История философии имеет четко фиксированное место в системе трансцендентальной философии И.Канта и четко отделенную рубрику, под которой она понимается как история чистого разума. Однако всякому, кто попытается вычитать смысл истории философии из этого места и под этой рубрикой, предстоит преодолеть определенную трудность: как из схематики кантовской идеи истории разума развернуть панораму собственно исторического завершения – ибо та законодательная наука разума, которая только вот приобрела свой архитектонический вид в фундаментальном критическом построении, знаменует собой последний из возможных исторических переворотов и потому скорее открывает эпоху ожиданий будущего успеха, нежели сопрягает настоящее положение дел с фактичностью прежде бывших причин и действий. Поэтому в ходе рассмотрения собственно исторического смысла философии необходимо выявить возможность исторического способа бытия философской науки, а значит проследить образование понятия философии в горизонте истории как всегда уже явленного состояния науки и мира.

Философия для И.Канта оказалась в одном из своих существенных смыслов не только исследовательским, как это можно обнаружить в случае Ф.Бэкона и Р.Декарта, но и историческим предприятием. Однако сам этот смысл существа исторического предприятия раскрывается через ряд значений, взаимосвязь которых имеет сложный характер. Проблемные ситуации возникают не при постижении каждого отдельного смысла, а при рассмотрении их взаимообусловленности. Если не принимать во внимание взаимосоотнесенность этих двух измерений (систематического и исторического), концепция истории философии И.Канта рискует остаться непонятной. Ибо в философии речь идет не только о началах рационального познания, но и о целевом назначении самого осуществляющегося разума. Философия имеет дело с логическим определением совершенства знания, как со становлением науки, так и с ее результатом. В сферу философского осмысления входят явления реально понимаемого мира, и то, что она сама демонстрирует в этом реально-фактическом мире. Философское предприятие для Канта имеет кроме систематического еще и историческое измерение. А в этом измерении история философии может быть понята как именно история. Кроме того в этом же измерении история философии может найти свое научное представление.

Проблемность кантовского понимания историчности бытия философии не в последнюю очередь обусловлена тем, что он выводит понимание философии за пределы круга школьных дисциплин¹, которые имеют свою историю как летопись открытий, изобретений и установлений, и утверждает ее как дисциплину самого разума. Такое понимание соотносит философию с критичностью ума и осмысленностью публичной представленности свободы. Однако сама наука имеет, согласно Канту, внутреннюю ценность лишь как орган мудрости и поэтому “философия есть единственная наука, которая способна дать нам это внутреннее удовлетворение ..., ибо она как бы замыкает научный круг, и благодаря ей науки впервые только и получают порядок и связь”². Порядок и связь предполагают не только взаимную согласованность частей, говоря словами Канта, “агрегата учености”, что могло бы соответствовать исторически конкретному состоянию науки, но также предполагают ориентированность на конечную цель человеческого разума, т.е. на “все предназначение человека”. И в такой своей направленности философия выступает в качестве морали, берет на себя обязательство учительства в его странной задаче. Ведь всякое наличное состояние науки есть совершенство искусства, за которым мыслятся фигуры математика, естествоиспытателя или логика как виртуозов разума (Vernunftkunstler). Однако “у нас есть еще идеал учителя, руководящего всеми ими и пользующегося ими как орудиями для содействия существенным целям человеческого разума. Только такого учителя следовало бы назвать философом”³. Вместе с тем такого учителя нигде в наличии нет! Есть только идея его законодательства, универсально распространенная в человеческом разуме и в этом смысле философия есть только идея возможной науки, которая нигде не дана в ином виде, нежели в школьных образчиках, превращающих всякое знание в историческую осведомленность: “всякий философский мыслитель строит свое собственной здание (Werk), так сказать, на развалинах предыдущего, но и оно никогда не достигает такого состояния, чтобы стать прочным во всех своих частях. Поэтому нельзя изучать философию уже по той причине, что таковой еще не существует. Но если даже и предположить, что такая действительно имеется, то все-таки ни один из тех, кто ее хотя и изучил, не мог бы сказать о себе, что он философ, потому что знание философии всегда было бы лишь субъективно-историческим”⁴. То есть историческая форма философии предстает в виде как бы остова или фундамента “материальных развалин”, по словам М.Хайдеггера.

Однако все это свидетельствует не только о том, что в каждом теперешнем состоянии можно обучать исключительно философствованию, но и о таком характере присутствия конечной цели как идеала, о котором Э.Гуссерль метко заметил “здесь и теперь”. Под философствованием И.Кант понимает упражнения, посредством которых разум совершенствует свое искусство следовать общим принципам. Благодаря этому всегда сохраняется право разума исследовать сами источники принципов разума5 и подтвердить эти принципы или отвергнуть их: “кто хочет научиться философствовать, тот все системы философии должен рассматривать лишь как историю применения разума и как объект для упражнения своего философского таланта”⁶.

