Т.Н.Осташко

Дело “Краевого филиала ЦК Трудовой крестьянской партии”:

политический заказ и его воплощение*

* Настоящая статья продолжает опубликованную в предыдущем году работу: См.: Осташко Т.Н. Власть и интеллигенция: динамика взаимоотношений на рубеже 1920–1930-х годов // Гуманитарные науки в Сибири. – 1998. – №2.

Вскоре после завершения XVI партсъезда (26 июня – 13 июля 1930г.), заклеймившего “кулацкую” сущность оппозиционной группы Н. Бухарина, органами ОГПУ было начато следствие по делу мифической “Трудовой крестьянской партии”, созданной якобы с целью подготовки вооруженной интервенции, свержения советской власти, реставрации капитализма. Дело “ТКП” возникло как часть кампании репрессий, основанной на фальсифицированных обвинениях в адрес интеллигенции, особенно тех ее представителей, которых можно было обвинить в принадлежности к “бывшим”. Арест ведущих российских ученых-аграрников – Н.Д.Кондратьева, Л.Н.Литошенко, Н.П.Макарова, А.В.Чаянова, А.Н.Челинцева и других по времени совпал с ужесточением силового давления на крестьянство, форсированной коллективизацией, ликвидацией “кулачества как класса”.

В августе 1930г. в Сибири была “раскрыта” периферийная ячейка Московского центра – “Краевой филиал ЦК Трудовой крестьянской партии”. 20 апреля 1931г. Коллегия ПП ОГПУ по Западно-Сибирскому краю осудила по ст. 58–4, 7, 11 УК РСФСР 35 обвиняемых. В их числе – ведущие специалисты планово-хозяйственных органов, работники научно-опытных учреждений и вузов1. Архивно-следственные дела ныне доступны для исследователей и представляют собой уникальный исторический источник, раскрывающий одну из наиболее трагических страниц российской интеллигенции. Объединенные в семь томов следственные материалы нуждаются в тщательной проверке, анализе и осмыслении. Их введение в научный оборот ставит перед историками ряд проблем, связанных с выработкой специальных методических приемов критики данного источника2. Проверка достоверности изложенных в протоколах допросов сведений требует соотнесения их с реальными фактами биографий обвиняемых, информацией всего комплекса архивных источников, выводами специальных исторических исследований. Обвинительное заключение по делу “Краевого филиала ЦК ТКП” составляет отдельный том. Это более двухсот страниц выстроенного в определенной логической последовательности набранного типографским способом текста. Тематические разделы документа – “История возникновения организации и тактика”, “Личный состав и построение контрреволюционной организации”, “Политическая платформа контрреволюционной организации”, “Связь организации с ЦК ТКП”, “Практическая вредительская деятельность организации в сельском хозяйстве” и другие3 характеризуют состав и принципы построения регионального “филиала”, идейно-политические воззрения его членов, направление и содержание “вредительской” деятельности, “каналы связи” с Московским Центром и низовыми ячейками в регионе, и т.п. Автор данной статьи ставит своей целью на основе анализа исходных положений обвинительного документа по делу сибирской ячейки “ТКП” раскрыть политическую подоплеку крупномасштабной судебной фальсификации, идейное кредо ее заказчиков.

Базовой предпосылкой создания “контрреволюционной организации” в Сибири следователи ОГПУ определяли классовочуждый состав ее членов. К таковым были отнесены специалисты с дореволюционным стажем работы из числа бывших чиновников, дворян, белых офицеров и т.п. В материалах следствия доминирует образ интеллигента-либерала, приветствовавшего Февральскую революцию и отвергнувшего Октябрьскую. Приведем лишь некоторые выдержки из документа: “...Приход советской власти в Омск был встречен мною как отрицательный факт, т.к. по своим убеждениям... я ближе подходил к государству, построенному на принципах широкой демократии...” (И.В.Аристов); “Я был типичным русским интеллигентом-либералом...Революцию я сначала приветствовал радостно, как избавление от кошмарного прошлого. Но когда революция вылилась в форму диктатуры пролетариата и появилась советская власть – это уже перестало мне нравиться...” (Е.И.Хаймович); “Февральская революция нашла во мне своего горячего поклонника и апологета ее идей (буржуазно-демократического круга). Моим политическим кумиром был Керенский, и идеи керенщины были моими идеями...” (И.Н.Скорняков)4.

