Е.К.Никанорова

 

Жанр исторического анекдота в сочинениях академиков XVIII века

 

Среди многочисленной литературы о Петре Великом, выходившей в XVIII в., отдельное место занимают сборники исторических анекдотов о нем, при этом достоин примечания тот далеко не случайный факт, что два из четырех, наиболее известных собраний анекдотов, были составлены академиками Я.Штелиным и А.А.Нартовым, а один – унтер-библиотекарем Академии наук О.Беляевым[1].

Чтобы понять причины, побуждавшие академиков заниматься собиранием и изданием анекдотов, обратимся, во-первых, к их биографиям, дающим представление о сфере их интересов, а во-вторых, к содержанию тех сборников, составителями которых они являлись.

Первая книга анекдотов о Петре Великом принадлежала Якобу фон Штелину и вышла сначала в Лейпциге на немецком языке[2], но уже в следующем, 1786 г. была переведена на русский и впоследствии неоднократно переиздавалась.

Родился Штелин в 1709 г. в Меммингене, обучался сначала в лицее и гимназии, а затем в Лейпцигском университете, где слушал курсы истории литературы, права, математики, химии, экспериментальной физики и ряд других. В Лейпциге, Штелин знакомится с И.С.Бахом и И.К.Готшедом и, будучи членом “Немецкого общества”, углубленно занимается риторикой и поэзией, а также переводами античных авторов. В 1735 г., по приглашению барона И.А.Корфа, президента Санкт-Петербургской Академии наук, Штелин приезжает в Россию, чтобы занять место адъюнкта “немецкого штиля, красноречия и стихотворства, также для изобретения иллюминаций, фейерверков и прочего и для дальнейшего упражнения в науках и художествах”[3]. В сентябре 1737 г. его назначают профессором элоквенции и поэзии и членом Академии наук. Как и большинство академиков того времени, Штелин занимался просветительской деятельностью в разных областях науки и искусства – читал лекции по истории, литературе и красноречию в Академии наук и в гимназии, писал статьи по философии, искусству, истории и публиковал их в “Примечаниях на Санкт-Петербургские Ведомости”, составлял описания художественных собраний Петербурга и пригородных дворцов, делал проекты фейерверков и иллюминаций по заказу императорского Двора[4]. В связи с преобразованием Академии наук в Академию наук и художеств (в 1747 г.) Штелин становится директором Художественного департамента, а через 10 лет его назначают директором Академии художеств при Академии наук[5].

Оценивая значение трудов Штелина в отечественной науке и культуре, К.В.Малиновский пишет: “Размах, многообразие и направленность деятельности Штелина, цели, которые он ставил перед собой, огромный диапазон научных интересов, ориентированных на универсальное и целостное восприятие русской культуры, дают основание считать его представителем раннего Просвещения в России”[6].

Широта интересов Штелина, выходящих за рамки только научной сферы[7], его близость ко двору[8], личные качества обеспечивают ему широкий круг общения: он вхож в дома высшего света Петербурга и Москвы, хорошо знаком с деятелями русской культуры – М.В.Ломоносовым, А.П.Сумароковым, Г.Н.Тепловым, А.А.Нартовым, М.М.Щербатовым, М.М.Херасковым и Г.-Ф.Миллером.

Анекдоты о Петре I Штелин начал собирать практически со времени своего приезда в Россию, когда живы были еще те, “которые не токмо в военной, гражданской и морской службе были при умершем тогда за десять лет ПЕТРЕ ВЕЛИКОМ, но и имели короткое обращение с высокою его особою” (Штелин. С II). Он записывал их от “знатных особ” Москвы и Петербурга, в числе коих были А.П.Бестужев, Б.А.Бутурлин, М.М.Голицын, А.Л.Нарышкин, И.Л.Талызин, И.Ю Трубецкой и др.[9], с единственной целью – “к славе сего знаменитого государя, к чести народа, и к удовлетворению всеобщего желания обстоятельнейших известий о Петре Великом” (С. IX)[10]. Слово “анекдот”, как это явствует из предисловия, Штелин употребляет в первоначальном его значении – “неизданное”, “неизвестное”: “ От сего князя, – пишет он о И.Ю.Трубецком, – слышал я иногда некоторые анекдоты о Петре Великом..., из числа коих я ни одного и ни в какой истории, писанной на других языках о сем российском монархе, не нашел” (С. IV).

Еще до появления анекдотов в печати современники знали о них и поощряли автора к публикации. В конце сборника Штелин приводит письмо М.М.Щербатова от июня 1780 г., в котором российский историк весьма положительно оценивает его труд. “Сколько я помню о сем сочинении, – пишет М.М.Щербатов, – то находится в нем много важных анекдотов, свидетельствующих истинное свойство сего великаго мужа, расположеннаго ко благу подданных своих, что все сии анекдоты подтверждены достоверностию очевидных свидетелей, от коих вы их слышали, и сего кажется мне довольно к споспешествованию напечатания сей книги, за которую любопытные историки будут вам обязаны, и из коих самые государи могут почерпать правила для своих поведений” (С. 532–533)[11].

