Т.Б.Юмсунова
фонетическое и
морфологическое своеобразие
говоров старообрядцев
забайкалья*
Настоящая статья
посвящена рассмотрению основных фонетических и морфологических особенностей
говоров старообрядцев, так называемых семейских, Забайкалья, которые являются
говорами вторичного образования. Предки нынешних семейских переселились в
Забайкалье в 70-х годах XVIII в. из районов Ветки и Стародубья (ныне
Гомельская и Брянская области), куда они бежали после раскола в русской
православной церкви, спасаясь от преследований за приверженность
древлеправославной вере.
В результате
неоднократных перемещений семейских на территории Европы и в Сибирь их говоры
испытали белорусско-польское воздействие в районах Ветки и Стародубья и
монголо-бурятское в Забайкалье. Однако особенно сильному влиянию в Забайкалье
подверглись исследуемые говоры со стороны соседних русских сибирских
старожильческих говоров, имеющих севернорусскую основу. В связи со сложностью
исторической судьбы забайкальских старообрядцев выявление материнской основы их
говоров вызывает определенные трудности.
Фонетические
особенности
Под ударением в исследуемых говорах, как и в литературном языке, различается пять гласных фонем: ‹а›, ‹о›, ‹е›, ‹и›, ‹у›.
1. В речи носителей говоров всех поколений аканье
недиссимилятивное: совпадение гласных на месте ‹о› и ‹а› в 1-м предударном
слоге после твердых согласных в [а]: к[а]саÛ, стр[а]даÛ; к[а]соÛй, стр[а]доÛй; к[а]с’еÛ, стр[а]д’еÛ; к[а]с’иÛца, стр[а]дыÛ, к[а]суÛ, стр[а]дуÛ и т.п.
О недиссимилятивном аканье в говорах семейских
Забайкалья писал А.М.Селищев [Селищев 1920, 44], его отмечали и последующие
исследователи этих говоров [Белькова 1970, 7; Калашников 1966, 27; Юмсунова
1992, 22-23]. Подобное аканье характерно также для говоров старообрядцев Алтая,
переселившихся, как и забайкальские семейские, с Ветки [Байрамова 1978, 171;
Маёрова 1967, 6]. Однако в говорах семейских Красночикойского района Читинской
области В.И.Копыловой зафиксировано диссимилятивное аканье, хотя в указанных
говорах наметилась тенденция перехода от диссимилятивной системы аканья к
недиссимилятивной [Копылова 1973, 27].
2. Разные типы безударного вокализма после мягких
согласных: сильное яканье, диссимилятивное яканье, иканье, еканье. Сильное
яканье, т.е. неразличение гласных фонем неверхнего подъема ‹а›, ‹о›, ‹е› после
мягких согласных перед твердыми и
мягкими согласными и совпадение их в звуке [а], характеризует речь
представителей традиционного слоя говоров семейских. Перед твердыми согласными:
св'[а]клаÛ, б'[а]даÛ, п'[а]тнаÛ; св'[а]клоÛй, б'[а]доÛй, п'[а]тноÛм; св'[а]клуÛ, б'[а]дуÛ, п'[а]тнуÛ; св'[а]клыÛ, б'[а]дыÛ и т.п.;
перед мягкими согласными: т'[а]л’аÛта, в'[а]н’ч'аÛт’, гл'[а]д'аÛт’; в'[а]зоÛш, зв'[а]роÛк, п'[а]т'оÛрка; с'[а]л’еÛ, б'[а]д’еЫ,
гл'[а]д’еЫт’; в'[а]з’иÛ, р'[а]к’иÛ, гл'[а]д’и и
т.п.
Кроме того, в речи носителей говоров старшего
поколения в данных позициях возможно произношение [a] и на месте ‹и›: к'[а]даÛла, в’[a]ноÛ, з’[a]моÛй, сп’[a]ртноÛе, бл’[a]ныÛ, к’[a]рп’иÛч, с’[a]д’еÛл’и и т.п..