Сегодня доказать подлинность подобных “признаний” практически невозможно, однако суммарный вывод следствия об идейном противостоянии советской власти и “буржуазных спецов” не расходится с констатацией этого факта ни в советской, ни в современной историографии. Поменялись лишь полюса общей оценки: если ранее считалось, что Октябрь приняла лучшая, демократически настроенная часть российской интеллигенции, то в настоящее время фиксируется “фундаментальный факт – несовместимость свободного, естественного сосуществования лучшей, демократической части интеллигенции с тоталитарной властью”5. Как бы то ни было , но уже в первые годы нэпа официальная реакция на инакомыслие “буржуазных спецов” приобрела откровенно репрессивный оттенок. Речь, в первую очередь, идет о “сменовеховстве” как течении мысли и общественном движении, получившем распространение в интеллигентской среде. Принятая XII партконференцией (август 1922г.) резолюция “Об антисоветских партиях и течениях” разоблачала “сменовеховство” как контрреволюционную идеологию и враждебную тактику, направленную на реставрацию буржуазного государства. Спад “контрреволюционной волны” в настроениях интеллигенции был достигнут с помощью ОГПУ. Таким образом, уже на заре нэпа была признана “особая” роль репрессий в преодолении инакомыслия6.

В ходе сталинской “революции сверху” идейная борьба развернулась вокруг “сменовеховской” трактовки нэпа как легального пути реставрации капитализма в России. Сам факт организационного оформления “краевого филиала” разработчики дела непосредственно увязывали с переходом к нэпу и распространением в интеллигентской среде идеологии “сменовеховства”. Через показания обвиняемых последовательно проводился тезис о том, что нэп “вредители” использовали как легальную возможность для осуществления комплекса мер, ускорявших процесс консолидации враждебных пролетарской власти сил. Характерны показания доцента Омского сельхозинститута, зав. экономическим отделом Западно-Сибирской областной опытной станции И.Н.Скорнякова: “Оценка нэпа как с моей стороны, так и других членов организации сводилась к тому, что нэп оценивался как начавшееся перерождение Соввласти... Осуществление чаяний о капиталистическом развитии деревни по существу стало возможным лишь после нэпа, так как существовавшая до тех пор политика не давала места развития кап. элементов, которые получили возможность развиваться лишь с наступлением нэпа. Таким образом, нэп являлся необходимой предпосылкой для осуществления проводившейся организацией политики, он был той основной базой, на которой организация писала свои контрреволюционные узоры” (здесь и далее выделено в тексте документа – Т.О.)7. Подобные показания включены в протоколы допросов многих обвиняемых. Это подводит к выводу о том, что одна из главных целей процесса над “ТКП” заключалась в дискредитации новой экономической политики, характеризуемой в материалах обвинения как необходимая предпосылка и основа перерождения советской власти.

Что конкретно инкриминировалось агроспециалистам? По существу, “вредительской” объявлялась вся практическая деятельность, ориентированная на подъем и развитие единоличного крестьянского хозяйства. Организаторы судебного процесса не останавливались перед фальсификацией “вины” специалистов-аграрников, честно выполнявших свои профессиональные обязанности в рамках одобренного партией курса новой экономической политики. Базой идейного и практического воплощения “контрреволюции” объявлялась агрономическая организация в целом8. Она рассматривалась как периферийный аппарат, подчиненный руководству “филиала” и способный широко осуществлять поставленные “вредителями” задачи через “каналы влияния” – личные связи специалистов с крестьянами-культурниками и опытниками, сельскохозяйственные курсы, выставки, опытные посевы и т.п. По оценке следствия, в орбиту влияния организации был вовлечен отдел сельского хозяйства Сибкрайзу со всей агрономической и опытной сетью, а также отдел землеустройства краевого управления. Идеи организации в массы крестьянства проводили участковые агрономы, “сами не сознавая той роли, которую они выполняют (обычно)”9.

