А.Ю. Майничева

О семантике архитектурного образа Собора Софии Премудрости Слова Божия
в Тобольске (1622–1643 гг.)*

* Работа выполнена при поддержке фонда RSS, проект №1196/1997 "Siberian Wooden Churches: Reality and Symbolics".

Понятие архитектурного образа имеет основополагающее значение при формировании облика здания. Часто достоинства и недостатки архитектурного сооружения оцениваются с точки зрения глубины и информационной значимости его образного строя. Образы архитектуры выражают идеи общества языком форм геометрических, абстрактных, что требует соотносить облик здания с его образным содержанием опосредованно. В трактовке архитектурного образа православных церквей особое значение приобретают знаковые аспекты, такие, как посвящение и числовая символика. Одним из самых значительных храмовых сооружений русской сибирской архитектуры XVII в., обладавшим глубоко символичным образным строем, являлся деревянный собор Софии Премудрости Слова Божия в Тобольске.

21 октября 1622 г. митрополит Киприан, назначенный главой Тобольской епархии, освятил Софийский собор. 14 августа 1643 г. здание было уничтожено пожаром, и лишь сохранившееся описание1 позволяет реконструировать его облик. Высота храма от уровня земли до яблока (основания креста) составляла 13,5–14 саженей (около 28 м), пол находился на уровне 14 венца, что при диаметре бревен 25–28 см составляло 3,5–3,9 м. От пола до “закомар”, представлявших собой крещатое бочечное покрытие, было 26 венцов (6,5–7,5 м). Таким образом, сруб четверика поднимался на высоту 10–12 м, что составляло чуть менее половины высоты всего здания. На основании из крещатых бочек, выходящих лбами по три на каждую из четырех сторон сруба, был установлен эффектный барабан, образованный центрически расположенными бочками меньшего размера. Собор имел три алтаря и паперть, охватывавшую сруб с трех сторон. На паперть вела крытая лестница с тремя площадками-крыльцами, верхнее из которых имело кровлю бочкой, покрытую лемехом, два средних завершали бочки, крытые гнутым тесом. Собор был пятиглавым, причем центральная глава размещалась на бочечном барабане, а четыре меньшие главы – на угловых крещатых бочках (рис. 1, 2).

Рис.1. Собор Софии Премудрости Слова Божия в Тобольске. 1622–1643 гг. Аксонометрия. Реконструкция А.Ю. Майничевой, В.Н. Курилова.	Рис.2. Собор Софии Премудрости Слова Божия в Тобольске. 1622–1643 гг. План. Реконструкция А.Ю. Майничевой, В.Н. Курилова.

Барочная пышность, сложность и торжественность форм сооружения как нельзя лучше соответствовали статусу храма, стоявшего в главном городе Сибири XVII в. Собор был посвящен Софии Премудрости, вопреки грамоте из Москвы, предписывавшей поименовать его Вознесенским. Если обратиться к оценке значимости предшествовавших ему Софийских храмов в истории христианства, то становятся понятными символичность возведения Тобольского собора и та роль, которая ему отводилась в системе мировоззрения мирян. Известные Константинопольский, Киевский и Новгородский соборы во имя Софии Премудрости Слова Божия воплощали идею храма, объединявшего народ в вере и государственности.

Образ Софии Премудрости был одним из ключевых в древнерусской культуре и философии. В живописи он известен как иконографический сюжет, названный В. Арсеньевым чисто-символическим, тайнозрительным, сосредотачивающим истины “синтетические, охватные” без их объяснения, кроме нравственного смыслового аспекта2. Пожалуй, символическое значение образа Софии Премудрости – истинно христианское по своему содержанию, поскольку уже в “Повести временных лет” крещение княгини Ольги при дворе византийского императора, предвосхитившее будущее крещение Руси, осмысляется как приобщение к Софии Премудрости: “Ищущи бо мудрости обрящють”3. В сочинениях древнерусских авторов София выступает как зашифрованный образ представления о высшей мудрости, совмещавшейся с идеей Бога, воплощавшим вечность, бесконечность, абсолютное бытие. Из концепций древних мыслителей, в первую очередь, из определений философии византийского мыслителя сирийского происхождения Иоанна Дамаскина (VIII в.), наибольшего авторитета на Руси в области философии4, следует, что идея Бога, обладавшего максимумом всех способностей – всеблагостью, всеправедностью, всемогуществом, всемудростью, вела от “ограниченности субъективизма индивида к безграничности и объективности бытия и настойчивому стремлению к нравственному идеалу поведения”5. Любовь к Софии Премудрости рассматривалась славянским просветителем древности Константином-Кириллом как безраздельное служение истине, духовный подвиг, в котором основой является эстетическое содержание мудрости, красота истинного знания6. Понимание образа Софии включает не только воплощение Бога, но и создание храма и утверждение семи столпов: “Премудрость есть Божество, а храм человечьство, аки во храм бо вселися въ влоть”7 (Климент Смолятич, XII в.). В XIV в. сочинения Дионисия Ареопагита продолжают тему Премудрости в средневековой живописи8, детально обсуждая ее иконографию.