В традиционном слое изучаемых говоров зафиксировано
также диссимилятивное яканье: произношение в 1-м предударном слоге после мягких
согласных при ударенных гласных верхнего и среднего подъема [а], а при ударной
гласной нижнего подъема – [и] независимо от твердости-мягкости последующего
согласного. Перед твердыми согласными: св'[а]клоÛй, в'[а]сноÛй; св'[а]клуÛ, в'[а]снуÛ; св'[а]клыÛ, в'[а]сныÛ, но
св'[и]клаÛ,
в'[и]снаÛ и т.п.; перед мягкими согласными: н'[а]с'оÛш ,в'[а]з'оÛш; в'[а]сн'еÛ, р'[а]к'еÛ; н'[а]с'иÛ, в'[а]з'иÛ, но:
с'[и]м'йаÛ,
в'[и]н'ч'аÛт' и т.п.
Речи представителей младшего и части среднего
поколений более свойственно иканье: неразличение гласных неверхнего подъема и
совпадение их в звуке [и] независимо от качества гласного под ударением. Перед
твердыми согласными: б'[и]даÛ, ст'[и]наÛ; б'[и]доÛй, ст'[и]ноÛй; б'[и]дуÛ, ст'[и]нуÛ; ст'[и]ныÛ, р'[и]дыÛ и т.п.;
перед мягкими согласными: с'[и]м'йаÛ, м'[и]н'аÛт'; в'[и]з'оÛш, н'[и]с'оÛш; с'[и]л'еÛ, ст'[и]н'еÛ; в'[и]з'иÛ, н'[и]с'иÛ и т.п. Хотя
“следы” яканья проскальзывают даже в речи лиц, имеющих высшее образование и
работающих в сфере просвещения: зв’[a]здаÛ, зв’[a]здоÛй и т.д. В
указанных слоях говора не исключено и еканье.
В 20-е годы А.М.Селищев выделял в говорах семейских
Забайкалья диссимилятивное яканье, иканье и непоследовательно проведенное
еканье, он же отмечал наметившуюся тенденцию к смешению диссимилятивного типа
яканья с ассимилятивным [Селищев 1920, 44-46]. Эволюцию диссимилятивного яканья
в ассимилятивное яканье, сильное яканье и иканье проследили последующие
исследователи говоров семейских [Калашников 1966; Копылова 1973]. Аналогичный
процесс деформации диссимилятивного яканья и изменение его в сильное наблюдается
в некоторых говорах поляков [Байрамова 1978, 191]. Сильное яканье
распространено и у бывших ветковцев в Восточно-Казахстанской области [Маёрова
1967, 6], хотя современным ветковским говорам известны разнообразные типы
яканья [Манаенкова 1974, 9]. Иканье в говорах семейских А.М.Селищев
рассматривал как “позднейшее наслоение”, результат влияния соседей-сибиряков, и
указывал, что “иканье проведено непоследовательно не только в группе говорящих,
но и в говоре одного и того же лица” [Селищев 1920, 40].
Итак, в говорах семейских Забайкалья под влиянием
русского литературного языка и окружающих сибирских старожильческих говоров
прослеживается тенденция к переходу от сильного яканья, наблюдаемого в речи
старшего и части среднего поколений, к иканью, более свойственному речи
молодежи. В то же время, возможно, само сильное яканье развилось из
диссимилятивного, о чем свидетельствует сохранение его следов в речи носителей
традиционного слоя говора.
3. Звонкая задненебная фонема ‹г› даже в речи
носителей традиционного слоя говора утрачивает фрикативное образование.
Стабильно она употребляется еще наряду с взрывным [г] в интервокальном
положении: бо[Ä]аÛты, б'еÛ [Ä]ат',
мо[Ä]иÛлк’и ‘кладбище’, яÛ[Ä]ода, о[Ä]ороÛд'ина, бри[Ä]ад’еÛр и т.п.; на конце слова в
соответствии с [Ä]
произносится [х]: твороÛ[х], поÛло[х], сн'е[х], плу[х], д'еÛн'е[х], но[х]
и т.п.