Вывод обвинения сформулирован категорично: “Практическая вредительская деятельность организации охватывает все решающие области сельского хозяйства”10. В документе эти области скрупулезно перечисляются: вредительство в планово-экономической работе; в печатной пропаганде идей организации; в агротехнике; в семеноводстве; в землеустройстве и мелиорации; в совхозном и колхозном строительстве; в животноводстве; в опытном деле; в борьбе с вредителями сельского хозяйства; в переселении; в машиноснабжении; в области сельскохозяйственного кредита; в подготовке сельскохозяйственных кадров; и др. Общая схема “практического вредительства” сводилась к следующему: укрепление зажиточных и кулацких хозяйств; дискредитация мероприятий советской власти по обслуживанию бедноты и соц. сектора; дискредитация идей коллективизации. В тех же “вредительских” целях коллективизация крестьянских хозяйств рисовалась делом далекого будущего (промежуток времени примерно в 20 лет), что нашло отражение в перспективных планах развития Омской губернии (1924 г.) и в целом Сибирского края (1926 г.)11. В их разработке принимали участие проходившие по делу “Краевого филиала ЦК ТКП” специалисты – С.С.Марковский, И.И.Осипов, В.А.Федоровский, В.Е.Максимов, И.М.Жуйков, И.С.Шилдаев12.

Следственные материалы содержат информацию, адекватно отражающую содержание, направление, формы и методы специального обслуживания различных отраслей аграрного производства в условиях нэпа. Криминал – в оценке этой работы. Так, “крупнейшим вредительским актом” в обвинительном документе определялось внедрение травопольной системы земледелия. Эта система, при которой повышение плодородия почв достигалось за счет крупномасштабного (до 50% пашни) внедрения в севообороты однолетних и многолетних трав, рассматривалась в Перспективном плане развития сельского хозяйства Сибирского края как выход из “органического кризиса” господствовавшей в Сибири залежной системы земледелия. Кроме повышения урожайности зерновых, травополье позволяло резко увеличить кормовую базу молочного животноводства и восстановить наиболее товарную молочную-масляную специализацию аграрного производства в регионе. Составители Перспективного плана оценивали травополье как гармоничную систему, в которой интересы земледелия и животноводства совпадают. По их мнению, рост доходности крестьянских хозяйств мог быть обеспечен путем выбора наиболее товарной для того или иного сельскохозяйственного района специализации, применением более интенсивных технологий и технологических приемов ведения растениеводства и животноводства. Однако сама идея повышения товарности и доходности частновладельческих крестьянских хозяйств в непосредственной связи с травопольем в обвинительном документе квалифицировалась как “контрреволюционная”.

Мотивы обвинения в адрес травополья рельефно обозначены в показаниях И.Н.Скорнякова: “Сама по себе идея развития капиталистических элементов в деревне, конечно, легальной никогда не была и для своего проведения в жизнь нуждалась во внешних покровах, которые драпировали бы ее, придавали бы ей чисто внешне советское лицо. Таких легальных форм проведения идей было много, важнейшей же формой была идея паротравополья. Само по себе паротравополье никаких упреков не заслуживает, оно с успехом может и должно быть использовано для социалистического строительства, важно здесь приложение этой идеи. Паротравополье было боевым флагом и в то же время дымовой завесой организации... именно благодаря трескучей технической революционности идеи паротравополья, руководящие органы не замечали контрреволюционности ее приложения. Поскольку травополье было положено во главу угла технической реконструкции сельского хозяйства Сибири, все остальные легальные формы проведения контрреволюционных идей можно рассматривать как частные случаи основного паротравопольного лозунга. Идея паротравополья была рождена независимо от контрреволюционности ее приложения, но она была к этим целям приспособлена и широко использована. Это приспособление происходило... на агросовещаниях, съездах, в литературной работе и пр.”13.