Кант формулирует непременное условие всякой возможной философии, заключающееся в самостоятельности мышления. Самостоятельность мышления располагается внутри пропедевтической критики способности рассудка, разума и суждения. Значит свободное стремление к конечной цели обретает свой смысл в автономии философского систематического законодательства: “Законодательство человеческого разума (философия) имеет два предмета – природу и свободу и, следовательно, содержит в себе как естественный, так и нравственный закон, первоначально в двух различных системах, затем в одной философской системе. Философия природы имеет дело со всем, что есть, а нравственная – только с тем, что должно быть”⁷. Первая философия⁸, выясняющая возможность стремления к мудрости как научному знанию начал и источников в объеме возможного и полезного применения, есть знание границ разума – знание позитивно-методическое в той мере, в которой присутствует история естественных или свободных существ. Благодаря такому знанию границ, метафизика природы и свободы обретает свою историю как эпохальное свершение спекулятивно-догматической, скептической и, наконец, критической стадии развития познания в общей нацеленности на морально-догматическую ступень как высшую цель всего стремления. Это стремление оказывается не только стремлением разума выяснить действительность всего сущего, но и стремлением воли “создавать предметы, соответствующие представлениям, или определять самое себя для произведения их, т.е. свою причинность”⁹. Если при расширении или усовершенствовании знаний необходимо определить теоретический горизонт, под которым Кант разумеет соразмерность величины совокупности знания со способностями и целями субъекта, то воля сама есть субъект своего знания, сама образует человеческую способность, а в отличие от практического горизонта¹⁰, замыкающего в себе оценку и определения того, что должно знать человеческому существу, сама воля размыкает горизонт исторического и рационального знания в философии – как в подлинном осуществлении собственного интереса – посредством итогового вопрошания:

Третий вопрос есть одновременно и практический, и теоретический: “всякая надежда имеет в виду блаженство и в отношении практического, и в отношении нравственного закона составляет то же самое, что знание и закон природы в отношении теоретического познания вещей. Первая приводит в конце концов к заключению, что нечто (определяющее конечную возможную цель) существует, потому, что чему-то надлежит произойти; а второе приводит к заключению, что нечто существует (действуя как высшая причина), потому что нечто происходит¹¹. Чистый разум, вопрошая о собственно человеческом во всех модусах его осуществления, содержит в своем моральном применении принципы возможности опыта, а именно таких поступков, каковые могли бы встречаться в истории человеческого существа согласно нравственным предписаниям. Причем эти принципы обладают объективной реальностью ввиду систематического единства морали в мысленном моральном мире. Так историческая явленность практического знания расширяет то ограничение, которое необходимо накладывается на разум, дабы избежать его спекулятивного применения и эксплицировать то мировое понятие философии, которое всякое знание человеческого существа о человеческом существовании испытывает в “сфере всемирно-гражданского назначения (Weltburglicher Absicht)”, – в той сфере, которая принадлежит философско-историческому изучению.

Другое важное обстоятельство для кантовского понимания истории связано с тем, что исторический горизонт человеческого знания, будучи также всеобщим и необходимым как и рациональный горизонт, противостоит последнему в аспекте собственной “неизмеримой” величины, ибо историческое познание не имеет собственных границ¹² . Историческое знание следует отнести к сфере способности суждения о том, что помещается в естественной истории и истории деяний. В рамках применения способности суждения имеет место соотнесение субъективной данности исторического познания с объективной общезначимостью целеполагания. И тогда в истории появляется природа, действующая “не без плана и конечного замысла”, появляется провидение, объект попечения которого – всемирно-гражданское человечество. Наконец, появляется возможность выяснить идею, благодаря которой беспорядочный, но великий агрегат человеческих деяний и промышлений представляется “как система”. Иными словами возможно наблюдение за игрой свободы человеческой воли, но воля, хотя и позволяет мыслить природу как имеющую финальное намерение, как таковая не имеет эмпирического применения. Она устремляет спекулятивный разум в область исторических по своему существу противоречий и противоборств – исторических потому, что история для философии есть выявление философией собственных целей разума, потому что история для разума есть арена спора с самим собой, та арена, на которой происходит нечто поучительное. Поэтому, если реальная история сама и не составляет систематического единства, но тем не допускает по отношению к себе установление основных черт систематического познания, то здесь необходимо обратить внимание на те условия, которые выдвигает Кант для рационального постижения исторического события. Речь идет о том, какие допущения (Mutmabungen) дозволимы в осмыслении истории, что при помощи этих допущений возможно мыслить, в ориентации на какой образ осуществляется это мышление, и, наконец, какова граница познания исторического события. Все эти условия достаточно четко представлены Кантом текстуально¹³ . Попытаемся кратко воспроизвести их.

