Л.А.Ильина

Языковые контакты как фактор конвергентного развития языков Сибири

(на материале селькупского языка)*

Ситуации этнического билингвизма, документированные в XYII–XX вв. у всех народов Сибири, в частности, в вариантах национально-тюркского, национально-русского и повсеместного двуязычия и многоязычия на пересечениях языковых ареалов, реконструируются для сибирских этносов и в обозримой ретроспективе. Отсюда следует, во-первых, неоднозначность связи этнос – язык и несовпадение сибирского этногенеза и лингвогенеза, во-вторых, возможность не только миграционного, но и социально-коммуникативного распространения языков через билингвиальные языковые ситуации, в-третьих, отличие в последних механизмов языковых изменений от действующих в моноязычных ситуациях. Поэтому реальному генезису языков Сибири в существенной мере соответствует их исследование как подсистем локальных языковых союзов и сибирского языкового союза в целом. Разработка данного направления органично дополняет изучение сибирских языков в рамках генеалогических единств, является актуальной как в аспекте дальнейшего исследования языков Сибири, так и в общелингвистическом аспекте.

Очевидно, что в период контактирования с русским языком языки Сибири развивались как единый языковой союз. Национально-русское двуязычие стало в XYII–XX вв. универсальным фактором, с нарастающей интенсивностью воздействующим на языковые процессы во всей Сибири. В сибирских языках это воздействие проявилось в заимствовании из русского многих сотен слов, значительной частью совпадающих в различных языках, в конвергентных структурных изменениях, в возникновении таких языковых феноменов как, например, камчадальский или алеутский-медновский, в смене языка рядом этносов и субэтносов и появлении новых русских говоров с аборигенным языковым субстратом, в существенном влиянии русского литературного языка на развитие национальных литературных языков. Названные и другие явления – различные варианты конвергентного развития языков Сибири, обусловленного универсальным влиянием русского языка. А наличие конвергентных процессов в разных языках одного ареала – маркирующий признак языкового союза.

Междисциплинарные данные свидетельствуют, что период русского языкового влияния является лишь современным этапом исторического развития сибирских языков как единого языкового союза. Ту же интегративную функцию, которую с XYII в. стал выполнять в Сибири русский язык, до этого выполняли, доминируя в обширных ареалах и исторически сменяя друг друга в данной функции, иные языки, относящиеся к самодийскому, угорскому, енисейскому, тунгусо-маньчжурскому, монгольскому, тюркскому генеалогическим единствам. Их влияние на другие древние языки Сибири и взаимное влияние не было столь масштабным в ареальном пространстве и столь однородным, как впоследствии у русского языка, но было гораздо более продолжительным и нередко многократным. В совокупности сибирские ареалы исторического распространения и контактирования этих языков приближены к всесибирскому масштабу и сопоставимы с пространством последующего русского влияния на языки Сибири. В данных ареалах в течение тысячелетий или многих столетий развивались конвергентные процессы в сибирских языках дорусского периода. С высокой вероятностью можно предполагать, что результаты этих исторических конвергентных процессов отражены в структурах современных сибирских языков и обусловливают многие черты их типологического сходства, независимые от генеалогической принадлежности.

На материале языков Сибири проблема распространения и смены языков через билингвиальные ситуации разрабатывалась В.А.Аврориным, Е.И.Убрятовой и их последователями. Создана серьёзная база для аналогий. В.А.Аврорин объяснял способность языка сохраняться во времени, распространяться на иноязычные этносы, доминировать в билингвиальных ситуациях, структурно влиять на контактирующие с ним языки уровнем развития его социально-коммуникатвных функций. Последний детерминирован социально-культурной системой, обслуживаемой данным языком [Аврорин, 1975]. В этой связи вероятно, что за отчётливо прослеживаемым в обозримой ретроспективе распространением сибирских языков с юга на север стоит импульс, заданный прогрессивно продвинутыми обществами Южной Сибири, которые этими языками исторически обслуживались. Поэтому наиболее существенные следствия билингвизации, конвергентных процессов, смены языков в сибирском ареале не сводимы к трансформациям планов выражения, дублированиям и сменам формальных кодов. Это только внешние проявления социально-коммуникативных содержательных информационных процессов, отражённых в лексико-семантических и грамматических результатах процессов межъязыковых.

