Л.И.Пыстина

Льготы и привилегии интеллигенции в Советской России в 1920-е годы
(проблемы изучения)*

Содержанием партийно-государственной политики в отношении “старой” интеллигенции в 20-е годы является тесное переплетение двух главных линий. Одна была связана с сохранением относительно высокого уровня материального благосостояния квалифицированных специалистов; другая, напротив, выражала естественную для государства революционной эпохи пролетариата тенденцию ограничений и дискриминации в социально-правовой сфере интеллигенции, нередко приравненной к поверженным представителям правящих кругов. В работах о формировании иерархической структуры общества нового типа в послереволюционной России вопрос о месте в этой структуре различных групп интеллигенции еще не получил четкого освещения. М.Мэтьюз, например, отмечает, что в ходе становления советской системы привилегий больше всего выиграли “спецы” (высококвалифицированные технические специалисты), политические функционеры и государственные служащие, командный состав Красной Армии и “творческая интеллигенция” (в том числе научные работники)¹. Насколько обоснованы подобные оценки, каково действительное место отдельных групп интеллигенции, в частности, так называемых буржуазных специалистов в этом “иерархическом ряду”, насколько широк круг декларированных и реально предоставлявшихся им льгот и привилегий можно установить лишь в результате проведения соответствующих конкретно-исторических исследований. Цель настоящей публикации – обозначить некоторые проблемы и возможные направления исследований по этой малоизученной теме на примере так называемых буржуазных специалистов, остававшихся до конца 20-х годов преобладающей группой в составе квалифицированной части ИТР и в целом научно-технической интеллигенции страны.

Прежде всего, следует обозначить основной круг и характер существовавших в 20-е годы льгот и привилегий для специалистов, определить, какие их них были объявлены, но на деле не выполнялись, какие существовали реально. К привилегиям специалистов в советском обществе в эти годы можно отнести, на наш взгляд, лишь две: сохранение относительно высокого уровня заработной платы, а также провозглашенное, но практически почти нереализуемое право на дополнительную жилую площадь для лиц, служебные обязанности которых предполагали занятия на дому.

Более многочисленными и разнообразными (особенно в середине 20-х годов) были льготы – частично действовавшие, частично оставшиеся на бумаге, например, налоговые, по оплате коммунальных услуг, при начислении пенсий и др. Значительная часть этих льгот трактовалась как предоставление специалистам равных с рабочими возможностей для реализации каких-либо личностных или гражданских прав и интересов, например, право на получение детьми специалистов (в первую очередь, трудившихся на производстве) высшего и среднего специального образования, неоднократно провозглашавшееся, начиная с известного постановления Совнаркома от 25 августа 1921 г. “О мерах к поднятию уровня инженерно-технического знания в стране и к улучшению условий инженерно-технических работников РСФСР”, но с большим трудом реализуемое. В середине 20-х годов принимались различные законодательные акты и циркуляры о равенстве прав ИТР-производственников и рабочих в санаторно-курортном обслуживании (предоставление льготных путевок), оплате больничных листов и т.п. А в начале 30-х годов в условиях введенной карточной системы актуальным было провозглашение равенства ИТР и рабочих в снабжении продуктами питания и предметов первой необходимости (постановления ЦК ВКП(б) от 10 июля 1931 г.”О работе технического персонала на предприятии и об улучшении бытовых условий инженерно-технических работников” и ЦИК и СНК СССР от 1 августа 1931 г. “Об улучшении бытовых условий инженерно-технических работников”). Ряд льгот полагался специалистам, работавшим в отдаленных местностях, вне крупных городских поселений, в связи с командированием (например, в порядке мобилизации) на новое место работы. В последнем случае предусматривались также некоторые льготы для членов семей (предоставление работы, места для детей в детских учреждениях, льготы при приеме в общеобразовательную школу, на различные курсы и др. учебные заведения). Можно говорить также о материально-бытовом и социально-правовом аспектах системы льгот и привилегий для специалистов.

Первая проблема, на которой хотелось бы заострить внимание, связана с выявлением и сопоставлением реально и номинально существовавших прав, льгот и привилегий, а также доступности их разным категориям специалистов.