Составитель другого сборника анекдотов о Петре I, увидевшего свет в XVIII в., О.П.Беляев, был сыном священника и учился сначала в Славяно-греко-латинской академии, а в 1783 г. был произведен в студенты Академического университета и определен на службу при Кунсткамере. С 1797 г. Беляев числился унтер-библиотекарем Академии наук, с 1800 г. совмещал эту должность с преподаванием в “верхних и нижних российских классах” Академической гимназии. В 1796 г. Беляев издает “Дух Петра Великого императора всероссийского и соперника его Карла XII короля шведского”, сборник-компиляцию, составленный из опубликованных уже источников (Вольтера, Штелина, Голикова и др.) [12]. Книга состоит из двух частей, одна из которых посвящена Петру I (224 статьи), а другая – Карлу XII (40 статей); как в общей композиции сборника, так и в оценке героев очевидно влияние Вольтера. Оба государя признаются великими людьми, но если деятельность Карла XII получает неоднозначную оценку, то Петр I оценивается исключительно высоко, являя собой образец “просвещенного монарха”, руководствовавшегося идеями чести и блага отечества.

Уже в XIX в. были напечатаны, сначала в извлечениях, а затем полностью “Рассказы Нартова о Петре Великом” (1891 г.), сохранившиеся в единственном списке, который их издатель Л.Н.Майков датировал не ранее 1818 г. По мнению исследователя, “повествования и речи” только в части своей могут быть приписаны А.К.Нартову, токарю и механику Петра Великого. В целом это памятник сложного состава, основанный как на личных воспоминаниях А.К.Нартова, так и на письменных источниках (произведениях Вольтера, Мовильона, Руссе, Катифоро), а также на устных преданиях[13]. Составлен он был, как предполагает Л.Н.Майков, не ранее 70-х годов XVIII в. младшим сыном сподвижника Петра I, А.А.Нартовым[14].

А.К.Нартов был замечательным мастером, прошедшим европейскую школу: в 1718–1720 гг. он побывал в Берлине, Париже, Лондоне. В Голландии он по заданию царя, совершенствовался в “механических искусствах” и закупал инструменты; по возвращении работал в царской токарне и руководил всеми царскими мастерскими, впоследствии занимался воспитанием “учеников и мастеровых людей”, находясь “всегда безотлучно при Академии наук”[15]. Понимая необходимость заведения в России учебного заведения, где можно было бы обучать юношей разным ремеслам и художествам, он в 1724 г. подал Петру I проект об учреждении Академии художеств[16].

Если токарь Петра Великого, при всем мастерстве и масштабности своего кругозора, не был, по замечанию М.Б.Плюхановой, человеком письменной культуры, то сын его, А.А.Нартов, получивший образование в Академической гимназии и университете, был хорошо известен в сфере словесного искусства как поэт, сотрудник ряда журналов и переводчик с немецкого и французского языков. Выбор сочинений для перевода свидетельствует об устойчивом интересе А.А.Нартова к области древней и новой истории, жанрам политико-воспитательного романа и панегирика и образу “идеального государя”[17].

Как и большинство ученых людей того времени, А.А.Нартов, отличаясь энциклопедизмом интересов, интенсивно работал в разных сферах науки: оставил труды в области минералогии, лесоводства, экономики сельского хозяйства, был одним из основателей Вольного экономического общества, его первым секретарем и президентом.

Признанием заслуг А.А.Нартова в деле научного исследования и просвещения было избрание его почетным членом Академии наук (с 1796 г.), Академии художеств Харьковского университета, Королевской Стокгольмской академии, Лейпцигского ученого общества свободных наук и художеств и др. В 1801 г. он был назначен президентом Российской Академии, и в этом звании оставался до своей кончины (апрель 1813 г.).

Учитывая круг литературных интересов А.А.Нартова, можно предположить, что его обращение к теме Петра I, представленной в жанрах анекдота и апофтегмы, не было случайным[18]. Будучи широко образованным человеком, А.А.Нартов, при составлении сборника, воспользовался западноевропейскими книжными источниками, предварительно отредактировав их[19].

Несходство личных судеб названных авторов не заслоняет ряда общих, типологически родственных черт жизни и деятельности этих людей: все они получили университетское образование, владели европейскими языками, отличались широтой интересов, находивших применение в разных областях науки и культуры.

При всем многообразии деятельности – научно-исследовательской, преподавательской, просветительской, они находили время для собирания, записывания и редактирования рассказов о Петре Первом, полагая, что тем самым приносят пользу как своим современникам, так и потомкам[20]. Понятие “польза”, при всей изменчивости своего содержания, конкретизирующегося в зависимости от более широкого контекста (исторического, социокультурного, литературного), обладает одним постоянным качеством: оно имеет, в глазах людей XVIII в. характер высшей ценности, сообщающей смысл их жизни и деятельности[21].

Чтобы понять, какую пользу надеялись доставить читателям собиратели анекдотов о Петре Великом, обратимся к книге Я. Штелина, дающей о том вполне определенное представление.

Уже в отзыве М.М.Щербатова ясно обозначены роль и значение исторических анекдотов, представляющих ценность для “любопытных историков”[22] и, одновременно, служащих средством воспитания, наставления и для “самих государей”[23]. Конечно, круг предполагаемых читателей не ограничивался членами царствующей семьи, книга предназначалась любому, интересующемуся отечественной историей и стремящемуся получить от чтения не только удовольствие, но и пользу. Польза заключалась не только в расширении и углублении знаний о Петре Великом и его окружении, не менее важной была “учительная сторона” сообщаемых фактов – нравственная оценка того или иного поступка, выраженная если не в самом сюжете, то в авторских комментариях к нему[24].