В других позициях чаще выступает взрывное [г]: а) в
начале слова перед гласными: [г]айуÛтка ‘собачья
конура’, [г]ород'баÛ ‘ограда,
изгородь’, [г]умноÛ, [г]утаÛр’ит’ и т.п.; но [Ä]аÛдко, [Ä]овоÛр'ит' и т.п.; б) в начале
слова перед сонорными и [в]: [г]воздоÛк, [г]л’ечоÛк ‘небольшой глиняный горшок’, [г]нуÛса ‘гнусавый, в нос говорящий человек’, [г]р’еÛбоват’ ‘брезговать’ и т.п.; но [Ä]лазл'иÛвый, [Ä]руÛд’и, [Ä]раÛмотный и
т.п.; в) внутри слова перед сонорными и звонкими шумными согласными: по[г]л'ад'еÛт', со[г]р'оÛб, ото[г]наÛт', ба[г]роÛвый и т.п.;
но: у[Ä]робл'аÛт', у[Ä]р'абаÛт’.
В речи младшего поколения во всех позициях, как
правило, наблюдается употребление взрывного [г] и только при оглушении в
позиции конца слова наряду с [к] сохраняется употребление [х]: сн'е[к] –
сн'е[х], дру[к] – дру[х], п'ироÛ[к] – п'ироÛ[х], д'еÛн’е[к] – д’еÛн'е[х] и т.п.
4. В речи старшего, преобладающей части среднего и
некоторой части младшего поколений прослеживается довольно последовательное
изменение заднеязычных [к’], [г’] в [т’], [д’] в позиции перед гласными – и(е):
таÛрач’[т’]и ‘сдобные булочки, ватрушки, смазанные или
начиненные вареньем, ягодами и др.’, м’акуÛш[т’]и ‘свежий домашний хлеб из пшеничной муки’, к п’еÛч’[т’]е, [т’]ирп’ич’;
шаÛн’[д’]и ‘ватрушки с творогом, ягодами, картофелем и
др.’, сапo[д’]иÛ,
д’еÛн’[д’]и, [д’]еор[д’]иÛн и т. п.
5. В речи представителей старшего поколения фонема ‹в›
имеет губно-губное образование. В сильном положении она реализуется в
билабиальном [w]; в слабых положениях выступает то в неслоговом [ў], то в
[у]-слоговом. Так, в традиционном слое говоров в позиции конца слова [w]
выступает преимущественно перед гласными: моркоÛ[w]а, тра[w]аÛ, саÛ[w]ана, доÛбро[w]о, короÛ[w]ы, св’акроÛ[w]ы и т.п.
В середине слова перед согласными, особенно перед
глухими шумными, и на конце слова, губно-губная фонема ‹в› чаще всего
реализуется в [ў]: л'еÛсто[ў]ка ‘старообрядческие четки’, колдоÛ[ў]ка, попоÛ[ў]ская в’еÛра, устаÛ[ў]шыкоў,
д'а[ў]ч'оÛнт'и, П’атроÛ[ў] д’ен’, дро[ў], волкоÛ[ў], ушкаÛно[ў] ‘зайцев’ и т.п. Перед
звонкими шумными согласными и сонорными [ў] выступает реже: праÛ[ў]да, н'адаÛ[ў]на, к'адроÛ[ў]н'ик, ко[ў]р’иÛга и т.п.;
чаще произносится [в] губно-зубного образования: праÛ[в]да, мура[в]л'иÛ, стаÛ[в]н'и, со[в]р'ем'оÛнный, бр'оÛ[в]на и т.п.
В начале слова перед сонорными и звонкими шумными согласными употребляется
также [у]: [у]друÛх,
[у]р'еÛм'а,
[у]б'иÛт',
[у]з'аÛл и т.п. В этом положении ‹в› может реализоваться в [у]
и в приставках-предлогах, особенно перед глухими шумными согласными: [у]с'агдаÛ, [у]тороÛй, [у] л’асуÛ, [у]
контоÛр'е, [у] клуб
и т.п.
Речи молодежи более свойственно губно-зубное
образование ‹в›—[в], как и в литературном языке.
Условия употребления [ў] и [w] в говорах семейских
впервые были выявлены А.М.Селищевым [Селищев 1920, 50-51]. Однако современные
исследователи наблюдают изменения в нормах образования и употребления губных
спирантов [Копылова 1973, 43-51; Козина 1991, 35-41].
6. В традиционном слое говоров широко распространен
протетический [в] перед ударенными [о] и [у]: [воÛ]кна, [воÛ]хлуп'ен' ‘гребень крыши’, [воÛ]був’, [вуÛ]тка, [вуÛ]ч'ит' , [вуÛ]ши и т.п.
