферийной сетью.

В сложившихся условиях руководство АН неизбежно должно было увязывать линию своего присутствия в регионах с возможностью ассоциированного участника всех основных программ 30-х годов в форме активной экспедиционной деятельности. Помимо того, что экспедиционная работа АН в регионах являлась менее затратной формой присутствия Академии на периферии, нежели стационары, АН в данном случае могла более широко и гибко распоряжаться здесь собственным потенциалом, соединяя его с ресурсами ведомств и регионов.

Исходя из сложившихся традиций, наиболее эффективной и отлаженной формой научного изучения восточных территорий страны являлась экспедиционная деятельность АН. В 30-е годы, в обстановке жесткого директивного планирования, быстро распространившегося и на сферу науки, Академия наук должна была создать внутри себя достаточно мощную централизованную подсистему, направленную на организацию и проведение широкого спектра экспедиционных работ, ибо конкурировать в борьбе за государственные ресурсы могла только структура, имеющая возможность организовать как комплексные, так и узкоспециализированные исследования того или иного региона. Таким органом для Академии наук стал Совет по изучению производительных сил.

Существующая статистика, отразившая численность и районы работ экспедиций СОПС в 30-е годы, позволяет сделать самые общие выводы о территориальных приоритетах АН в данной области. Основными регионами здесь выступали Средняя Азия и Казахстан (29,8%) и Европейская часть страны (22,7%). Далее шли Урал и Приуралье (15,1%) и Сибирь (12,2%). За основу подсчетов брался такой формальный показатель, как количество экспедиций без учета масштабов и продолжительности их работ, поэтому абсолютизировать приведенные выше цифры, не следует, но и они свидетельствуют, что Сибирь не являлась приоритетным регионом для экспедиционной деятельности Академии в 30-е годы15.

Масштабность и интенсивность экспедиционного присутствия АН в различных районах страны в указанные годы находилась в прямой зависимости от действия двух факторов – от интенсивности осуществления экономического развития того или иного региона и присутствия там (или отсутствия) стационарных учреждений АН в виде филиалов и баз. И если по последнему показателю Сибирь не могла конкурировать с большинством регионов, то по интенсивности освоения Сибирь, особенно западная ее часть, мало кому уступала.

И здесь следует учитывать то обстоятельство, что сибирский вариант освоения базировался на мощной ведомственной экспансии. Там, где интересы могущественных хозяйственных наркоматов хотя бы на некоторое время требовали привлечения и участия экспедиций Академии, СОПС мог рассчитывать на поддержку и финансирование этих работ, как в случае с Урало-Кузбассом. По мере решения ведомствами чисто прагматических задач, связанных с обеспечением строительства и пуска промышленных комплексов, экспедиционные, как и в целом научно-исследовательские работы, АН начинали сворачиваться и сходить на нет. Сказанное в полной мере характеризует динамика экспедиций АН в Западной Сибири в 1929–1933 гг.: 1929 – 1; 1930 – 1; 1931 – 21; 1932 – 18; 1933 – 816. В стоимостном выражении: если на долю Западной Сибири в 1931г. пришлось 27% экспедиционных расходов Академии наук, то в 1932г. – 14, а в 1933 – 7%. Представители СОПС признавали, что “вложение наибольших средств, павших на долю 1931 и 1932 гг., диктовалось соображениями форсированного охвата экспедиционными исследованиями... территорий строящегося УКК” (Урало-Кузнецкого комбината – авт.)17 и вслед за этим прогнозировали неизбежное снижение экспедиционной активности АН в западносибирском регионе. Предполагалось, однако, что достигнутые успехи в изучении региона дают основание на получение АН средств для сдвига в направлении изучения “малообследованных”, но весьма перспективных с точки зрения природных ресурсов районов (Нарымский край, Барабинская и Кулундинская степи).