Так, если для Канта существенным моментом описания первоначала истории было отрешение от расшифровки эмпирически причинных действий природы по образованию разумного человеческого существа (ибо в таком случае была бы предположена природная обусловленность свободного разума), то философская попытка прикрепить путеводную нить разума к истории свободы избегает, с точки зрения Канта, метафизически-догматического учения о свободе воли. Это становится возможным, если выдвигается особая априорная идея (также несущая в себе систематическое единство), что сама природа в игре человеческой свободы действует не без намерения и конечного замысла, но именно с тайным планом приведения государственного устройства в то единственное состояние, в котором разовьются все задатки человеческого существа. Такая идея действующей сквозь индивидуальную человеческую свободу природы открывает некоторую будущую возможность мысли о прошлом, будущую возможность преодоления свободой природы. Все это – будущие возможности неопределимо открытого исторического горизонта, в котором “философ часто обманывается, полагая относительно истории, что она ему не нужна”¹⁴ .

И потому исходная трудность кантовского понимания истории философии может быть усмотрена в том, что начальное стремление свободного разума к своим высшим целям в их систематическом единстве исключает настоящее состояние знания (в его двойственном значении – разработанной науки и работающего ученого) из исторического хода во внеисторический горизонт рациональности: история проходит через и сквозь наличное знание и оставляет в нем меры для прямой и обратной перспективы исторического изучения, история проходит через и сквозь наличное знание и собирается в проективное усмотрение в будущем достигаемого неоспоримого идеала. Трудность понимания термина истории философии в критической философии Канта обусловлена принципиальной несовместимостью исторического горизонта, устремленного в будущее с невозможностью настоящего знания

На основании так усмотренной трудности может быть сформулирована и задача дальнейшего исследования – выяснить взаимосвязь исторического и рационального горизонтов в самом архитектоническом целом трансцендентальной философии И.Канта и эксплицировать из этой связи (а это, в свою очередь, составляет, на наш взгляд, основу дедуцирования), понятие истории философии как истории чистого разума.

1 Чернов С.А. Субъект и субстанция. Трансцендентализм в философии науки. – СПб., 1993. – Гл.1; Кроме того о преобразовании философии Канта в историческое данное школьной дисциплины см.: Жучков В. Система кантовской философии и ее трансформация в неокантианстве // Кант и кантианцы. – М., 1978. – С. 10-36.

2 Кант И. Логика. // Трактаты и письма. – М., 1980. – С. 334.

3 Кант И. Критика чистого разума. // Соч. В 6-ти т. – М., 1963-1966. – Т. 3. – С. 684-685.

4 Кант И. Логика. – С. 334.

5 Ср., например, современные исследования, в котором источники разума кодифицированы под рубрикой классической эпохи: Мамардашвили М.К. Классический и неклассический идеалы рациональности. – Тбилиси, 1985; См. также: Мамардашвили М.К., Соловьев Э.Ю., Швырев В.С. Классическая современная буржуазная философия. Опыт эпистемологического сопоставления // Вопр. философии. – 1970. – №12; 1971. – №4.

6 Кант И. Логика. – С. 333.

7 Кант И. Критика чистого разума. // Соч. В 6-ти т. – М., 1963-1966. – Т. 3. – С. 685.

9 Кант И. Критика практического разума // Соч. В 6-ти т. – М., 1963-1966. – Т.4. – Ч. 1. – С. 326.

10 “Горизонт можно определять: 1) логически ... 2) эстетически ...3) практически, сообразно пользе в отношении к интересу воли. Практический горизонт, поскольку он определяется тем влиянием, которое имеет знание на нашу нравственность, является прагматическим и весьма важным” (Кант И. Логика. – С. 348). О практическом характере всей новоевропейской философии см.: Сергеев К.А. Ренессансные основания антропоцентризма. – СПб., 1993.

11 Кант И. Критика чистого разума. – С. 662.

12 Кант И. Логика. – С.348.

13 Кант И. Допустимые начала человеческой истории. “MutmaЯlicher Anfang der Menschengeschichte” // Соч. на нем. и русск. языках. – Т.1. – С. 148.

14 Кант И. Логика. Трактаты и письма. – С. 350-351.