7. В речи семейских старшего и части среднего
поколений в соответствии с ‹ф›, ‹ф'› литературного языка произносятся звуки
[хв], [хф] и/или [х]-[хв'], [хф'] и/или [х']: сара[хв]аÛн, сара[хф]аÛн, [хв']иÛрма, [хф']иÛрма, [х']иÛрма, М’итро[хв]аÛн, [Хв’]ил’иÛпп, [Хф']ео[хф]аÛн,
[х]ронт, ин[х]аÛрт, шиÛ[х']ер и т.п. В речи младшего
поколения в соответствии с ‹ф›, ‹ф'› литературного языка произносится [ф],
[ф']: [ф]аÛртук,
[ф]оÛрма,
сара[ф]аÛн, [ф']еÛрма и т.п.,
хотя в речи отдельных лиц довольно устойчиво сохраняется диалектное
произношение.
8. Исключительно в речи носителей говоров старшего
поколения фонема ‹х› реализуется в [с'] перед гласным – и в словах
типа: рубаÛ[с’]и, ор’еÛ[с’]и, солодуÛ[с’]и, св’акруÛ[с’]и и т.п.
8. Во всех слоях исследуемых говоров фонема ‹ј›
реализуется в [й] в начале слова перед гласными и между гласными в корнях слов:
[й]аиÛчн’а, [й]амаÛн ‘домашний козел’, по[й]еÛл, по[й]еÛхал и т.п.;
в интервокальном положении: в глагольных формах наст. вр.: рабоÛт[айе]т' – рабоÛт[айе]т, д’еÛл[айе]т' – д’еÛл[айе]т и т.п.; в окончаниях
прилагательных: с’ем’еÛйск[айа], с’ерд’иÛт[айа], яÛр’ичн[уйу], бол'шероÛт[ойе], баÛловашн[ыйе] и
т.п.; в окончаниях местоимений: йевоÛнн[айа], как[уÛйу], н'еÛкотор[ыйе] и
т.п.; в окончаниях числительных: п'еÛрв[айа], втор[уÛйу] и т.п.
Хотя в настоящее время в говорах, особенно в речи представителей среднего и
младшего поколений, наблюдается тенденция к утрате [й] в интервокальном
положении в результате ассимиляции, которая привела к стяжению гласных в
глагольных формах наст. вр.: дуÛмат, знат, застываÛт и т.п.; в
окончаниях прилагательных, местоимений, числительных: половаÛ, столоÛва, баÛнна (судомойка)
и т.п.; котоÛра, такоÛ и т.п.;
ч'етв'оÛрту, п'аÛту и т.п.
Подобные явления А.М.Селищев квалифицировал как “наносные севернорусские
черты”, считая, что “семейщине свойственны нестяженные сочетания: краснаја
погода, плахоја лета” [Селищев 1921, 26, 28].
10. Характерной чертой семейских говоров является
произношение в существительных двойного мягкого согласного на месте [tj]:
св'и[н'н']аÛ, ботв'иÛ[н'н']а, собраÛ[н’н’]е, кр’ашэÛ[н’н’]е, сваÛ[т'т']а, лоскуÛ[т'т']а, расп’аÛ[т'т']е, подпоÛ[л'л']а, ноÛ[ч'ч']у. В
настоящее время эта черта постепенно начинает утрачиваться.
11. В целом в исследуемых говорах различаются
согласные на месте ч и ц в [ч’]–[ц]: [ч']ай–[ц]эп и т.п. Однако
в речи некоторой части носителей традиционного слоя говоров наблюдается
согласный [ц’] на месте ч: св’е[ц']аÛ, туÛ[ц']а, [ц']алов’еÛк, на[ц']аÛл’н’ик, доÛ[ц']т’и, скот покон[ц']аÛл’и, потоÛмы[ц']а, Со[ц']еÛл’н’ик, вра[ц']еÛй-то н’е булоÛ и т.п. Речи
этих носителей говоров одновременно свойственно смешение [ш], [ж] с [с], [з],
шепелявость мягких сибилянтов: за[ш]ушиÛло, суп [ш] м’аÛсом, одёжу [ш]к’иÛну и т.п.; воротаÛ [з’]ал’еÛзные, дра[ж]н’иÛл и т.п.; [cш’]астраÛ, ф[cш’]о, [cш’]в’ет пот’ер’аÛлс’а 'о потере зрения’, [зж’]амоÛй, во[зж’]н’ес’ен’н’е, и[зж’]в’оÛска и т.п.