Следуя положениям древнерусских философов, духовный вождь старообрядцев Аввакум (1620–1682) в “Книге толкований” дает истолкование образа Премудрости, во многом совпадающее с древним: “Премудрость – Бог, а храм – правоверни человеки”, семь столпов – семь вселенских соборов, которые веру “утверждают и ограждают” от ересей. Споря с епископом Павлом Крутицким о евангельских словах “взыщите мудрости”, он утверждал, что нужно стремиться не к внешнему многознанию, а к “премудрости внутренней”, к утверждению своей совести, духовной сущности человека, его душе, тогда “без книг премудр будеши”9.

В работах же других мыслителей XVII в. образ Премудрости стал терять свою цельность, дробиться и уточняться, признание силы рационального познания человека сменяла идею о непознаваемости высшей мудрости. Крупнейший деятель культуры при царе Алексее Михайловиче Симеон Полоцкий (1629–1680) сравнивал мир с “книгой великой”, созданной Творцом, ключом же к его пониманию он считал знание, выраженное в слове10. Юрий Крижанич (1617–1683), один из энциклопедистов XVII в., написавший свои основные сочинения в тобольской ссылке (1661–1677 гг.), в фундаментальном трактате “Беседы о правлении” главу “О мудрости” посвятил различию между мудростью, знанием и философией. Мудростью он считал познание “наиболее важных и высших вещей”, т.е. Бога, природы, общества, человека. Особо выделял Крижанич “политическую мудрость”, считая, что правитель должен сам быть мудрым человеком и окружать себя умными советниками.

Заслуживает также внимания сочинение “Слово торжественное о Софии Премудрости” Иоанникия (1663–1717) и Софрония (1652–1730) Лихудов, греческих монахов, по прибытию в Москву в 1685 г. возглавивших Славяно-греко-латинскую академию. Авторы трактуют Премудрость как одну из основных древнерусских философем. Новоспасский архимандрит Игнатий в созданном в 1689 г. “Свидетельстве ко образу Софии Премудрости” представляет "Российское Московское царство" как земное воплощение высшей Премудрости, а камень, на который она опирается, ассоциируется с образом Петра, ибо на нем, “великом государе, якоже на камени утверждается и неодолено будет” могущество страны11.

“Вся Премудростию сотворил еси” – поется в церковном песнопении. Это значит, как писал Е. Трубецкой, рассматривая “возвращение” древнерусской иконы в сферу культуры и общественное признание ее смысловой значимости в начале XX в., что “премудрость – предвечный замысел Божий о творении, вызывающим всю тварь небесную и земную к бытию из небытия. София – то самое, что предшествует всем дням творения”12.

Рассуждая о значении и сущности русских имен П.А. Флоренский пишет о Софии, что этимологически слово “софия” не означает мудрость в современном смысле слова, как преисполненность чистым созерцанием и теоретическим ведением, наиболее правильно было бы сказать художество в смысле “зиждительной способности, воплощение идеального замысла в конкретном мире, а по-церковно-славянски хитрость. ...Приходя на безобразную землю из царства образов, София сознает себя несущей миссию и потому входит в мир не как член мирового целого, не как звено взаимной ответственности и... связи существ мира, а мироустроительно, законодательно..., словом – как власть”13.

На протяжении веков образ Софии оставался в ряду семантически насыщенных символов культурной жизни Руси и России. Он был основополагающей философемой, в чем-то по значению совпадающим с понятием философии и заменяющим его. Образ Софии Премудрости Слова Божия проявлялся уже в ветхозаветном библейском сюжете о сотворении мира: “Вначале было Слово”, не совпадая с вселенским Божественным Разумом – Логосом, воплощающем эволюцию мира. Он был одним из сложнейших понятий, изначально и априорно не доступных для понимания, поэтому и не распространившихся широко, а характеризующихся элитарной единичностью. О непопулярности этого образа говорит и то, что он крайне редко встречается в народных духовных стихах, в отличие от излюбленных сюжетов – житийных, богородичных, святоотеческих, что было показано Г. Федоровым14. Необходимо заметить, что в XVII–XVIII вв., да и вплоть до наших дней, во всей Зауральской России была лишь одна церковь, посвященная Софии Премудрости – в Тобольске. Вместе с тем, образ Софии связан с воплощением в храмовом строительстве более, чем когда-либо, с X–XII вв. и XVI–XVII в., когда наблюдался наибольший интерес к его трактовке со стороны мыслителей и, скажем так, теоретиков культуры, в периоды становления христианства и расширения пределов его влияния. Несомненно, посвящение Тобольского собора Софии Премудрости Слова Божия в мировоззренческом аспекте должно было знаменовать один из этапов созидания, гармонизации, расширения русского христианского мира и государства.

