Марианне Ваннов

Воспоминания о последних месяцах войны в Данциге*

* Переработанный текст доклада, сделанного на заседании Ученого Совета Института истории СО РАН 18.01.1999 г.

Эта тема имеет особое значение для меня: 1944 и 1945 годы являются самыми важными в моей жизни: впечатления детства – часть каждого из нас, а воспоминания о последних месяцах на родине во время войны навсегда остались в моей памяти.

Как же это было зимой 1944–1945 годов? Мы с мамой жили в трехэтажном доме на Березовой аллее в пригородной части Лангфура (сегодня Вжешщ) города Данцига. Отец умер в 1935 г., мать работала в военной бухгалтерии, мне было 9 лет, и часто после школы я приходила к матери на обед в столовую, где встречала солдат, и училась в бюро печатать на машинке.

Иногда вечером к нам приходили в квартиру люди, чтобы послушать запрещенные радиостанции, ибо у нас было довольно большое радио марки Телефункен. Так я впервые услышала иностранные языки, но не могла ничего понять, только, например, "говорит радио Москва" или "Лондон". В Германии прослушивание запрещенных радиопередач называлось "шварцхёрен", то есть "слушать по-черному". Через несколько таких встреч одна женщина предупредила, что за нами следят. С этого времени гости больше не приходили, а мы слушали только официальные немецкие новости, в которых сообщалось лишь о наших победах.

Моим любимым предметом в школе была география. Мать подарила мне большой атлас, который всегда открытым лежал на столе. По нему мы следили за движением фронтов в Италии, России, Венгрии, но особенно там, где воевали братья матери. Мы маркировали эти места иголками с красными головками. Я знала в то время многие столицы, реки и горы, особенно нравился мне "итальянский сапог"-полуостров.

Во время каникул я была в деревне: сестра отца с мужем имели довольно большую ферму в с. Гросс-Лихтенау (сегодня: Лихновы) недалеко от Вислы: хорошая черная земля, где когда-то обосновались мои предки. У нас в Лихновах жило много иностранцев: русские военнопленные работали на полях, поляки занимались коровами, свиньями и лошадьми, а две девушки из Польши трудились в домашнем хозяйстве. К ним тетка велела отправить также и одну русскую женщину – учительницу, чтобы она помогала на кухне вместо работы босиком на поле. Это было мое первое знакомство с русской женщиной, она происходила из Белоруссии и очень хорошо плела соломенные коробочки. Я занималась с этими девушками немецкой грамматикой – это были мои первые лекции. Дважды в неделю они ходили в спецшколу, где им навязывалась фашистская идеология. Я могла видеть со двора, как их заставляли там стоять с поднятыми руками и петь нацистские песни: "мы летим против Англии" и т.д. Но, кроме того, надо было учить немецкий язык – и тут очень пригодились мои учительские навыки.

Летом 1944 г. – во время последних каникул в Лихновах – мы все сидели за обеденным столом. "Мы" – это дядя, руководитель всех ферм в районе и поэтому освобожденный от службы, к тому же у него три сына были на фронте, тетя, несколько гостей, между ними офицеры высокого ранга, и дети в конце большого стола, внимательно слушавшие, что говорят взрослые. На столе стояло необыкновенное для времен войны блюдо с молодыми жареными голубями. И вдруг вбежал офицер, который громко сообщил: "Русские войска перешли немецкую границу". Молчание. Никто больше не хотел есть. Мы – дети вряд ли поняли значение этой новости. Для меня это было просто передвижение на картах в атласе. Но дядя через минуту очень серьезно сказал: "Надо приготовить все телеги нашей деревни для бегства".

В тот же самый день дядя отвез меня на железнодорожную станцию Симонсдорф (сегодня Жиманово), откуда я смогла вернуться прямым поездом в Данциг. Это была моя первая самостоятельная поездка. Маме не очень понравилось, что я приехала домой, так как у нас в городе было трудно купить продовольствие, а в деревне на фермах жили лучше, хотя и должны были давать продукты для фронта. Мать об этом говорила на улице с соседями и, может быть, слишком громко. Кто-то услышал и информировал партийные службы. Через несколько дней мы узнали, что дядя был на допросе, но счастливо отделался, очевидно, смог откупиться: отдал несколько лошадей для фронта, продовольствие и таким образом остался в Лихновах дальше готовить телеги.

А в это время у нас в Лангфуре появились первые колонны беженцев, двигавшихся дальше на Запад. В начале это были люди из Прибалтийских стран, но скоро уже немцы из Восточной Пруссии. Этим беженцам сопутствовала удача: они, наверное, достигли западных районов со всеми вещами.