Подобное явление наблюдал в свое время по всем
семейским селам А.М. Селищев и полагал, что оно развилось у старообрядев после
их переселения в Забайкалье, хотя и не исключал, что могло быть перенесено из
материнских европейских говоров (Селищев 1920, 53–55). Современные
исследователи фонетики говоров семейских шепелявость сибилянтов и спорадическое
мягкое цоканье больше склонны считать реликтом материнских диалектных основ
(Козина 1987).
Кроме того, в речи носителей говоров, преимущественно
старшего поколения, наблюдаются случаи утраты затвора у аффрикаты ц: [c]в’атоÛк, [c]ыпуÛшт’и ‘цыплята’, куÛр’и[c]а, уÛл’и[c]а, кон’еÛ[c] и т.п.
12. Наличие сочетания [бм] в речи всех поколений
носителей исследуемых говоров: о[бм]аÛн, о[бм]аÛнщик, о[бм]оÛтка, о[бм]олоÛт и т.п.
13. Шипящие фонемы ‹ж› и ‹ш› твердые: [ж]анаÛ, му[ж]ыÛк, [ж]ардуÛшник ‘тонкие высокие молодые деревья, годные на жерди’,
дол[ж]оÛн, жэÛн[ш]ына, [ш]ыÛбко. Также
твердо произносятся долгие шипящие [ж#] и [ш#]:
воÛ[жж]ы,
дроÛ[жж]ы,
зав'а[шш]аÛн'н'е и т.п. Произносится [жж] в слове еÛзжу, в
словах с корнем дожд-; а [шш] – в словах типа яÛщик, щуÛка (т.е. на
стыке морфем), в слове еще и в слове счет (и однокоренных).
14. Почти повсеместно в речи семейских разных
поколений наблюдается произношение [с] и [с'] на месте сочетаний [ст] и [с'т']
на конце слов: мо[с], ро[с], хво[с], кр'е[с] и т.п.; ко[с'], т'е[с'],
стаÛро[с'],
пр'а[с'], шер[с'], пу[с'], е[с'] и
т.п.
15 В традиционном слое семейских говоров наблюдается
протетический [и] в словах с начальным сочетанием “плавный + гласный” в
ударенном слоге: [и]ржаÛт', [и]рваÛть, [и]л'доÛм и т.п.;
протетический [а] – в слове [а]ржаноÛй; начальный
элемент в слове где – [и]д’еÛ.
16. Отмечены диалектные замены начального сочетания
согласных в слове пшениÛца: п[а]шениÛца, п[ы]шениÛца.
17. В традиционном слое изучаемых говоров наблюдается
гласный [а] на месте заударного конечного е в окончании 2л. мн. ч.
глаголов: проход’иÛ[т’а], дожив’оÛ[т’а], услыÛши[т’а] и т.п.; гласный [а]
на месте заударного конечного и после [л] в окончании мн. ч. глаголов: од’иваÛ[л’а], строÛи[л’а], корм’иÛ[л’а], бы[л’аÛ] и т.п.
Морфологические особенности
1. В традиционном слое говоров у сущ. ж.р. на -а
с ударенными окончаниями и основой на парный твердый согласный в форме Р.п.
ед.ч. отмечено окончание -е: у жан'еÛ, от с'астр'еÛ, кол пл'ит'еÛ, кол изб'еÛ; в
безударном положении – окончание и(ы): у маÛм’и, с рабоÛты, вокруг шкоÛлы. В речи представителей младшего и значительной части
среднего поколений в подобном случае наблюдается окончание -ы: у женыÛ, от с'естрыÛ, кол пл'итыÛ, кол
избыÛ; с рабоÛты, вокруг шкоÛлы (при единичных случаях употребления от с'естр'еÛ, кол пл'ит'е).
2. Формы сущ. ср.р. с твердой основой в И.п. мн.ч.
образуются с помощью окончания -ы: п'аÛтны, в'оÛкны, с'оÛлы, в'оÛдры и т.п.