В формировании архитектурного образа православных церквей важная роль отведена числовой символике, семантически связанной с посвящением храма. Как следует из описания, Тобольский Софийский собор был пятиглавым. По наблюдениям Г.К. Вагнера, в древнерусском зодчестве пятиглавие возрождалось тогда, когда в политике ктиторов возникла некая политически масштабная, подчас даже общерусская тенденция15, что полностью согласуется с причинами и временем возведения собора. Первой церковью о пяти главах можно назвать церковь Богородицы (Десятинную), заложенную в 989 г., после крещения князя Владимира. Пятиглавым был и Софийский собор в Новгороде (XI в.), на родине митрополита Киприана. В XV–XVII вв. пятиглавие стало трактоваться как традиционное для главных городских и монастырских церквей. Перечень храмов о пяти главах, возведенных на Руси в этот период, начинается московскими Успенским собором Аристотеля Фиораванти (1475–1479 гг.) и Архангельским собором Алевиза Нового (1505–1508 гг.). На конец XVI в. приходится постройка трех пятиглавых церквей. Затем следует перерыв до середины XVII в., а с 1647 г. до 1652 г. сооружаются пять церквей и соборов, с 1675 г. до конца века – девять, включая и Софийский собор в Тобольске. Очевидно, само возведение пятиглавого собора в столице Сибири должно было указывать на статус города.

Символика чисел имеет особое значение для архитектуры, поскольку одним из принципов этого рода искусства является ритмическое повторение различных форм, элементов, деталей, конструкций, измерений. Определенные числовые закономерности использовались в течение столетий, всякий раз им придавалась некоторая самостоятельность и своеобразие. В средневековой культуре числа понимались как теологические символы, отражающие сущность высшей непознаваемой истины, которые постоянно питали философскую мысль. В современной трактовке принято считать пять глав церкви символическим обозначением Христа и четырех Евангелистов. Вместе с тем, в семантике пятиглавия существует и более глубокий “слой” символического осмысления.

Системы священных чисел, сложившиеся в древнегреческой, древнееврейской и других древних культурах присредиземноморья, были частью усвоены, частью переосмыслены и в целом получили новое мистико-символическое содержание в учении христиан. Вера в таинственный, символический смысл чисел в одинаковой степени была присуща как культуре католического Запада, так и культуре православного Востока, и Руси в частности. Она присутствовала во всех областях и уровнях материально-практической и духовной деятельности человека – литературе, искусстве, науке, исторической мысли, церковной обрядности, повседневной жизни народа, а также в архитектуре и строительстве¹⁶. В христианском учении и культуре числа получили широкую и разнообразную символическую реализацию и играли как фундаментальную, так и прикладную роль¹⁷.

Менее других была разработана символическая структура пятерки, но в мировой культуре это число так или иначе было связано с женскими божествами¹⁸, что особенно важно при понимании Софии, иконографически представленной как Девы. Достаточно вспомнить, что празднование в честь греческой богини Геры, совершалось каждые пять лет, в Месопотамии пятница была посвящена Иштар (Венере), скандинавские народы назвали пятый день недели в честь богини Фрейи, что переняли и их соседи (например, англ. – Friday), русские почитали Параскеву Пятницу и т.д. В некоторых европейских странах в народных верованиях число 5 является символом совершенства, что связывается с тем, что рука человека имеет пять пальцев, а имя Богоматери – Мария, состоит из пяти букв¹⁹. Заметим, что и слово София в русском языке пятибуквенное. В русской религиозной мировоззренческой системе женские образы святых всегда особо почитались, к ним обращались как к надежным заступницам, а Богоматерь считали покровительницей России, что вызывало необходимость и в материальном воплощении и воспроизведении атрибутивной символики святых жен, например, в архитектурных формах. Исходя из вышесказанного, вполне объяснимо, что один из самых значительных храмов Сибири был посвящен Деве, а его числовая символика содержала пятерку – собор имел пять глав.