Типичным примером номинальности ряда провозглашавшихся льгот и благ является уже упоминавшееся право на пользование дополнительной жилой площадью (комнатой до 10,2 кв.м) для домашних занятий, необходимых по специальности, формально предоставленное еще в 1921 г. постановлением Совнаркома от 25 августа 1921 г. и подтвержденное известным постановлением ЦК РКП(б) “О работе специалистов” в сентябре 1925 г. Постановление ЦИК и СНК СССР от 29 сентября 1925 г. “Об улучшении быта и условий работы специалистов” вместе с рядом решений в области жилищного законодательства, принятыми весной – осенью 1926 г., предлагало пересмотреть нормы дополнительной жилой площади, принять меры для действительного обеспечения комнатами специалистов, работающих на дому. Однако наличие большого числа “льготников” при остром дефиците жилья весьма затрудняло проведение их в жизнь². На практике, как отмечало летом 1929 г. в своем обзоре Всесоюзное межсекционное бюро инженеров и техников (ВМБИТ), дополнительной жилой площадью пользовалась только “верхушечная часть” специалистов, а для “средним и низшим специалистам, даже выполняющим работу на дому”, это право оказывалось не реализованным³.

Еще более характерный пример относится к области образования. Проблема ограничения прав и возможностей поступления детей специалистов в вузы и другие учебные заведения, была одной из самых острых и болезненных, что, кстати, особо отмечалось в обзорном докладе А.З.Гольцмана “Об усилении работы в промышленности инженерно-технического персонала”, подготовленном по поручению Ф.Э.Дзержинского и представленном в ЦК РКП(б) летом 1924 г. Общественные организации инженерно-технической интеллигенции уделяли ей первостепенное внимание. Постановление ЦК РКП(б) “О работе специалистов” (сентябрь 1925 г.) предусматривало установление ряда льгот для детей специалистов при поступлении в учебные заведения. В 1925-1926 гг. появились решения директивных органов, в частности Совнаркомов СССР и РСФСР, способствовавшие действительному расширению возможностей для получения образования детьми специалистов. Между тем впервые подобного рода льготы были продекларированы в самом начале нэпа: в п. 4 постановления Совнаркома от 25 августа 1921 г. “О мерах к поднятию уровня инженерно-технического знания в стране и к улучшению условий инженерно-технических работников РСФСР” содержалось поручение профсоюзным организациям “действительно уравнять” во всех правах входящих в профсоюзы ИТР с рабочими – членами профсоюзов. Затем ВЦСПС дважды подтверждал это положение своими решениями от 26 июля 1922 г. и от 10 июля 1923 г., подчеркивая при этом приоритеты ИТР, работающих на производстве⁴. Однако жесткое проведение принципов классового комплектования высшей школы, “разверстка” мест в вузы, массовые “чистки” студенческого состава (1923 и 1924 гг.) сводили на нет декларированное (хотя и с оговорками) равенство. Существенные изменения в пользу специалистов в области получения образования их детьми были достигнуты лишь в середине 20-х годов. Однако уже в конце 20-х годов положение вновь резко ухудшилось, хотя формально никто не отменял принятые в 1925-1926 годах постановления о льготах для детей специалистов. В 1928 г. резко сократилась (с 41% в 1927 г. до 27%) группа детей специалистов и служащих среди принятых в сибирские вузы. Среди поступивших в 1928 г. в Сибирский технологический институт в Томске доля рабочих и детей рабочих составляла почти 68%, специалистов (включая детей научных работников) – 13% (лишь 17 чел. из 130 зачисленных в вуз), служащих и их детей – 6%⁵. Более того, конце 20-х годов остро стоял вопрос и об учебе детей специалистов в общеобразовательной школе 1 и 2-й ступеней (в бюджетных или договорных, платных группах). В 1928 г. большая часть детей специалистов была отнесена к категории “служащих” и попала в договорные группы, хотя циркуляр Наркомпроса от 11 августа 1928 г. разъяснял, что на основании постановления СНК РСФСР от 10 августа 1926 г. дети специалистов, работающих в госучреждениях и предприятиях, в отношении приема в школы 1 и 2-й ступеней приравнены к детям рабочих⁶. Наконец, в партийно-государственных постановлениях об улучшении материально-бытового положения инженерно-технических работников, принятых летом 1931 г., вновь говорилось о равенстве прав ИТР и индустриальных рабочих при поступлении детей в учебные заведения.