Общеизвестно, сколь важную роль отводили деятели Просвещения личности государя, полагая, что именно от него зависит состояние умов и нравов его подданных. Составители сборников, будучи апологетами “просвещенной монархии” и “просвещенного государя” в лице Петра I, разделяли веру людей того времени в спасительную, облагораживающую роль положительного примера, предлагая вниманию читателей лишь те факты из жизни “российского героя”, которые могли служить образцом для подражания[25].

 Все без исключения сборники представляют Петра идеальным государем: он наделен всеми достоинствами правителей древних и новых веков и практически лишен их недостатков. Поэтому отнюдь не случайно апофтегма императора Траяна, воспринимавшегося многими поколениями как образец идеального государя, отца отечества, приписывается в сборнике О.Беляева Петру I.

 

Траян

Таким я должен быть императором для простых людей, какого бы я сам желал иметь, будь я простым смертным[26].

Петр I

Я хочу, – сказал государь, – вести подданных своих с такою же справедливостию и тишиною, как бы я сам хотел трактован быть, ежели б по определению Всевышняго родился я подданным (Беляев. № 171. – С.180).

 

Единодушно признавая Петра I великим государем, составители сборников по-разному оценивают характер этого величия, формы его проявления, в силу чего образ Петра, при всей его идеальности, варьируется в разных сборниках.

Так, например, в книге Штелина величие оказывается неразрывно связанным с героизмом, понимаемым как способность постоянного преодоления “опасностей и препон” во имя высшей цели[27]. “Наименование великий никакой государь ниже герой после смерти своей о себе не подтвердил и с беспрекословным согласием всех народов до нынешних времен не удержал, как только тот, с которым случались следующие обстоятельства, и которой одарен был нижеозначенными свойствами, как то: великим духом, природною остротою и разумом, сильным желанием к произведению чего-нибудь великого; и которой был окружаем великими опасностями и препонами; но которой преодолевал оныя великими и неутомимыми трудами, храбростию и постоянством, коими он приводил к концу свои намерения, от чего проистекала великая и всеобщая польза (здесь и далее курсив мой. – Е.Н.), которую чрез то государство получало. В вышеупомянутом рассуждении ясно показано, – заключает Штелин, – что все сие точно в Петре Великом находилось и что он в том превзошел многих...” (№ 5. С. 24–25)[28].

Очевидно, что уже в самом начале сборника читателю предлагается вполне определенная концепция образа главного героя: задаются основные свойства его характера, определяется смысл и цель его жизни, формулируется та сюжетная ситуация, которая с максимальной полнотой позволяет раскрыться этим свойствам, – ситуация преодоления препятствий[29]. Большинство анекдотов сборника так или иначе служат иллюстрацией этого рассуждения. Рано осознавший высокое предназначение, Петр отказывается от многих удовольствий и развлечений, “с младенчества” приучает себя к “простому и суровому житию” (№ 30. С. 129), провозглашает общеобязательным принцип служения отечеству, являя собой пример такого служения. Доминантой образа становится самоотверженная любовь царя к подданным, ради которых он жертвует временем, силами, здоровьем, сыном и, в конечном счете, жизнью.

“И так он по одной любви к отечеству изключил роднаго своего сына из наследства, чтоб некогда при его возшествии не рушилось сие сильное и великолепное здание государственнаго его правления, и просвещенные онаго жители не ввергнулись бы паки в прежний мрак неведения, – пишет Штелин в анекдоте под названием “Петра Великаго удивительная любовь к своему государству и отечеству”. – Еще ужаснейший опыт таковой его ревностной любви к отечеству, в пользу коего сей Отец отечества сам собою хотел пожертвовать, явствует из его в кабинете находящагося своеручнаго писма к Правительствующему Сенату в Петербурге из лагеря при Пруте 1711 года...” (Штелин. № 17. С.75–76)[30].

Нартов рассказывает, как Петр, будучи уже больным, отправляется на Ладожский канал, а оттуда в Сестребек и, по возвращении, видя болезнь умножившейся, говорит Блументросту: “Болезнь упряма, знает то натура, что творит, но о пользе государства пещись надлежит неусыпно, доколе силы есть” (Нартов. № 61).

Широко понимаемый мотив пользы определяет всю жизнь Петра, пронизывает все его дела и начинания, будь то реформирование армии, заведение фабрик, путешествия, работа на корабельных верфях, прохождение военной службы или “поправление обуви финских мужиков” (См.: Нартов. № 15, 40, 61, 69, 81, 89, 161; Штелин. № 5, 30, 76, 92; Беляев. № 147, 191, 193, 195, 200). “Здравый разсудок требует, чтоб ничего вдруг не уничтожать, но наперед все с надлежащею точностию изследовать, и что полезно, то приводить в действо, – пишет Штелин, – Точно сего правила держался и Петр Великий. Природное его побуждение само по себе охотно всем желало заниматься и все изследовать, что казалось ему имеющим некоторой вид пользы, к преобразованию Российского государства и к споспешествованию восстановления онаго” (Штелин. № 28. С. 118).

Способы достижения “всеобщего блага” известны: это защита от внешних врагов и сохранение внутреннего мира, неуклонное соблюдение правосудия, развитие коммерции и художеств, а также просвещение, наставление и исправление подданных[31].