О каком “контрреволюционном приложении” паротравополья шла речь? Дело в том, что комплексное внедрение этой системы, в силу ее сложности и капиталоемкости, было возможно и целесообразно в более зажиточных хозяйствах. Использование отдельных элементов травосеяния, доступное для бедноты, не давало должного эффекта. Так, в резолюции I краевого агрономического съезда (24 января 1927 г.) отмечалось, что “реорганизация крестьянского хозяйства требует вложения средств со стороны реорганизующегося хозяйства и в силу этого является непосильной для бедноты и весьма трудной для середнячества”14. Текст обвинительного заключения трактует профессиональную деятельность агроспециалистов как “вредительскую” в приложении к середняцкому, зажиточному хозяйству. Арестованные по делу “Краевого филиала” обвинялись в том, что весь комплекс агротехнических мероприятий по введению травополья, всю систему налогообложения и кредитования, машиноснабжения и премирования, и т.п. они злонамеренно использовали для “выращивания” кулачества и таким образом готовили социальную почву для возврата к капитализму. Под тем же углом зрения резко критически оценивалась работа с крестьянами-культурниками, крестьянами-опытниками, на базе хозяйств которых проводились показательные агромероприятия, внедрялись улучшенные севообороты, сортовые семена и т.п. Краевой агроном И.И.Осипов “признавал”: “... Даже бедняцкие хозяйства, выполняя роль опытников, быстро перерастают в кулацкие хозяйства... крестьяне-опытники в массе своей зажиточны и тем самым контрреволюционны...”15. “Тягчайшее вредительство” этих крестьян, по оценке следователей ОГПУ, состояло в “поднятии морального престижа единоличного хозяйства в глазах населения”, “закреплении основ политического веса кулачества”16.

Вопрос о классовом подходе к различным социально-экономическим группам крестьянства не терял своей остроты на протяжении всего нэповского периода и на разных стадиях нэпа решался неоднозначно. Так в середине 20-х годов в рамках проведения партийного курса “Лицом к деревне” были предприняты активные меры, чтобы побудить крестьян, не особенно считаясь с их социальным расслоением, развивать свое хозяйство. Убежденными сторонниками этого курса выступали Н. Бухарин и правое крыло партии, к которому в одно время примыкал и Сталин. Известен бухаринский тезис о необходимости укрепления всех слоев крестьянства: “В общем и целом всему крестьянству, всем его слоям нужно сказать: обогащайтесь, накапливайте, развивайте свое хозяйство. Только идиоты могут говорить, что у нас всегда должна быть беднота; мы должны вести теперь такую политику, в результате которой у нас беднота исчезла бы...”17. “Отступление” к рынку под бухаринским призывом “Обогащайтесь!” стало поворотным, в обогатившейся деревне партия-государство увидело для себя смертельную угрозу. Начиная с 1926-1927 гг. рычаги государственного регулирования все активнее направляются на “обуздание стихии рынка”, жесткое подавление хозяйственной предприимчивости крестьянства. В государственной политике регулирования социально-экономических процессов в деревне пунктиром намечается линия “великого перелома”, означавшая отказ от нэповских принципов регулирования экономики.

В современной историографии сформулирована точка зрения, в соответствии с которой “Власть и ее сторонники домогались “великого перелома” сразу на двух фронтах, в войне против обеих главных сил нации – интеллигенции и крестьянства18”. Свидетельство тому – вписанные в контекст “революции сверху” фальсифицированные судебные процессу по “Шахтинскому делу” и “Делу Академии наук”, над мифическими “Промпартией” и “Трудовой крестьянской партией”. Направленные против интегрированной в структуру советского общества дореволюционной интеллигенции, сфабрикованные по одному сценарию они со всей очевидностью проявили идейную подоплеку и политическую интригу произошедшей в 1929–1930 гг. смены социально-экономического курса в стране. Обвинительные материалы по делу “Краевого филиала ЦК ТКП” характеризуют его как антинэповскую, антибухаринскую и антикрестьянскую провокацию, организованную с целью доказать, что нэп вел к блоку “правых” в партии с кулачеством, способствовал разложению большевистского режима “изнутри” в соответствии со “сменовеховской” идеей о буржуазном перерождении советского государства. Чтобы идейно обосновать политику “большого скачка”, оправдать силовое давление на крестьянство и расправу над внутрипартийной группой Бухарина, отторгалась не только основополагающая идея нэпа о продвижении к социализму с возможно более широким спектром социальных сил, но и ошельмовывалось воплощение этой идеи в социальной практике.