3. Во всех слоях исследуемых говоров зафиксировано
совпадение окончаний Тв. и Д. п. существительных: таÛрач’т’и с яÛгод[ам], п’ирожт’иÛ с грыб[аÛм], полоÛл’и рук[аÛм], пр’аÛлка с выÛр’еск[ам], молокоÛ лагун[аÛм] продаваÛл’и и т.п.
4. В традиционном слое говоров семейских, по-видимому,
отсутствовал класс сущ. ср. р., а составляющие его сущ. относились к м. р.: был
з’имовьё, бр’евноÛ круÛглый, с’еÛм’енный маÛсло, т’еÛсто растроÛнулся, в’ес’ л’ицоÛ, вокоÛшко отвор’оÛнный,
погаÛный в’едроÛ и т.п.
5. В традиционном слое изучаемых говоров личные
местоимения 1 и 2 л. ед.ч., а также возвратное местоимение в Р. и В. п.п. имеют
окончание -е: у м'ин'еÛ, у м'ен'еÛ; у т'иб'еÛ, у т'еб'еÛ (реже –
у тоб'еÛ); у
с'иб'еÛ, у
с'еб'еÛ (реже – у соб'еÛ); в’ид’ишь м'ин'еÛ, м'ен'еÛ; т'иб'еÛ, т'еб'еÛ (реже – тоб'еÛ); с'иб'еÛ, с'еб'еÛ (реже –
соб'еÛ ). В речи
носителей говоров младшей и значительной части средней возрастных групп в
подобных случаях начинает преобладать общерусская норма с -а: м'ин'аÛ, т'иб'аÛ, с'иб'аÛ.
6. В речи представителей старшей возрастной группы
зафиксировано употребление личн. местоим. м.р. ед.ч. И.п. в формах [w]он и
[j]он наряду с –он, мн.ч. И.п. – оныÛ, он'еÛ, он'иÛ: [j]он н’е ухоÛд’ит, [w]он браÛвый, оныÛ [дети] растуÛт’, он’еÛ
уеÛхатч’и и
т.п. Молодежи свойственны формы — он, он’и.
7. В традиционном слое говоров наблюдаются особенности
в употреблении местоимения тот: в форме ед.ч. ж.р. И.п. – таÛя, В.п. –
туÛю; в форме И.п. ед.ч. ср.р. – тоÛе (и тоÛя), И.п.
мн.ч. – тыÛе (и тэÛи, т'еÛи, т'еÛе): тая уÛл’ица, туÛю просм’еÛшн’ицей зваÛл’и, тэÛи и эÛт’и вр’ем’енаÛ, т'еÛе н’е стаÛл’и поп’ер’еÛч’ит' и т.п.
Распространение всех перечисленных выше форм
местоимения тот в говорах старообрядцев Забайкалья в начале века
регистрировал А.М.Селищев и проводил параллели с говорами липован Добруджи [Селищев
1920, 60].
Речи молодежи соответственно свойственны общерусские
нормы – та, ту, то, т'е.
8. В традиционном слое говоров отмечено
сосуществование окончаний -ой и -ей в Р., Д., Тв., П.п. ед.ч. ж.р. местоим. тот,
один: той, одноÛй и тэй,
однэÛй: у однэÛй б’ар’оÛз’ины, однэÛй труÛдно кос’иÛт', с тэй сторон’еÛ, на тэй уÛл’ицы и т.п.
Молодежь употребляет формы той, одной.
9. В традиционном слое говоров наблюдается [т'] в
окончаниях 3 л. глаголов: ид’оÛт’– ид’уÛт’, т'кот' – ткут', роÛб'ит' – роÛб'ут', курн'оÛт' – курнуÛт', сп'ит' – сп'ат', л'уÛб'ит' – л'уÛб'ут' и
т.п..
10. Во всех
слоях исследуемых говоров безударные окончания 3 л. мн.ч. глаголов II спряж.,
как правило, совпадают с соответствующими окончаниями глаголов I спряж.:
заваÛр’ут’ – зав’аÛрут, п’иÛл’ут’ – п’иÛл’ут, полоÛжут’ – полоÛжут,
ждут’ – ждут и т.п.
11. В речи носителей говоров старшего поколения
зафиксирована форма инфинитива глагола идти – итиÛт’: ит’иÛт’ по уÛл’ице, ит’иÛт’ домоÛй и т.п.