Составители сборников, убежденные в преобразующей силе знаний (чему в немалой степени способствовала их сословно-профессиональная принадлежность), значительное место отводят теме просвещения России, культурных реформ Петра, в различных ее аспектах, – это борьба с невежеством, обучение российских юношей за границей, заведение школ и создание Академии наук, забота о переводе и издании необходимых книг и т.д. (См., например: Штелин. № 18, 27, 34, 54, 61, 63, 73, 91, 92, 41, 49, 105; Нартов. № 13, 18, 30, 39, 143, 147).

Понимая просвещение во многом как европеизацию России, и Штелин, и Нартов затрагивают тему отношения Петра к “иноземцам”, являющуюся составной частью проблемы взаимоотношения двух культур – русской и европейской (Штелин. № 16, 19, 40, 44, 88, 91, 99; Нартов. № 1, 2, 4, 38, 63, 68, 70). “Не можно сказать, – начинает Штелин один из анекдотов на эту тему, – чтоб Петр Великий имел слепую любовь к иноземцам и к иностранным нравам и обычаям; но из всех обстоятельств довольно явствует, что он единственно для пользы и выгоды своего государства имел о иностранцах хорошее мнение и их ласкал” (Штелин. № 19. С. 83).

Стремление понять, “чего еще в государстве его недостает”, было, как считает Штелин, побудительным мотивом первого путешествия царя за границу, предметом же сравнения служило “как различие в нравах народа, так ремеслах и торговле” (Штелин. № 19. С. 83). Одной из главных задач первого путешествия Петра за границу было стремление понять, “чего еще в государстве его недостает”; а предметом сравнения служили “как различие в нравах народа, так ремеслах и торговле” (Штелин. № 19. С. 83). Хотя тогда уже заметен был “вкус царя к хорошим картинам”, но, как замечает Штелин, “по тогдашнему предмету предприятаго им путешествия столько занимался он изучением корабельного строения, познанием мореплавания и нужных тому вещей, что не мог еще углубиться в так называемыя изящныя художества” (№ 34. С. 136. См. также: № 91. С. 375).

Как и Штелин, Нартов видит причины “отдаленного странствования”, предпринятого царем, в желании “просветить себя науками и художествами”, из наук же на первом месте оказываются “математика, архитектура и инженерство” (Нартов. № 2, 4, 38) “Если хотите быть моими друзьями, – говорит Петр, обращаясь к жителям Саардама, – то обходитесь со мною не как с царем, а как с своим товарищем, инако лишите меня удовольствия быть вашим учеником, ради чего я нарочно сюда приехал. Я ищу не почестей, а полезных знаний...” (Нартов. № 1).

За двадцать лет, прошедших со времени Великого посольства, достигнуты были значительные результаты в строительстве флота, организации фабрик и заводов, что заставляет Петра обратить больше внимание на “науки и художества”. “При втором своем пребывании в 1717 и 1718 годах в Голландии и во Франции, – замечает Штелин, сравнивая два путешествия, – больше он заботился о науках и художествах”32.

В одном из анекдотов из нартовского сборника повествуется о том, как Петр пишет наказ Камчатской экспедиции, сопровождая его такими словами: “Оградя отечество безопасностию от неприятеля, надлежит стараться находить славу государству чрез искусства и науки...” (Нартов. № 149).

Мотив пользы и славы отечества выступает в качестве основного в деле создания Академии наук, которой отводится особая, едва ли не главная роль в деле европеизации и просвещения России. Когда один из советников царя усомнился, “будет ли народу проистекать великая польза от такой Академии наук, которая долженствует состоять из ученых и знаменитых мужей, которые весьма мало либо совсем ничего не будут вдаваться в учение юношества”, то Петр произнес пространную речь, раскрывающую его намерения. “Для чего же не произойти пользы? – примолвил царь. – ...От них должны быть писаны книги во всех науках, которыя я хочу на российском языке иметь переведенными; сие должны переводить те юноши, которые к тому будут выбраны и им отданы научиться уразуметь, а после сами обучать тем наукам и быть учителями оных. Посредством других трудов, которые они от своих наук и новых открытий на латинском языке писать и в тиснение отдавать будут, должны они нам приобрести в Европе честь и доверенность, что и у нас имеются науки и больше не можем быть почитаемы презрения достойными варварами. А тогда должны и подданные мои в коллегиях, канцеляриях, конторах и других судебных местах во всех бываемых делах, где требуются науки, обратиться к Академии и получить от нее совет” (Штелин. № 105. С. 446–447)33.

В сущности, речь Петра является кратким пересказом основных идей Проекта основания Академии наук и художеств, обсуждавшегося в Сенате 22 января 1724 г. и вполне определенно фиксирует его стремление придать Академии статус не только научного, но и учебного учреждения, центра просвещения, способного принести России честь и славу и доставить пользу распространением наук в многообразных отраслях знания и государственного управления34.

Общая тема торжества разума во всех жизненных сферах неизбежно соединялась с темой борьбы против невежества, суеверия и предрассудков35. Искоренению “ложных мнений” в народе способствовало разоблачение “пустосвятов” и невежд, и, одновременно, распространение “истинных знаний”. Огромная роль в этом отводилась книге, слову, не случайно Петр сам определял, что и как следует переводить и издавать36.