В христианстве число 5 воспринималось также и как знак мистического единения земной церкви со Спасителем, что осмысляется как брак Церкви и Христа (в чем также проявляется идея единения женского и мужского), евхаристического пресуществления всех христиан в жизнь вечную (евангельская легенда о пяти хлебах, насытивших пять тысяч человек, притчи о пяти мудрых и пяти неразумных девах, о рабе умножившем данные ему пять талантов на другие пять, ритуал благословения пяти хлебов на литии во время всенощного бдения и употребление на проскомидии во время литургии пяти просфор, иконостасы в пять рядов)²⁰.

Возможно, интерпретация пятиглавия через призму такой семантики, а именно, с одной стороны, как символ посвящения Деве-созидательнице и заступнице, а с другой, как единения земного и божественного, приобретения жизни вечной христианами, и, следовательно, пожелания воплощения вечного высшего блага всем жителям города в их единстве и стремления к нему, и имело решающее значение для распространения и утверждения пятиглавия при строительстве главных церквей в городах и монастырях.

Тобольский собор Софии Премудрости имел пять глав и три алтаря, сочетание этих элементов дает основной числовой символический образ храма. При этом значение числа три традиционно, которое заключается в том, что это “полное и совершенное число” (Августин). Это число божественной Троицы и число души, устроенной по ее образцу, символ всего духовного (три годовых праздника, завещанных Моисею на Синае, слова Христа о трехдневном воздвижении нерукотворного храма, воскресение Христа на третий день, троекратное отречение апостола Петра, три звезды на мафории Богоматери)²¹. А значит, в образе храма символически передано сочетание назидания стремления души к духовности, приверженности к Троице, единения земной церкви и Бога, приобретения жизни вечной всеми христианами, то есть самой сути христианства, что должно сделать такие храмы действительно главными по значимости. Как показал А. Голан²², традиция сооружения трех алтарей в храме восходит к раннеземледельческим религиям и наблюдалась во многих культурах. В христианстве она ведет начало от раннехристианского обычая устройства трех ниш в алтарной части. Древность этой традиции рассматривалась как особое и безусловное достоинство, поскольку в средневековом типе сознания ценностью обладало все прежнее, старое, былое.

Таким образом, семантика архитектурного образа деревянного Тобольского собора Софии Премудрости Слова Божия, построенного в 20-е годы XVII в., была обусловлена одной из сложных и элитарных теологических философем, отразившейся в архитектуре как знаменование благоустроенности бытия, гармонизации хаоса, мощи державы, а также символикой чисел три и пять, вобравшей мотивы языческих и христианских верований.

Примечания

1 Тобольский архиерейский дом в XVII веке. – Новосибирск, 1994. – С.84, 101–102.

2 Арсеньев В. О церковном иконописании // Философия русского религиозного искусства XVI–XX вв. Сокровищница русской религиозно-философской мысли. – М., 1993, вып.1. – С.142.

3 Памятники литературы Древней Руси. Начало русской литературы. XI – начало XII века. – М., 1978. – С.417.

4 Громов М.Н., Козлов Н.С. Русская философская мысль X–XVII вв. – М.,1990. – С.29.

5 Цитируется по: Громов М.Н., Козлов Н.С. Русская философская мысль X–XVII вв. – С.30.

6 Там же. – С.29.

7 Там же. – С.73.

8 Там же. – С.140.

9 Цитируется по. Громов М.Н., Козлов Н.С. Русская философская мысль X–XVII вв…. – С.238.

10 Там же. – С.246.

¹¹ Там же. – С.254–256.

¹² Трубецкой Е. Два мира в древнерусской иконописи. // Философия русского религиозного искусства XVI–XX вв. … – С.142.

13 Флоренский П.А. Имена // Характер и имя. – СПб., 1993. – С.128–131.

14 Федоров Г. Стихи духовные: Русская народная вера по духовным стихам. – М.,1991. – С.20–22.

15 Вагнер Г.К., Владышевская Т.Ф. Искусство Древней Руси. – М.: Искусство, 1993. – С.24, 34,60.

16 Кириллин В.М. Символика чисел в древнерусских сказаниях XVI в. // Естественнонаучные представления Древней Руси. – М., 1988. – С.84.

17 Там же.

18 Голан Ариэль. Миф и символ. – М.,1993. – С.149.

19 Рождение ребенка в обычаях и обрядах: Страны зарубежной Европы. – М.: Наука, 1997. – С.357.

20 Кириллин В.М. Символика чисел в древнерусских сказаниях XVI в. … – С.82.

21 Там же. – С.84.

22 Голан А. Миф и символ. – М., 1993. – С.147.