Из исследований Е.И.Убрятовой следует, что древний восточно-тюркский язык, глубоко интерферированный монгольским, распространившись в бассейне Лены с юга на север не только посредством миграции его исконных носителей, но преимущественно через билингвизацию разноязычного аборигенного населения ареала, сформировал якутский язык. Последний своей северно-западной ветвью распространился на разноязычное приполярное население, и в результате языковой смены возник самый северный тюркский язык – долганский [Убрятова, 1985]. Очевидны аналогии с развитием межъязыковых процессов в Западной Сибири. В дорусский период средневековья здесь коммуникативно доминировали тюркские языки, исторически контактировавшие с монгольскими. И в ареале Саяно-Алтая, и к северу, по бассейнам Оби и Иртыша, тюркские языки, хранящие следы монгольского языкового влияния, распространялись преимущественно через билингвизацию иноязычных этносов – носителей самодийских, угорских, енисейских языков и языковую смену. Это актуализирует вопросы о языковой ситуации в Саяно-Алтайском и прилегающих ареалах в период, предшествующий коммуникативному доминированию тюркских языков и в периоды языковой тюркизации, вплоть до начала языковой русификации Западной Сибири.

Заданный отмеченными межъязыковыми процессами круг основных проблем ёмко очерчен Н.Н.Широбоковой в статье, посвящённой анализу творческого наследия Е.И.Убрятовой: “Во-первых, это распространение тюркских языков в иноязычной среде, во-вторых, влияние языка субстрата на систему языка суперстрата, и в-третьих, это источники тюркизации языков Сибири” [Широбокова, 1997; 61]. Данные проблемы актуальны и для существенно тюркизированного селькупского языка, носители ряда исторических диалектов которого полностью перешли на тюркский язык. А до этого сам селькупский язык длительно контактировал с угорскими и енисейскими языками, возможно, включил их исторические диалекты в свой субстрат и, вероятно, совместно с этими языками распространялся с юга на север в иноязычной среде носителей палеосибирских языков. Поэтому для исследования селькупского языка в контексте межъязыковых процессов актуальна реконструкция его ареального распространения, исторических контактов с угорскими, енисейскими и тюркскими языками, генеалогическая идентификация и/или установление типологических черт языкового субстрата, отражённого его системой.

Селькупский язык имеет существенные типологические отличия от близкородственных самодийских языков и, вместе с тем, черты существенного типологического сходства с неродственными и дальнеродственными ему языками – енисейскими, обско-угорскими, тюркскими, а в последние столетия – со славянским, русским языком. С ветвями и диалектами этих языков селькупский язык в историческое время контактировал в бассейне Средней Оби. В данном ареале длительно существовал языковой союз селькупского, хантыйского и кетского языков, в который, вероятно, с XIII в. с юга маргинально включились ветви тюркских языков, а с XYII в. – внутрирегионально – различные диалекты русского языка. Однако отраженные в лексике селькупского языка следы древних волн тюркского языкового влияния [Филиппова, 1991], ряд общесамодийских праязыковых инноваций индоиранского происхождения, яркие примеры, указывающие на существование в прошлом селькупско-мансийского языкового контакта [Прокофьев,1935], особенности селькупско-енисейских лексических параллелей, указывающие на связи селькупского языка не только с кетским, но и с южными ветвями енисейской языковой общности [Костяков,1984] труднообъяснимы в рамках средне-обского языкового союза. Они ведут на юг Сибири, прежде всего на Алтай и в Горную Шорию, где в бассейнах Телецкого озера, Кондомы, верхней Томи представлены гидронимы, восходящие не вообще к самодийским языкам, а именно к их селькупской ветви [Розен, Малолетко, 1986]. В Саяно-Алтайском регионе широко представлены топонимы, восходящие и к другим самодийским ветвям, в том числе северным, а также к угорским, енисейским, тюркским, монгольским, индоиранским языкам. Известно, что в историческое время этносы Саяно-Алтая были не только тюркоязычны и монголоязычны, но также билингвиальны и долго, наряду с тюркскими, пользовались самодийскими (документированы в XYIII–XX вв.), енисейскими (документированы в XYIII в.), а несколько ранее и угорскими языками. Последние не документированы исследованиями XYIII–XX вв., но наличие в недавнем прошлом на Алтае и в Горной Шории языков, близкородственных мансийскому и хантыйскому, надёжно реконструируется по комплексу данных. Имеются косвенные свидетельства, что и южная ветвь праселькупского языка долго сохранялась двуязычными тюркизированными группами, в частности, в Прителецком регионе и в низовьях Мрассу. Это тем более вероятно, что современные междисциплинарные исследования этногенеза шорцев приходят к выводам о стабильном существовании в Горной Шории “протосамодийского и самодийского этнического пласта”, процесс тюркизации которого происходил не на ассимилятивной, а на социально-коммуникативной основе и “связан с поздним временем – вероятно, XY–XYI вв., если не позже” [Бобров, 1995; 8–9].