 “Между прочими препятствиями ко введению и споспешествованию наук и добрых нравов, усмотрел Петр Великий по собственному своему благоразсуждению, что в государстве его весьма много не достает таковых книг, которыя другим народам к просвещению, познанию и исправлению нравов служили. Сей великий император, котораго ревность побуждала иметь неутомимое тщание о соделании подданных своих разумными, учеными и просвещенными, велел себе предложить книги нужнейших наук, из числа оных избрал лучшия, к его намерениям способнейшия и приказал их на российской язык перевесть и напечатать” (№ 92. С. 380).

Среди “нужнейших” книг оказываются исторические сочинения, о которых Петр имел особое попечение. Нартов приводит разговор Петра с Феофаном Прокоповичем, где царь высказывает желание как можно скорее иметь полную российскую историю: “Государь любил читать летописи и, собрав их довольно, некогда Феофану Прокоповичу говорил: “Когда увидим мы полную России историю? Я велел перевесть многия полезныя книги...” (Нартов. № 38)37.

В эпоху петровских реформ понятие “польза” вторгается даже в сферу развлечений, которым царь стремится придать осмысленный характер, что ясно просматривается и в учреждении ассамблей, и в организации празднеств на европейский манер и во многих других акциях Петра I (см., например: Штелин. № 27, 33, 73, 97; Нартов. № 34, 56, 67; Беляев. № 110, 170).

Так, например, исключительно соображениями пользы объясняется любовь Петра к фейерверку, который стал, со времени его царствования, непременным атрибутом праздника. “В знаменитые придворные праздники, в новый год, при торжестве одержанной победы и во время других торжественных дней... был обыкновенно к заключению торжества фейеверк.... – сообщает Штелин и приводит далее слова Петра, объясняющие его намерения. – “Весьма же нужно приучать подданных чрез потешный огонь к другому огню и их в том упражнять. Ибо я узнал опытом, что меньше страшатся важнаго огня, чем более приобыкли упражняться в потешном” (Штелин. № 97. Вариант: Нартов. № 67)38.

Стремление совместить “пользу и удовольствие” составляет смысловое ядро анекдота, названного “Петра Великаго изобретение поучительнаго садоваго украшения” (Штелин. № 73). Осматривая работы по устройству Летнего сада и желая, чтобы “сие увеселительное место служило и некоторым просвещением общества”, Петр предлагает садовнику подумать над тем, каким образом приходящие сюда “могли в оном при удовольствии своем найти также некоторое поучительное наставление”. Решение поставленной задачи принадлежит самому царю, приказавшему “в лицах представить Езоповы басни” и поместить их в куртинах. “Но как сей монарх заключил, что весьма малое число прогуливающихся будут понимать содержание сих изображений, то приказал он подле каждой статуи поставить столб, где на жестяном листе как самая басня, так и истолкование оной были разборчивыми российскими буквами написаны” (Штелин. № 73. С. 309).

Подводя итог, еще раз отметим, что сборники анекдотов о Петре I, в глазах их составителей и читателей, не были “праздным препровождением свободного времени”, напротив, они выполняли важные задачи как познавательные, так и воспитательные, в немалой степени способствуя славе “сего великого мужа” и “чести России”. Представляя в отечественной словесности особую область “полезно-забавного вещесловия”, они, помимо всего прочего, вполне отвечали желанию Петра придать осмысленный характер разнообразным формам отдыха и развлечения. Все это позволяет заключить, что столь маловажное, на первый взгляд, дело, как собирание анекдотов, их редактирование и издание ничуть не противоречило тому кругу обязанностей, которые предписывались академикам и вполне отвечало той цели, которая была поставлена Петром перед Академией наук – содействовать образованию и просвещению российских подданных, повышая авторитет и престиж России в европейских странах.

 


Примечания

 

[1] Голиков И.И. Анекдоты, касающиеся до сего Великаго государя / Доп. к Деяниям Петра Великаго. – М., 1796. Ч. 17; Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великаго, собранные И.Голиковым. Изд. 2-е, исправленное, дополненное и умноженное. – М., 1798; Штелин Я. Подлинные анекдоты Петра Великаго слышанные из уст знатных особ в Москве и Санктпетербурге. Изданные в свет Яковом фон Штелиным, а переведенные на российский язык Карлом Рембовским. – М., 1787; Рассказы Нартова о Петре Великом / Изд. Л.Н.Майкова. – СОРЯС, 1891. – Т. 52. – № 8; Беляев О. Дух Петра Великаго императора всероссийскаго и соперника его Карла XII короля шведскаго. Издано трудами и иждивением императорской Академии наук унтер-библиотекаря Осипа Беляева. – СПб., 1798. Анекдоты о Петре I включены также в другую книгу О.Беляева: “Кабинет Петра Великаго...” – СПб., 1793. – Ч. 1-2. В дальнейшем ссылки на эти издания даются в тексте с указанием фамилии составителя, страницы или номера анекдота.

[2] Об этом и других изданиях Штелина на иностранных языках см.: Минцлов Р. Петр Великий в иностранной литературе. – СПб., 1892. – С. 92-94. № 4-9.

[3] Цит. по: Малиновский К.В. Якоб Штелин, жизнь и деятельность //Записки Якоба Штелина об изящных искусствах в России. М., 1990. Т. 1. С. 8.

[4] О Штелине см.: Гуковский Г.А. Русская литература в немецком журнале XVIII века // XVIII век. – М.-Л., 1968. Сб. 3. – С.393-394; Малиновский К.В. Якоб Штелин, жизнь и деятельность // Записки Якоба Штелина об изящных искусствах в России. – С.7-32; Он же. Записка Якоба Штелина о Прутском походе Петра / Русская литература. – 1982. – № 2. – С.163-168; Минцлов Р. Петр Великий... – С.92-95; Пекарский П. История имп. Академии наук в Петербурге. – СПб., 1870. – Т. 1. – С.538-567.