* * *

Пожалуй, главной привилегией, к тому же получившей наиболее полное и последовательное воплощение в политике и практике советских властей, было сохранение относительно высокого уровня оплаты труда специалистов, что несомненно противоречило принципам эгалитаризма, уравнительным устремлениям масс, ортодоксальным представлениям о социализме и коммунизме. Основной тенденцией первой половины 20-х годов (после перехода к нэпу), несмотря на ряд колебаний и отступлений во имя “классового принципа”, было постепенное повышение оплаты труда специалистов. К осени 1920 г. ставка высшего технического персонала равнялась учетверенной ставке низшей категории рабочих, что существенно отличалось от дореволюционных пропорций (1:20)⁷. По данным инженерных организаций, оплата труда высшего технического персонала в 1920 г. вплоть до лета 1921 г. была выше среднего заработка рабочих лишь в 1,7-1,6 раза⁸. Существенный рост заработной платы специалистов начался с осени 1921 г. в связи с реализацией постановления Совнаркома от 25 августа 1921 г. Тогда соотношение средней заработной платы рабочих и специалистов высшей квалификации по стране достигло 1:3⁹.

Введенная с декабря 1921 г. единая 17-разрядная тарифная сетка закрепляла эту тенденцию: соотношение между низшим и высшим ее разрядами составляло сначала 1:5, а с сентября 1923 г. – 1:8. Первый разряд соответствовал одному “прожиточному минимуму”. Оплата труда высококвалифицированных специалистов по этой тарифной сетке составляла в 1922 г. от 3,7 до 5, а с конца 1923 г. – от 4,5 до 8 прожиточных минимумов. Однако уже осенью 1922 г. весьма распространенным в стране явлением при оплате высших технических должностей (14-17-й разряды) было 8–9-кратное превышение минимальной ставки 1-го разряда.

По данным профсоюзных организаций ИТР, осенью 1921 г. заработок высшего технического персонала составлял в среднем по стране 5,4% от уровня 1914 г., весной 1924 г. – 17%, весной 1926 г. – почти 27%. Заработная плата высокооплачиваемых специалистов в промышленности (директора и управляющие предприятиями) в марте 1926 г. равнялась в среднем почти 310 руб. и превышала в 7 раз заработок чернорабочего и в 3,2 раза – квалифицированного рабочего¹⁰.

Детального изучения требуют формы оплаты труда специалистов. Главным способом повышения оплаты наиболее квалифицированных и ценных кадров являлась система персональных ставок (окладов, надбавок), введенная Совнаркомом еще в годы гражданской войны и продолжавшая действовать с разными модификациями в 20-е годы. В частности, одновременно с 17-разрядной тарифной сеткой были внедрены так называемые спецфонды предприятий и учреждений, предназначенные для дополнительной оплаты специалистов. Администрации предприятий и учреждений было предоставлено право заключения индивидуальных трудовых договоров со специалистами, что давало реальные возможности повышения их зарплаты и значительного расширения рамок тарифной сетки. В 1925 г. индивидуальные трудовые договоры со специалистами, заключавшиеся в дополнение к общему коллективному договору, стали обязательным условием для получения спецставок. Надбавка из спецфондов могла быть весьма существенной – до 100% и более по отношению к основной тарифной ставке. Однако система персональных ставок не удовлетворяла массу рядовых специалистов, вызывала критику профессиональных организаций ИТР, считавших более прогрессивной формой введение особый тарифных сеток для специалистов. Кроме того, значительное распространение имела точка зрения о необходимости перехода на твердые оклады жалования.

Органы власти стремились установить возможно больший контроль за порядком утверждения и излишним расширением круга лиц, получавших персональные ставки. С этой целью были созданы, например, особые спецфондовые комиссии, рассматривавшие и утверждавшие заявки учреждений и ведомств. В 1924 г. в соответствии с постановлениями СТО от 5 апреля и 21 мая 1924 г. были приняты меры по снижению спецставок: на 20% снижены ставки свыше 150 руб. и на 10% – от 110 – до 150 руб. Летом 1925 г. были установлены максимальные размеры персональных окладов специалистов – 360 руб.; при работе по совместительству – в целом не свыше 540 руб. Местные органы, в частности, Сибтруд, могли утверждать оклады специалистам до 360 руб. Более высокие ставки устанавливались республиканскими и общесоюзным наркоматами труда. В особых случаях они согласовывались также с Административно-финансовой комиссией Совнаркома СССР¹¹.