Итак, фонетические и морфологические особенности
говоров старообрядцев (семейских) Забайкалья свидетельствуют о том, что
несмотря на более чем двухсотлетнее контактирование с окружающими сибирскими
старожильческими говорами, средне- и севернорусскими в своей основе, и говорами
местного бурятского населения, а также несмотря на все возрастающее воздействие
литературного языка, они сохраняют в своем традиционном слое о с н о в н ы е черты материнских южнорусских говоров.
Однако в специфических условиях Забайкалья, а также
при воздействии литературного языка дифференциальные материнские черты
постепенно вытесняются. Так, еще А.М.Селищев отмечал “замечательно сильное
воздействие” на другие говоры говоров сибиряков-севернорусов и указывал на
судьбу семейских, которые “вопреки своему стремлению жить обособленно от
“сибиряков”… не могли устоять, чтобы не поддаться влиянию “сибирских” говоров” [Селищев
1921, 8].
Сопоставительная характеристика реализации
фонетических и морфологических особенностей в речи представителей разных
поколений показывает, что в исконных фонетической и морфологической системах
этих говоров, развивающихся в течение столь длительного времени под влиянием
русских сибирских старожильческих говоров и русского литературного языка (т.е.
в условиях междиалектного и внутриязыкового контактирования), произошли
процессы, которые завершились сменой старых форм, утверждением новых, например,
твердое произношение долгих шипящих [ж#] и [ш#],
утрата конечного звука [т] в звукосочетаниях [ст], совпадение безударных
окончаний у глаголов I и II спряж. в форме 3 л. мн.ч. и др.; в других случаях
процесс смены фонетических и морфологических норм еще не завершился, например,
переход от яканья к иканью, произношение губно-зубного [в] на месте
губно-губного [w], взрывной [г] на месте [Ä]-фрикативного, утрата [j] в интервокальном положении, сопровождаемая ассимиляцией и
стяжением гласных, утрата существительными двойного мягкого согласного на месте
сочетания [tj], появление окончания -ы наряду с -е у сущ. ж.р. на
-а с ударенными окончаниями и основой на парный твердый согласный в
форме Р.п. ед.ч., появление окончания -а наряду с -е у личных местоимений 1 и 2 л. ед.ч., а также
возвратного местоимения в Р. и В. п.п., замена [т'] на [т] в форме 3 л.
глаголов наст. времени ед. и мн.ч. и др.
Общей тенденцией изменения фонетической и
морфологической систем является сближение диалектных систем с литературным
языком, хотя это процесс достаточно длительный.
Литература
Байрамова Т.Ф.
Именное и местоименное склонение в говоре поляков на Алтае (К проблеме взаимодействия
русских говоров): Автореф. дис. … канд. филол. наук. – Томск, 1978.
Белькова В.А.
Судьба южнорусского говора в условиях инодиалектного окружения
(фонетико-морфологический очерк): Автореф. дис. … канд. филол. наук. –
Воронеж, 1970.
Калашников П.Ф.
К изучению говора семейских // Тр. кафедр русского языка вузов Восточной Сибири
и Дальнего Востока. – Улан-Удэ, 1966. Вып.4.
Козина О.М.
Губные спиранты в семейских говорах // Современные русские говоры. –
М., 1991.
Она же. Особенности
произношения сибилянтов в речи русских старожилов Бурятии // Фонетические
исследования языков и диалектов Бурятии. – Улан-Удэ, 1987.
Копылова В.И.
Фонетическая система говора семейских Красночикойского района Читинской области. –
Улан-Удэ, 1973.
Маёрова К.В.
Говор села Боровки Шемонаихинского района Восточно-Казахстанской области: Автореф.
дис. … канд. филол. наук. – М., 1967.
Манаенкова А.Ф.
Язык Ветки: Дис. … д-ра филол. наук. – Минск, 1974.
Селищев А.М.
Забайкальские старообрядцы. Семейские. – Иркутск, 1920.
Селищев А.М.
Диалектологический очерк Сибири. – Иркутск, 1921.
Юмсунова Т.Б.
Лексика говора старообрядцев (семейских) Забайкалья. – Новосибирск, 1992.