[5] Из определения К.В.Разумовского, президента Академии наук: “Профессору Штелину, не оставляя прежних положенных на него при Академии дел, быть директором всех при Академии художеств, как человеку довольно искусному и довольно разумеющему все художества” (Цит. по: Записки Якоба Штелина об изящных искусствах в России. Примечания. – С.437).

[6] Малиновский К.В. Якоб Штелин, жизнь и деятельность. – С.18.

[7] Так, например, на протяжении 20 лет Штелин собирая из разных источников сведения о истории живописи, скульптуры, архитектуры, гравирования, искусства фейерверков и т. п. для создания уникальных “Известий об изящных искусствах в России”.

[8] С 1742 по 1745 гг. он состоял при великом князе Петре Федоровиче в качестве воспитателя и оставил весьма любопытные записки о нем. (См.: Записки Штелина о Петре Третьем, императоре всероссийском // ЧОИДР. – М., 1866. – Т. 91. Кн. 3-4).

[9] Список “свидетелей”, сообщивших Штелину анекдоты о Петре Первом, помещен в конце его книги. (См.: Штелин Я. Подлинные анекдоты Петра Великаго... – С. 539-592.)

[10] Более пространно Штелин определяет смысл и значение своего труда в письме к М.М.Щербатову. Вот строки из черновика дополнения письма, датированного декабрем 1780 г.: “...Что до меня, если я решусь, наконец, напечатать их (имеются в виду анекдоты о Петре I. – Е.Н.), у меня не будет никакой иной цели, кроме той, которую я указал в предисловии с самого начала – побудить многих других русских патриотов и почитателей Петра Великого подражать мне на пользу ему и превзойти меня, собирая тысячи других анекдотов, когда они слышат рассказы своих отцов, дедушек, и родителей и современников Петра Великого, которые постепенно стираются из памяти и ускользают из знания потомства, как множество других, исчезнувших вместе с их очевидцами, из которых в наши дни мало кто еще жив... Подобным способом и подражая мне, они смогут вполне составить еще второй, третий и, может быть, несколько томов интересных анекдотов, вырвать их из рук забвения и сохранить сокровище, всегда ценное для Отечества и восхитительное для Европы” (Цит. по: Малиновский К.В. Записка Якоба Штелина о Прутском походе Петра I / Русская литература. – 1982. – № 2. – С. 167).

[11] М.М.Щербатов высоко оценивал деятельность Я.Штелина на поприще русской культуры, о чем свидетельствует его письмо сыну Штелина по случаю смерти его отца. “Могу вас уверить, милостивый государь, – пишет Щербатов, – что я был опечален этим горестным известием, как того заслуживали личные качества покойнаго, его многолетнее служение на пользу России и в особенности то дружеское расположение, каким он удостоивал меня...” (Князь Михаил Михайлович Щербатов. Письма его к Я.Я. и П.Я.Штелиным. Публ. Л.Н.Майкова / Русская Старина. – 1891. – Т. LXXII, ноябрь. – С.466).

[12] О Беляеве см.: Степанов В.П. Беляев // Словарь русских писателей XVIII века. – Л., 1988. Вып. 1 (А–И). – С.83. Что касается “Кабинета Петра Великаго...”, то сам Беляев ссылается не только на письменный, но и на устный источник ряда рассказов о Петре (См., например: Беляев. Кабинет Петра Великаго... Ч. II. – С. 51, 53).

[13] Об источниках собрания Нартова см.: Майков Л.Н. Рассказы Нартова о Петре Великом. – С. VI-XI.

[14] Подробнее о Нартове и его сочинении см.: Майков Л.Н. Рассказы Нартова о Петре Великом. – С. I-XX; Кубасов И.А. Нартов А.А. // Русский биографический словарь. – СПб., 1914. “Нааке-Накенский – Николай Николаевич Старший”. – С. 68-70; Лепехин М.П. Нартов Андрей Андреевич // Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 2. (К-П). – СПб., 1999. -С. 321-326; Павленко Н.И. “Достопамятные повествования” Нартова о Петре Великом // Россию поднял на дыбы. – Т 2. – С. 527-531.

[15] См. его “Доношение в Канцелярию Академических наук” 1754 г. // Рассказы Нартова о Петре Великом. – С. XVII-XX.

[16] Подробнее см.: Плюханова М.Б. Нартов Андрей Константинович // Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 2 (К-П). – СПб., 1999. – С. 326-327; Загорский Ф.Н. А.К.Нартов. – М., 1969.

[17] Среди переводов, выполненных А.А.Нартовым, – “История” Геродота, “Слово похвальное императору Траяну” Плиния Младшего, “Слово похвальное ... графу Тюренну” Э.Флешье, пересказ “Киропедии” Ксенофонта, выполненный Ж.Пернетти, “Путешествие младшего Анахарсиса по Греции” Ж.-Ж. Бартелеми.

[18] Примечателен тот факт, что в 1772 г. Нартов и Штелин сотрудничали в рамках одного проекта: для завершения “медалической истории” со времени Петра Великого было создано два Медальных комитета, в составе одного из них был А.А. Нартов (занимался изобретением рисунков и надписей к ним), в составе другого – Штелин (исполнял проекты медалей). См.: Штелин Я. Об истории жизни и деяний Петра Великого в 125 медалях // Записки Якоба Штелина об изящных искусствах в России. – С. 344-346.