Есть, следовательно, веские основания для базовой гипотезы, что в прошлом, до и/или после распада самодийского праязыка (традиционная датировка – рубеж н.э.) в Саяно-Алтайском ареале длительно существовал языковой союз, компонентами которого, в частности, были самодийские, угорские, енисейские и тюркские языки (также монгольские, а в древности – индоиранские). Контакты в рамках данного языкового союза оставили следы в селькупском языке, свидетельствующие о билингвизации его древних носителей. Самодийские, угорские и енисейские южные ветви развивались в системе саяно-алтайского языкового союза в ситуации билингвизма до завершения процесса тюркизации языковой сменой в середине II тыс. н.э. и позже. Но задолго до этого времени, вероятно к концу I тыс. н.э., южный языковой союз стал воспроизводиться в бассейне Средней Оби отпочковавшимися от языков Саяно-Алтая и постепенно распространившимися в зону северной тайги самодийской (селькупской), угорскими, енисейскими языковыми ветвями, к которым позже присоединились тюркские.

Таким образом, можно полагать, что в Западной Сибири в течение сотен лет сосуществовали два ареально различных, но компонентно сходных локальных языковых союза. Однако учитывая их генетическую связь, вернее говорить об одном развивающемся западно-сибирском языковом союзе, постепенно расширившем ареал и раздвоившемся вследствие утраты ареально-коммуникативных связей между южными и северными ветвями одних и тех же генеалогических единств.

Северные ветви уральских и енисейских языков не только сменили ареал контактирования, но стали обслуживать в зоне северной тайги иные этносы и культуры, включили в процессе длительной билингвизации автохтонного населения и смены последним родных языков аборигенные языковые субстраты, возможно, генеалогически и/или типологически сходные, продолжали взаимодействовать между собой и в результате изменялись, в том числе в направлении конвергентного сближения друг с другом. Южные ветви также контактировали между собой, конвергентно сближаясь, и вместе с тем тюркизировались, длительно развиваясь в сходных билингвиальных языковых ситуациях. Постепенно тюркизация распространилась и на маргинальные диалекты северных ветвей этих языков. Поэтому в северных и южных ветвях уральских, енисейских и тюркских языков могли независимо развиваться типологически сходные конвергентные процессы, вторично сближая языки, в том числе и близкородственные.

Вероятно, длительным развитием в компонентно и функционально сходной иноязычной среде, в том числе в билингвиальных языковых ситуациях при коммуникативном доминировании сначала тюркских, а затем русского языков, обусловлено инновационное типологическое сходство селькупского и камасинского, создающее впечатление их большей генеалогической близости между собой, чем с северносамодийскими языками. Последнее не подтверждается ни лингво-статистическими данными, ни такими общими инновациями, которые бы надежно указывали на особое селькупско-камасинское генеалогическое единство [Хелимский, 1982; 37–45].

Кроме грамматической интерференции, вызванной русским языковым влиянием, конвергентные грамматические изменения в языках западно-сибирского языкового союза практически не исследованы. Однако ряд данных по селькупскому языку указывает на их существенность, стоящие за ними ситуации массового билингвизма и наличие языковых субстратов. Есть методические возможности разграничения субстратных черт с относительно поздними влияниями кетского, хантыйского, тюркских языков.