Однако уже в 1933 г. произошел редкий разрыв между проектными расчетами Академии на исследования в регионе (932 тыс. руб.) и реальным обеспечением (364 тыс. руб.)18. Из числа запланированных, но не реализованных экспедиционных работ были те, что намечал СОПС по предложению Западносибирского крайплана, исходившего из потребностей создания “задела” на перспективу (почвенно-ботанические, сельскохозяйственные, гидрологические и проч. экспедиции). Однако такого рода работы не интересовали главного заказчика НИР – Наркомтяжпром, финансировавшего в предыдущие годы 80% экспедиционных исследований АН в Западной Сибири19. Когда становилось ясно, что ключевое значение для финансирования экспедиционных работ имеет позиция центральных наркоматов и ведомств, а альянсы АН с местной властью малорезультативны с точки зрения получения средств на академические экспедиции, руководство Академии наук после 1933 г. предпочитало углублять сотрудничество с НКТП и теми, кто “заказывал музыку”. Из трех наиболее крупных экспедиций 1933 г. на территории Западной Сибири две (Алтае-Кузнецкая петрографо-геохимическая и Кулундинская комплексная экспедиция) финансировались Наркомтяжпромом.

Во второй половине 30-х годов наметившаяся тенденция к сокращению масштабов и интенсивности экспедиционной деятельности АН в Сибири стала еще более отчетливой. Так, в 1938 г. крупные работы СОПС, носившие характер комплексных, охватывали собой 4 региона (Туркмения, Центральный Казахстан, Юг Урала, Якутия), среди которых только один относился к Сибири. Работы же в Якутии велись на целевые средства, выделенные постановлением СНК СССР от 14 июля 1938 г. и имели главной целью осуществление мерзлотоведческих исследований20. Под экспедиционные работы данного периода руководством АН подводилось теперь несколько иное основание. Так, в начале 30-х годов Академия в достаточной мере эффективно взаимодействовала с ведомственными структурами, обладавшими материальными и денежными ресурсами, что позволяло АН, “встроившись” в мощный инвестиционный поток, получать средства и участием в научном обеспечении крупных народнохозяйственных проектов укреплять свой престиж. Позднее могущественные отраслевые структуры, вложив средства в создание сети собственных НИУ, предпочитали еще более узкопрагматические связи с АН, переведя их в плоскость заказных, узкопрофильных работ, зачастую связанных даже не с экспедиционными, а лабораторными, камеральными исследованиями.

В сложившихся обстоятельствах руководство Академии наук предприняло в известной мере вынужденный маневр, взяв курс на комплексные экспедиционные исследования на территориях союзных и автономных республик и областей. Именно здесь имелись возможность для реального целевого финансирования не только через союзный, но и республиканский бюджеты, иллюстрацией чего служит Якутская комплексная экспедиция конца 30-х годов. Несколько ранее, в 1935–1937 гг. АН удалось получить средства на финансирование комплексной экспедиции в Ойротии (Горный Алтай), не без успеха использовав стереотипы о “мудрой сталинской национальной политике”.

Руководство АН достаточно охотно шло на организацию и проведение крупных региональных конференций или совещаний, справедливо полагая, что при минимальных финансовых вложениях эффект присутствия Академии в регионах будет также закрепляться. Интересы ученых и местной номенклатуры здесь совпадали: ученые Центра, помимо задач информационных и координационных, получали заказ на исследования; в свою очередь, научные рекомендации конференций, подкрепленные авторитетом АН, использовались далее местной номенклатурой как рычаг дополнительного воздействия на Центр для получения новых средств. В частности, крупное совещание, состоявшееся в начале мая 1935 г. в Красноярске, в значительной степени состоялось в силу того, что накануне Красноярский край выделился в качестве самостоятельной административно-территориальной единицы и получил средства для “инвентаризации научных знаний” о крае. В течение 1935 г. Урало-Сибирская секция СОПС приложила значительные усилия с целью координации научных сил для подготовки сводок изученности края по отдельным проблемам. Над заказанными СОПС сводками трудились около 30 ученых Москвы, Ленинграда и ряда сибирских городов21. Не вина ученых в том, что это совершенно оправданная фаза “предосвоенческой” научной деятельности не получила дальнейшего развития, а собранные первичные материалы осели в архиве СОПС.