В конце 20-х гг. в стране одновременно действовали разные системы оплаты труда, но “магистральным” течением в политике заработной платы было введение штатно-окладной системы, начатое в 1926-1927 гг. с госучреждений (государственное нормирование заработной платы) и постепенно распространенное на бюджетные и хозрасчетные предприятия разных отраслей, научно-исследовательские учреждения, вузы и т.д.

Внимательного рассмотрения заслуживает вопрос о дифференцированности оплаты труда и в целом уровней материального благосостояния разных групп специалистов в 20-е годы. Это, в частности, поможет наглядно показать неправомерность встречавшихся в литературе утверждений о сверхвысоких ставках специалистов вообще. Число специалистов, получавших высокие ставки, было не столь значительным, а разрыв между верхними и низшими уровнями их зарплаты очень большим. Например, в Кузбассе летом 1925 г. зарплата ИТР в Кемеровском районе имела “вилку” от 35 до 180 руб., в Ленинском районе – от 28 до 250 руб., на Артемовском руднике (Прокопьевск) – от 44 до 150 руб., на Гурьевском заводе – от 50 до 300 руб. Средняя заработная плата рабочих в Кузбассе колебалась в это время от 25 до 95 руб.¹² В 1927 г. в Сибири среди почти 5 тыс. ИТР, входивших в инженерно-технические секции, доля имевших высокие заработки (от 300 до 400 руб. и выше) равнялась всего 1,2% на начало года и 2,3% – к концу. А удельный вес ИТР, получавших зарплату от 50 до 100 руб. составлял в 1927 г. от 30 до 27%. Наибольшее число ИТР (37,5–38,6%) получало зарплату – от 101 до 150 руб., 26,9–27,4% – от 151 до 250 руб. Разница между высшей (400 руб.) и низшей (62–69 руб.) ставками ИТР на Томской ж.д. в концу 1927 г. составляла более 6 раз¹³.

Кроме общей дифференцированности и “пестроты” заработной платы, большое недовольство специалистов вызывали значительные перепады в оплате одноименных должностей, наблюдавшиеся в разных регионах, отраслях, в управленческих структурах и на производстве. Например, в 1926 г. средняя зарплата ИТР-горняков была: в Донбассе 201 руб., на Северном Кавказе – 202, в Азербайджане – 208, Подмосковном угольном бассейне – 165, в Сибири – 125 руб. А среднемесячный заработок в 1928 г. (па данным Центрального бюро ИТС союза горнорабочих) составил в Донбассе 243 руб., Кривом Роге – 241, Баку – 223, Грозном – 228, на Урале – 180, в Сибири – 178, на Дальнем Востоке – 182, Подмосковном бассейне – 221 руб.¹⁴ В связи с эти нельзя не сказать о специфике социально-правового положения специалистов в разных регионах в контексте проблемы Центр и провинция¹⁵.

Полноценное изучение уровня материального благосостояния различных групп специалистов требует детальной реконструкции основных этапов и особенностей тарифной политики, учета разнообразных форм и методов оплаты труда специалистов (натуральные формы оплаты в начале 20-х годов, дифференцированное снабжение по карточкам в конце 20-х – начале 30-х годов); разного рода дополнительных услуг и льгот (например, бесплатная побелка квартиры или вспашка огорода, право пользования лошадью, бесплатное топливо для жилья), предоставлявшихся специалистам на ряде предприятиях горнодобывающей промышленности, железнодорожного транспорта и др. Большое значение имеет исследование конфликтов интересов и противоречий, касающихся отдельных групп специалистов (в том числе отечественных и иностранных “спецов”, работавших на стройках и предприятиях страны, Сибирского края в конце 20-х – начале 30-х годов); специалистов и административно-технического персонала (“красные директора”) и т.п. Совершенно очевидно, что получить реальное представление о степени привилегированности положения специалистов (и других групп интеллигенции) невозможно без сравнения с другими категориями “льготников”. В этом плане серьезной и перспективной исследовательской задачей является изучение льгот и привилегий ответственных работников, нарождавшейся партийно-хозяйственной номенклатуры.