Положение изменилось в конце осени 1944 г. и в начале зимы. Везде в это время были беженцы, солдаты, раненые с фронта. Все школы в городе стали больницами. Мы почти постоянно жили в бомбоубежище, в подвале нашего дома. Наш сосед был важным человеком в порту Данцига: он устроил в подвале радиоприемник и телефон. Среди нас было несколько детей и взрослые всех возрастов, играли в карты, девочки с куклами, но особенно любили играть "город – страна – река" – игра, когда один называет определенный город, другой страну, где находится этот город, третий – реку в этой стране и т.д. Официальные новости помогали нам в играх, сообщения о ситуации на фронте, уже проходившем по немецкой земле, но все еще рассказывавшие о наших победах. Нам также очень помогала старая женщина – вдова давно умершего профессора: она поправляла, если мы ошибались, а однажды, когда бомба упала близко от нашего дома и задела крышу, и все испугались, свет погас, она – ей было 84 года – громко сказала: "Это напоминает мне о времени, когда я с мужем, с профессором, была в Италии и вдруг гора Везувий начинает извергаться, все стены начинают двигаться и картины падают..." Все засмеялись и забыли о том, что только что случилось.

В начале января 1945 г. дядя и тетя, как и вся деревня Лихнова, на телегах двинулись на Запад. Сестра матери из Мариенбурга (сегодня Малборк) с пятью детьми на санях уехала в том же направлении. В Данциге люди обдумывали возможность бегства по морю. Но после того, как многие погибли на затонувшем пароходе "Вильгельм Густлофф", торпедированного в конце января недалеко от Штольпа (сегодня Слупска), немало людей решили остаться в городе, ждать "чуда на фронте", надеясь на новое немецкое оружие – ракеты B-1 и B-2, которые уже наносили удары по Англии.

В середине января мы узнали от родственников, имевших важные связи в Берлине, что последний поезд из Данцига на запад Германии должен отъехать, насколько я помню, 15-го января. Это значило, что русские войска уже стояли так близко к Балтийскому морю, что сухопутный путь был практически перерезан. Наши родственники с упомянутыми связями уехали на этом поезде, мы же остались ждать "немецкое чудо на Висле". С этого времени все знали, что фронт уже близко, хотя пока огонь артиллерии не был слышен.

9-го марта появились советские самолеты-штурмовики, наделав много шума. Они сбрасывали игрушки для детей, цветные карандаши, а также листовки, но иногда, как говорили, целились по пешеходам. Я помню точно число, так как это был день рождения младшей дочери нашего соседа, ей исполнилось 7 лет; все мы сидели за столом и собирались есть праздничный пирог, как вдруг послышался громкий шум, кто-то кричал "самолеты", и нам стало не до праздника. Однако вокзал и железнодорожные пути не бомбили.

14-го марта было 50-летие сестры матери. Мы редко осмеливались выходить на улицу, но все-таки решили поздравить тетю. Она жила всего в четверти часа ходьбы от нас, на улице Эльзенштрассе (сегодня Гряжины). Нашли тетю в квартире: все уже приготовлено для гостей, которых она ждала вечером, длинный стол накрыт на 12 персон и празднично украшен. Мы пробыли недолго, никогда не забуду нашу обратную дорогу. Штурмовики с большим шумом низко летали над нами, мы продолжали путь, перебегая от одного дома к другому; и только в вокзальном туннеле почувствовали себя спокойно. Долго ждали там, пока штурмовики улетят.

В той ситуации много людей с нашей улицы уже покинули родину. Уезжали маленькими и большими судами. Мать решила, что мы тоже должны готовиться к отъезду. Вместе со мной она пошла к призывному пункту, чтобы получить там билеты на пароход, но мне уже исполнилось 10 лет, а отправляли только с маленькими детьми".

Мы знали, что большинство судов направляются в Данию, в Копенгаген, или в города-порты на Балтийском побережье западной Германии. Мне хотелось в Данию, так как я много слышала о Копенгагене. Кроме нас в подвале остались только старые люди и мне было немножко скучно в подвале без детей, и я хотела быстрее попасть в Данию. Мать решила все обсудить с дедушкой, и вместе со мной пошла к нему на улицу Мирхауер Вег (сегодня ул. Партизан). Как всегда, дедушка находился в подвале большого дома, где он снимал на первом этаже двухкомнатную квартиру. У него было много интересных вещей на полках – дедушка работал кузнецом и также столяром, имел оборудование для обработки дерева и металла. Он не хотел терять свой маленький мир и решил остаться. Мы попрощались.