Более удачным для АН оказалось развитие событий в Горном Алтае. “Ойротский” вариант комплексного научного подхода к изучению и освоению природных ресурсов территории может рассматриваться как оптимальный с точки зрения технологии этапов его осуществления: подготовительное совещание (1935) – комплексная экспедиция СОПС (1936–1937) – конференция по развитию производительных сил, сыгравшая роль промежуточного этапа в проведении экспедиции (1936) – издание СОПС итоговых научных результатов изучения территории в 2-х книгах: “Ойротия (Горный Алтай)” (1937) и “Горный Алтай” (1941).

Серию крупнейших сибирских региональных конференций замыкала конференция по развитию производительных сил Якутской АССР (март 1941г.), на которой подводились основные итоги нового витка академических экспедиций 1937–1939гг. Председательствующий на ней президент АН акад. В.Л. Комаров несколько позднее в своем письме правительству Якутии подчеркивал: “Я с большим удовольствием отмечаю исключительно высокий научный уровень ее (конференции – авт.) работы, охватившей важнейшие узловые вопросы народного хозяйства Якутии. Работы конференции уже начинают приносить свои первые практические плоды: в ряде наркоматов вопросы, связанные с развитием производительных сил Якутии, выдвинулись на соответствующее их значению место и их разрешению уделяется большое внимание...”22.

Проанализированные выше основные направления деятельности Академии наук в сибирском регионе на протяжении 30-х годов позволяют сделать вывод о том, что руководство АН достаточно гибко варьировало в различные периоды времени формы своего присутствия в регионе. В начале 30-х годов руководство Академии, наряду с предпринимаемыми попытками при поддержке региональной элиты создать сеть собственных стационарных научных учреждений (филиала или базы) все же более успешно и результативно взаимодействовало с ведомствами, получая от последних крупные средства на научные экспедиции и исследования районов интенсивного хозяйственного освоения. С середины 30-х годов, когда поток ведомственных инвестиций в академические исследования в Сибири резко снизился, руководство АН нашло путь сохранения присутствия академической науки в регионе, блокируясь с номенклатурой национально-территориальных образований (Горный Алтай, Бурятия, Якутия) в проведении на этих территориях крупных экспедиций и конференций.

*Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 97–01–00114).

Примечания

1 Поповский М. Управляемая наука. // ЭКО. 1991, № 10; Ахундов М.Д., Баженов Л.Б. У истоков идеологизированной науки // Природа. 1989.  – №2.

2 См. Водичев Е.Г. Путь на восток: формирование и развитие научного потенциала Сибири (сер. 50-х – 60-е гг.). – Новосибирск, 1993.

3 Академия наук и Сибирь. 1917 – 1957. – Новосибирск, 1977.

4 Артемов Е.Т. Формирование и развитие сети научных учреждений АН в Сибири. 1944–1980. – Новосибирск, 1989.

5 ГАНО, ф.Р–12, оп. 3, д.301, л.4–4 об.

6 Данный эпизод впервые упомянут в ст.: Артемов Е.Т. Проекты организации научных учреждений АН СССР в Западной Сибири в годы первых пятилеток // Формы организации науки в Сибири. Исторический аспект. – Новосибирск, 1988. – С. 170–171.

7 ГАНО, ф.П.–3, оп. 10, д. 1059, л. 377 об.

8 Там же, л. 379.

9 Архив Российской Академии наук (АРАН), ф. 188, оп. 1, д. 278, л. 1об.–2.

10 Там же, л.3 об.

11 Там же, л. 5.

12 Там же, л. 3.

13 ГАНО, ф.П.–3, оп. 11, д. 772, л. 19.

14 См.: Малкин Г.В. Организация Западно-Сибирского филиала Академии наук и Сибирь. – С. 258–259.

15 См.: Библиография трудов Комиссии по изучению производительных сил и Совета по изучению производительных сил (1915–1955). – М., 1957. – С. 12.

16 АРАН, ф. 174, оп.4 б, д. 58, л. 4.

17 Там же, л. 5 об.

18 Там же, л. 37.

19 Там же, л. 34.

20 АРАН, ф. 174, оп. 26,д. 60, л. 1, 79.

21 АРАН, ф. 174, оп. 4, д. 3, л. 42–45.

22 АРАН, ф. 277, оп. 3, д. 270, л. 1.

Институт истории СО РАН, Новосибирск