[19] Приемы обработки, как считает Л.Н.Майков, были несложными и сводились, в основном, к изменению объема и стилистической правке, однако характер комментирования “чужих” текстов заслуживает примечания. “Дополнение обыкновенно состоит в том, – отмечает Л.Н.Майков, – что приводится изречение Петра, будто бы сказанное им по тому или другому случаю; но речам этим придается всегда особый нравоучительный смысл, отзывающийся сочинительством и потому подозрительный” (Майков Л.Н. Рассказы Нартова о Петре Великом. – С. IX).

[20] О том, насколько редкими были часы досуга, со всей очевидностью свидетельствует письмо Штелина Г.Н.Теплову, датированное 1757 (?) годом: “До сих пор я был лишен времени и подходящего досуга для написания писем...Когда я иногда льщу себя надеждой иметь свободный вечер, чтобы посвятить себя переписке с моими друзьями, тут же тысяча тех или иных происшествий похищает к меня это невинное удовольствие: или я отдыхаю от печалей, которые гложут меня в течение дня, особенно в Академии, или почта, прибывшая для составления газеты на завтрашний день, или отпечатанный оттиск для его корректуры, или поручение от верховного Сената, или Канцелярии от строений, или Артиллерийской канцелярии, или от наших граверов, или от итальянского живописца и т.п., чтобы в спешке исполнить инвенцию для рисунка. Иной раз мне хотелось бы отдохнуть от всего этого, если бы немного больше свободного времени и более независимый характер позволили мне это” (Письма Якоба Штелина // Записки Якоба Штелина об изящных искусствах в России. – М., 1990. – Т. 1. – С. 420-421).

[21] Судить о том, насколько жизнь людей XVIII в была подчинена универсальной идее “пользы”, можно хотя бы по письмам Штелина, в которых это понятие становится своего рода лейтмотивом. См.: Письма Якоба Штелина – С. 415, 416, 417, 419, 420.

[22] Высказанное М.М.Щербатовым мнение о достоверности анекдотов было поколеблено уже в XIX в., хотя интерес историков к этому сочинению, представляющему, по их мнению, любопытный памятник общественной мысли, сохранился. Так, например, П.П.Пекарский так оценивает значение “Подлинных анекдотов”: “Анекдоты о Петре Великом собирал Штелин в продолжение 30 лет, правда, собирал без всякой критики и поверки, почему достоверность большей части из них подлежит сомнению, тем не менее этот труд заслуживает внимания уже по тому одному, что дает понятие о том, как представлялся Петр Великий в умах современников и ближайших потомков” (Пекарский П. О переписке академика Штелина, хранящейся в императорской Публичной библиотеке // Записки императорской Академии наук. – СПб., 1865. – Т. VII. – Кн. 2. – С. 118). Современный исследователь, К.В.Малиновский, работая в течение многих лет с архивами Штелина, имел возможность изучить подготовительные материалы к анекдотам и сравнить их с опубликованным текстом. Это позволило ему придти к выводу, что Штелин чрезвычайно добросовестно передавал то, что слышал и стремился “к возможно более точному рассказу не только в целом, но и в деталях”. “И не его вина, – замечает исследователь, – что в большинстве случаев он не располагал материалами для проверки и вынужден был довольствоваться услышанным” (Малиновский К.В. Записка Якоба Штелина о Прутском походе Петра I. – С. 164).

[23] К 80-м годам XVIII в. издание книг, содержащих наставления для государей стало уже традицией, в русле этой традиции и была, очевидно, воспринята М.М. Щербатовым книга Я.Штелина. О переводных сочинениях подобного рода см., в частности: Николаев С.И. Литературная культура петровской эпохи. – СПб., 1996. – С. 17-19.

[24] Анекдоты условно можно разделить на две категории: одни сообщали о неизвестных или малоизвестных фактах из жизни великого человека, другие раскрывали тайные причины общеизвестных деяний и поступков.

[25] Ср.: “Если генерал армии или государственный деятель сказал что-либо по важному поводу особым и выразительным стилем, характеризующим его дарование и дух века, следует несомненно передать его речь дословно; из этих речей, вероятно, состоит самая полезная часть истории” (Вольтер. История // История и Энциклопедия Дидро и д’Аламбера. – Л., 1978. – С. 16).

[26] Евтропий. Бревиарий Римской истории, VIII, 5 // Памятники поздней античной научно-художественной литературы II-V века. – М., 1964. – С. 333.

[27] В сборнике Беляева, как уже отмечалось, величие Петра в большей степени раскрывается в военной сфере, в образе Петра на первый план выступают его военные дарования и те качества, которые делают его идеальным военачальником – бесстрашие во время сражений, верность слову в отношениях с союзниками, великодушие к побежденному врагу, забота о солдатах и проч. (более 50 анекдотов). Что касается сборника Нартова, то его внимание привлекает как государственная, так и частная жизнь Петра. Значительное количество анекдотов посвящено мерам, предпринятым царем для просвещения отечества и исправления нравов, его попечению о развитии “механических искусств”. Пожалуй, ни в одном сборнике тема взаимоотношений Петра с ближайшим окружением – родственниками и друзьями, “сочувственниками и единомышленниками” – не представлена так живо и подробно, как у Нартова.