Здесь надо немного рассказать о наших прекрасных пейзажах: просторные пляжи на побережье Балтийского моря, много лесов. Там находились, как рассказывали, польские партизаны. Опасно было гулять в этих лесах. Но все-таки несколько месяцев тому назад мы с матерью побывали там: хотели посетить большое поместье родственников Кокошкен (сегодня Кокошки). Мы опоздали на поезд и пришлось идти через лес. Там встретились с партизанами и спросили их, как добраться до Кокошек. Они были очень добры к нам, показали дорогу и, наверное, удивились, как мы попали в лес. У родственников мы просили продукты с фермы, но получили мало. Они сказали, что уже все отдали для фронта и ничего не имеют на продажу. Вернулись поездом.

А как все изменилось на нашей улице! Военные автомашины стояли на широком тротуаре, длинная колонна с немецкими солдатами. Мать подошла к ним и спросила: "Почему вы здесь играете в карты, а не находитесь на фронте?" Их ответ: "Не можем двигаться, нет бензина. Смотрите, уезжайте, быстрее, еще несколько дней, и русские будут здесь на этой улице". Возвращаясь домой, решили, что пора! Но без билетов попасть на судно было трудно. А пропаганда по радио продолжалась, все призывались к терпению: “Победа будет за немецкими войсками!”

Мы остались еще на несколько дней в подвале, в нашей квартире на первом этаже уже разместились беженцы из Восточной Пруссии. Рассказывали о действиях советских войск, хотя сами не много видели. Советовали, чтобы мы тоже не оставались здесь. "Если не для себя, для дочери Вам надо уехать", – говорили матери. И тут зазвонил телефон. Это был старший брат мамы, который работал на верфи и поэтому был освобожден от фронта. Он сказал нам, что последнее судно из порта должно отправиться в полдень, посоветовал, чтобы мы были у главного входа верфи через два-три часа. Нас пропустят без билетов вместе с его семьей.

Все вещи уже были упакованы. Когда я одевалась, мне казалось, уезжаем ненадолго, скоро вернемся. Мать побежала к сестре и дедушке, спросить, не поедут ли они с нами? Сестра отказалась, она работала в лагере для беженцев и была нужна там. Ее муж тоже решил остаться, он был пожилым человеком и к тому же имел ранение с первой мировой войны. Но все-таки он выкопал окоп для обороны наших солдат.

Надо было попрощаться и со старыми соседями в подвале: вдовой профессора и ее дочерьми, они подарили мне свои очень старые бумажные куклы с начала века, которые я поставила на круглый стол в маленькой комнате нашей квартиры, где давно умерший отец любил играть в карты с друзьями. А за окном розовело небо, но не из-за восходящего солнца, а фронтового огня. Я прощалась с родной улицей, Лангфуром, Данцигом. Неужели навсегда?

Дядя помог донести багаж до трамвая, который еще ходил. А в почтовом ящике лежала газета "Данцигер Форпостен" от 23-го марта 1945 года. (Как я узнала через много лет, советские войска в ту ночь находились всего в двух километрах от нас).

Трамвай затормозил из-за короткого замыкания всего за две остановки до главного входа в верфь. Мы медленно выгрузили наш багаж. Неподалеку на дереве висели казненные немецкие солдаты, дезертировавшие из своих частей.

С нашими вещами на улице с высокими липами времен Наполеона движение в направлении верфи было сущим мучением. Но тут подошел русский военнопленный, в эти дни они уже свободно ходили по городу. Мы знали, что им запрещено разговаривать с немцами и нам с ними. Но бывают обстоятельства, когда исчезает разница между врагами за счет общечеловеческих чувств. Русский спросил, не может ли он помочь нам с багажом? И понес вещи до главного входа в верфь. Мать дала ему наши продуктовые карточки и конверт с деньгами, попросив заплатить арендную плату за нашу квартиру на Березовой Аллее за апрель 1945 года.

С большой радостью мы увидели, что у главного входа в верфь нас уже ожидает дедушка, который очевидно приехал на трамвае перед нами. А вскоре подошел и дядя с тележкой для багажа. Мы прошли до судна через толкущихся беженцев. Вместе с дядей и его семьей нас было восемь человек. Мы разместились на двух кроватях, которые надо было оберегать. Очень много людей ехали на нижней палубе с нами.

Отошли в 6 часов вечера от пирса в Балтийское море. Данциг стоял, как всегда, почти не разбомбленный. Силуэт города в свете заходящего солнца – это последний вид на родину с палубы судна*.

* Наше судно называлось "Марс" (порт приписки Бремен). Сегодня оно находится в Калиниграде в качестве музея. В течение многих лет корабль под названием "Витязь" использовался Академией наук СССР.

Консульство Федеративной Республики Германия,
Новосибирск