1. При специфике структуры традиционного коммуникативного пространства селькупского языка, первичными структурными компонентами которого были многочисленные edэ-говоры (edэ – семейно-общинное оседлое поселение в среднем 30–50 чел. – селькупский первичный языковой коллектив и говор), общеязыковые грамматические инновации кетского, хантыйского, позднетюркского происхождения маловероятны. Волны кетского языкового влияния, особенно грамматические изоглоссы, должны были угасать в цепи edэ-говоров к западу среднеобского ареала, а хантыйского – к югу, подобно тому как поздние волны тюркского языкового влияния угасали к северу, не распространяя грамматических изоглосс на североселькупские исторические диалекты.

2. Исследование грамматической интерференции на разных стадиях развития селькупско-русского двуязычия создало базу для аналогий, в частности, показало, что существенные конвергентные трансформации селькупских грамматических моделей узуализировались только в билингвиальных диалектах, притом в условиях значительного сокращения и смешения edэ-говоров.

В диахронии селькупского языка происходила грамматикализация отношения одушевлённое/неодушевлённое и формировалась категория именного класса [Беккер и др.,1995; 187–196]. Такая типологическая черта исконно чужда самодийским и вообще уральским языкам, но присуща кетскому. Однако её следы во всех селькупских диалектах свидетельствуют о развитом билингвизме, не сводимом к маргинальному селькупско-кетскому двуязычию, наблюдавшемуся в последние столетия. О том же свидетельствует существенное типологическое сходство структуры и функций падежей в этих неродственных языках. Например, наличие во всех диалектах совместно-инструментального падежа отличает селькупский от северосамодийских языков, но объединяет с кетским. Сопоставление с селькупско-русским контактом показывает, что существенная конвергентная трансформация падежей происходила только в диалектах, долго развивавшихся в ситуации сплошного билингвизма. Так, инновационный генетивно-локативный падеж с показателем (n)-nan узуализировался лишь в наиболее русифицированных среднеобских и кетском диалектах. В литературе этот падеж называется местно-личным, но он конвергентен, имитирует функции русского родительного с предлогом “у”: Иванкино (МСЯ) mât azend-nan šand – Дом у отца-его новый; made-nan βes pazeлimba – У дома всё растрескалось; polan-nan tablat padi – У деревьев листья зелёные; qβeldi-nan poqлaγend nöbала – У котла по бокам дыры. Иванкино (МЭ) man-nan tänga komdem – У меня нет денег; tan-nan aral eja? – У тебя муж-твой есть? Это конструкции-кальки. Исконно их содержание выражалось иными средствами, различными в разных случаях. Они иллюстрируют действие главного структурного механизма конвергентной трансформации – обобщения по межъязыковой аналогии. Подобное происходило и с другими падежами и послеложными конструкциями в ситуации сплошного селькупско-русского билингвизма.

Из сказанного следует, что в прошлом длительно существовало сплошное селькупско-енисейское двуязычие и селькупский язык включил енисейский языковой субстрат. Существенность грамматической интерференции указывает на коммуникативное доминирование енисейского, но этому противоречит его утрата при сохранении селькупского. Возможно резкое изменение языковой ситуации, например, в результате миграций. Есть аргументы как в пользу среднеобской, так и в пользу саяно-алтайской локализации данной языковой ситуации. Эти проблемы требуют дополнительных исследований.

Не менее существенна смена во всех селькупских диалектах самодийского способа глагольного отрицания новым, типологически подобным обско-угорскому и, отчасти, кетскому. В самодийской модели спрягаемый вспомогательный отрицательный глагол препозитивно сочетается со смысловым глаголом в форме 2 л. ед.ч. императива. В селькупской, напротив, смысловой глагол спрягается, а отрицание выражается неизменяемыми препозитивными частицами: в императиве и оптативе ik (iki, äk), в других случаях ašša (assa, aza, azak, asa, as,a:). В обско-угорских языках приглагольное отрицание также выражается с помощью двух частиц – манс. at, ul; хант. ant (äntэ), äл (at), одна из которых (ul, äл) употребляется при императиве. В кетском языке при императиве тоже используется особая частица at. А.П.Дульзон возводил её к мансийской at, которая, однако, при императиве не употребляется. Тем не менее типологическое сходство моделей в четырёх языках среднеобского языкового союза при материальном сходстве одной из частиц указывает на общий для них конвергентный процесс и его среднеобскую локализацию. В обско-угорских и селькупском модель не является исконной, а в кетском она наименее выражена. Это даёт основание считать конвергентную модель приглагольного отрицания с неизменяемой частицей типологической чертой палеосибирского языкового субстрата, общего для данных языков.