[28] “Рассуждение...” представляет собой краткий вариант ранней публикации Штелина “О разности великаго человека и человека славнаго, знатнаго и сильнаго”, представляющей, в свою очередь, сокращенное изложение “Речи...” аббата де Сен-Пьерра, произнесенной им во Французской Академии, о чем Штелин и извещает своего читателя. (Примечания к Ведомостям. – СПб., 1741. – Ч. 59. – С. 236.)

[29] Под “препятствиями” понимается все то, что являлось помехой на пути преобразования и просвещения России. Мотив препятствий, которые вынужден был преодолевать Петр на протяжении всей своей жизни, был намечен уже в “Слове похвальном” М.В.Ломоносова. Ср.: “И так, сколько сила, сколько краткость определенного времени позволит, важнейшия токмо дела его упомянем, потом преодоленныя в них сильныя препятствия, наконец, его добродетели, в таковых предприятиях споспешествовавшия” (Ломоносов М.В. Слово похвальное Петру Великому // Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. – М.:Л., 1959. – Т. 8. – С. 591).

[30] О письме-завещании Петра I из Прутского похода сообщается и в кн.: Беляев О. Кабинет Петра Великаго... – СПб., 1793. – Ч. II. – С.78-79.

[31] Ср. с Генеральном регламентом 1720 г., где учреждение государственных коллегий объясняется необходимостью “поправления полезной юстиции и полиции”, “охранения своих верных подданных и содержания морских и сухопутных войск в добром состоянии” и, наконец, развития “коммерции, художеств и мануфактур” (См.: Воскресенский Н.А. Законодательные акты Петра I. – М.-Л., 1945. – Т. 1. – С. 482).

32 Ср. с оценкой результатов первого путешествия Петра, данной М.М.Богословским: “Всего сильнее поразила Петра и, вероятно, самое яркое воспоминание оставила о себе материальная сторона европейской жизни, техника, которой не только в морском и военном деле, но и в широких и самых разнообразных проявлениях ее он так интересовался. Европейский корабль, как и целый флот, фабрика, мастерская, машина, величественные здания, разного рода сложные сооружения, разнообразные произведения человеческого знания и прикладного искусства – таковы были предметы, привлекавшие с его стороны всего более внимания...” (Богословский М.М. Петр I: Материалы для биографии. – М.;Л., 1946. – Т. 2. – С. 580).

33 Ср. с тем, как рассказывает о проекте создания Академии наук Нартов: “Государь, разсматривая в токарной план учреждения Академии наук...., взглянув на Нартова, говорил ему: “Надлежит при том быть департаменту художеств, а паче механическому... Желание мое – насадить в столице сей рукомеслие, науки и художества вообще” (Нартов. № 65).

34 Подробнее о целях и задачах, которые ставил перед будущей Академией наук Петр I см.: Копелевич Ю.Х. Основание Петербургской Академии наук. – Л., 1977. – С. 32-79.

35 Составители сборников о российском императоре вполне разделяли свойственный петровскому времени пафос обличения невежества, лицемерия и пустосвятства, нашедший выражение в Духовном регламенте, в словах и проповедях Феофана Прокоповича, в сатирах А.Д.Кантемира. Не случайно почти все сборники обошел сюжет, связанный с разоблачением Петром ложного чуда (Штелин. № 35, 38, 40, 48, 55; Нартов. № 103, 137). Подробно см.: Никанорова Е.К. Испытание чуда в анекдотах и преданиях о Петре I // Материалы к словарю сюжетов и мотивов русской литературы. Вып. 2. Сюжет и мотив в контексте традиции. – Новосибирск, 1998. – С. 75-93.

36 “Петр формировал репертуар переводов, заказывал переводы..., следил за ходом работы переводчиков, – пишет С.И.Николаев. – Но тщательная забота и опека неизбежно налагали на переводную литературу свои ограничения: ее репертуар был жестко подчинен государственной необходимости, и как раз для изящной словесности в ней места не нашлось” (Николаев С.И. Литературная культура. – С. 13).

37 Это сообщение находит подтверждение в ряде указов Петра I, включая и знаменитый “Указ Петра I Сенату об издании указа и определения о посылке во все монастыри Российского государства сведущих людей для просмотра и извлечения древних рукописей и книг исторических, от 16 октября 1720 года” (См.: Воскресенский Н.А. Законодательные акты Петра I. № 95. – С. 86-87). См. также “Указ Петра I о подтверждении повеления представить в Синод старые, имеющие научный интерес, монеты, камни и тому подобные предметы, о покупке их в казну и о посылке знающих людей в монастыри для отбора их, от 20 апреля 1722 года” (Воскресенский Н.А. Законодательные акты Петра I. № 133. С. 108).

38 Фейерверки действительно совмещали “приятное с полезным”, будучи средством пропаганды и популяризации петровских идей. “Фейерверки и иллюминации были наиболее емкой формой синтеза искусств в XVIII веке: помимо пиротехники они включали в себя портретную и театральную живопись, скульптуру, архитектуру, литературу, музыку, – пишет К.В.Малиновский. – ...В XVIII веке фейерверки были наиболее эффективной формой воздействия на массового зрителя и внушения ему идей и представлений, исходящих от верховной власти” (Записки Якоба Штелина об изящных искусствах в России. -М., 1990. – Т. 1. – С. 239).