Архивно-следственные материалы по делу “Краевого бюро ЦК ТКП” показывают, какими методами готовилась масштабная пропагандистская акция, сыгравшая огромную роль в политической и идейной компрометации так называемых “правых”, в подготовке психологических и организационных условий для принудительной коллективизации и кадровой “чистки”, в утверждение сталинщины.

Примечания

1 Папков С.А. Сталинский террор в Сибири. 1928–1941. – Новосибирск, 1997. – С.88–89.

2 Методические приемы изучения архивно-следственных дел рассматриваются: Академическое дело 1929–1931 гг.: Документы и материалы следственного дела, сфабрикованного ОГПУ. – СПб., 1993. – Вып. I; Дело по обвинению академика С.Ф.Платонова: Афанасьев В.Г. Новые концепции и старые мифы // Россия в XX веке. Историки мира спорят. – М., 1994. – С.397–409; Из следственных дел Н.В.Некрасова 1921, 1931 и 1939 годов // Вопросы истории. – 1998. – №11–12.

3Архив Управления Федеральной службы безопасности по Новосибирской области (далее А УФСБ НО), д.12628, т.5/I, л.1–234.

4 Там же, л.53, 54.

5 См.: Федюкин С.А. Великий Октябрь и интеллигенция. – М., 1972. – С.34–39; Соскин В.Л. Интеллигенция советской России (1917 – конец 1930-х гг. ): историографический аспект // Интеллигенция, общество, власть. Опыт взаимоотношений (1917 – конец 1930-х гг. ). – Новосибирск, 1995. – С.12.

6 Соскин В.Л. Переход к нэпу и культура. – Новосибирск, 1997. – С.40–49.

7 А УФСБ НО, д.12628, т.5/I, л.71.

8 В 1924 году в России была проведена реформа по созданию единой советской агрономической организации, центральным звеном которой стала участковая (районная) ячейка с участковым агрономом во главе. В декабре 1924 года V Сибирское совещание земельных работников приняло “Положение об агрономической организации Сибири”, определявшее единые для всего региона формы, принципы, методы агропомощи. (См.: Агрономическая организация в Сибири. – Новониколаевск, 1925).

9 А УФСБ НО, д.12628, т.5/I, л.34, 35.

10 Там же, л.234.

11 См.: Перспективный план развития сельского хозяйства Омской губернии. – Омск, 1924; Сельское хозяйство Сибирского края. – Новосибирск, 1926. – Вып. 2. Перспективный план.

12 Основные положения Перспективного плана сельского хозяйства Сибирского края см.: Ильиных В.А. Проект аграрного освоения Сибири 1926 г. // Сибирь: Проект ХХ века (начинания и реальность). – Новосибирск, 1998. – С.51–72.

13 А УФСБ НО, д.12628, т.5/I, л.121–122.

14 Гущин Н.Я., Ильиных В.А. Классовая борьба в сибирской деревне. 1920-е – середина 1930-х гг. – Новосибирск, 1987. – С.131.

15 А УФСБ НО, д.12628, т.I, л.57.

16 Там же, т.5/I, л.130,131.

17 Бухарин Н.И. Избранные произведения. – М., 1988. – С.136.

18 Перченок Ф.Ф. “Дело Академии наук” и “великий перелом” в советской науке. // Трагические судьбы: репрессированные ученые Академии наук СССР. – М., 1995. – С.201. См. также: Борисов Ю.С. Производственные кадры деревни. 1917 – 1941. – М., 1991. – С.41, 42; Афанасьев В.Г. Новые концепции и старые мифы. – С.406–407.