Тюркское языковое влияние на грамматическом уровне прослежено только в южноселькупских диалектах, но наличие в североселькупском языке глаголов, восходящих к тюркским языкам, не позволяет считать эти данные окончательными. Отметим: 1) использование в аналитических конструкциях, выражающих долженствование, заимствования kereqen “надо”, сыгравшего определённую роль в вытеснении из южных диалектов исконного дебитива; 2) изафет, устранивший в южных диалектах архаичное противопоставление притяжательных конструкций с местоимением 3 л. и 1–2 л; 3) показатель мн.ч. -la-, вытеснивший из южных диалектов прауральские показатели -t- и -i- и сформировавший основную морфологическую изоглоссу, дифференцирующую южные и северные селькупские диалекты. Тюркское происхождение южноселькупского показателя мн.ч. -la- убедительно обосновано авторами “Морфологии селькупского языка” [Беккер и др., 1995; 61–62]. Приведём ещё один аргумент. Истинность реконструкций верифицируется не только структурно-типологическими, но и социолингвистическими закономерностями. Показатель -la- вытеснил в нескольких десятках edэ-говоров прауральские показатели, воспроизводившиеся тысячелетиями. Это указывает на силу инновационного воздействия, сопоставимую с силой тысячелетней традиции селькупского языка. В дорусский период в долговременной ретроспективе такой силой было только коммуникативное доминирование в ареале тюркских языков.

Обозначенные компонентно-структурные, функциональные и генетические межъязыковые связи позволяют рассматривать западно-сибирский языковой союз как развивающуюся в пространстве и времени межъязыковую коммуникативную систему. Межъязыковое системные связи обусловили конвергентные трансформации языковых структур. Преобладающие тенденции этих трансформаций определялись коммуникативно доминирующими в системе языкового союза языками, которые в диахронии менялись. Этим задавалась направленность процесса языковых изменений, адаптирующая языковые структуры к изменяющимся коммуникативным потребностям, и вместе с тем отражающая новые ментальные структуры в структурах языковых. Таким образом, конвергентная трансформация языков в системе языкового союза – лишь механизм реализации общего процесса развития языков, который и является итоговым предметом лингвистических исследований. Поэтому изучение отдельных сибирских языков, в том числе селькупского, в системе данного языкового союза одновременно служит целям дальнейшей разработки теории языковых контактов, теории языковых изменений, методологии и методики системного исследования лингвистических объектов подобного типа.

Литература

Аврорин В.А. Проблемы изучения функциональной стороны языка. – Л., 1975.

Убрятова Е.И. Историческая грамматика якутского языка. – Якутск, 1985.

Убрятова Е.И. Язык норильских долган. – Новосибирск, 1985.

Широбокова Н.Н. История тюркских языков Сибири в трудах Е.И. Убрятовой // Гуманитарные науки в Сибири. – 1997. – № 4.

Филиппова Т.М. Тюркские заимствования в селькупском языке: Автореф. дис.…канд. филол. наук. – Л., 1991.

Прокофьев Г.Н. Селькупская грамматика. – Л., 1935.

Костяков М.М. Енисейско-самодийские лексические общности // Советское финно-угроведение. – 1984. – № 3.

Розен М.Ф., Малолетко А.М. Географические термины Западной Сибири. – Томск, 1986.

Бобров В.В. К проблеме этногенеза шорцев // Аборигены Сибири: Проблемы изучения исчезающих языков и культур. Т.II. – Новосибирск, 1995.

Хелимский Е.А. Древнейшие венгерско-самодийские языковые параллели. – М., 1982.

Беккер Э.Г., Алиткина Л.А., Быконя В.В., Ильяшенко И.А. Морфология селькупского языка. Южные диалекты. Ч. I. – Томск, 1995.

СОКРАЩЕНИЯ

МСЯ – Беккер Э.Г., Алиткина Л.А., Быконя В.В., Ильяшенко И.А. Морфология селькупского языка. Южные диалекты. Ч. I. – Томск, 1995.

МЭ – Материалы экспедиций 1960–1970 гг. под руководством А.И.Кузьминой с участием автора статьи.

*Работа выполнена при поддержке РГНФ (грант № 98–04–06288).