Изучение широкого спектра названных и неназванных здесь проблем по вынесенной в заглавие статьи теме представляется несомненно актуальной и перспективной задачей. Конкретно-историческая разработка отдельных аспектов и сюжетов темы послужит более полной реконструкции реальной истории интеллигенции и советского общества в целом.

* Работа выполнена при поддержке РГНФ (проект №97-01-00114).

Примечания

1. Мэтьюз М. Становление системы привилегий в Советском государстве // Вопросы истории. – 1992.- №2-3.- С.46.

² Право на дополнительную площадь имели (помимо некоторых категорий больных) многие граждане, в том числе работники госучреждений и приравненных к ним предприятий, работники профессиональных, кооперативных и партийных организаций, выполняющие служебную работу на дому и занимающие должности не ниже 15-го разряда, сотрудники военно-морских ведомств (высший командный и политический состав), командиры и комиссары отдельных строевых войсковых частей, а также художники, вольнопрактикующие врачи и др.

³ ГАРФ, ф.5548, оп.8, д.77, л.2.

⁴ Стенографический отчет работ I Всероссийского съезда инженеров – членов профсоюзов. – М.,1922.- С.14.

⁵ ГАНО, ф.П-2, оп.2, д.369, л.76, 78. В 1925 г. доля специалистов (включая научных работников) среди принятых в Сибирский технологический институт составляла 2,3%, служащих – 19%; в 1926 г. соответственно 5 и 39%; в 1927 г. – 5,6 и 7,5%. Видимо, в группу служащих попадали и дети ИТР (Там же, л.78).

⁶ Там же, ф.Р-531, оп.1, д.107, л.90; Труд. – 1928. – 19 авг.

⁷ Гольцман А. Тарифная работа (характеристика положения) // Вестн. труда. – 1920. – №1. – С.38.

⁸ Стенографический отчет... – С.173.

⁹ Там же. – С.172, 173; ГАНО, ф.Р-512, оп.1, д.89, л.80-80 об.

¹⁰ ГАРФ, ф.5548, оп.6, д.7, л.149-150; Федюкин С.А. Советская власть и буржуазные специалисты. – М., 1965. – С.157.

¹¹ ГАНО, ф.Р-918, оп.3, д.4, л.8 об.; Там же, ф.Р-1, оп.1, д.1137, л.33; Вестн. труда. – 1924. – №8. – C.238.

¹² ГАНО, ф.Р-515, оп.3, д.4, л.72 об.

¹³ Там же, ф.Р-531, оп.1, д.48, л.89; д.53, л.65; Там же, ф.Р-22, оп.3, д.37, л.50; Профессион. движение. – 1927. – №46. – С.13.

¹⁴ ГАНО, ф.Р-531, оп.1, д.77, л.56 об.-57.

¹⁵ По данным, приведенным председателем СКСПС В.Шаранговичем на III краевом съезде профсоюзов Сибири (июнь 1929 г.), Сибирский край в 1927/1928 г., значительно отставал по уровню средней заработной платы (56 руб.) от общесоюзных показателей (66,7 руб.). Средняя заработная плата рабочих в добывающей промышленности составила 55 руб. 85 коп., в обрабатывающей – 56 руб. 38 коп. С 1926 по 1928 г. рост заработной платы рабочих в промышленности края в среднем составил 21%. Заработная плата служащих в госбюджетной сфере выросла за это же время примерно на 20% (с 52 руб. 57 коп. до 63 руб. 26 коп.), в местнобюджетной – на 30% (с 32 руб. 55 коп. до 42 руб. 33 коп.). Попытки руководящих сибирских органов в середине 20-х годов добиться включения всей территории региона в разряд “отдаленных местностей”, где выплачивались повышенные коэффициенты к зарплате, не встречали должной поддержки в Центре. (Там же, ф.Р-627, оп.1, д.416, л.62).