В

В.С.Шмаков

М.Фуко: история – знание/власть

В своих последних работах М.Фуко в значительной степени продвинулся в анализе общества относительно центров власти различных структур от негативного отношения к позитивному. Он ассоциирует знание с властью и связывает свою концепцию власти с понятием идеологии. Для нас, в настоящий момент, важно определить эту ассоциацию в контексте понимания Фуко проблемы истории.

М.Фуко является прежде всего историком дискурса. У Фуко дискурс исходит не из объекта: идеология носит подчиненный характер, идеи для него очень близки к практике. Дискурс уже правит и нет необходимости искать где-либо источник власти. Но самое главное в понимании истории у Фуко – это перенос центра тяжести с идей интеллектуальной элиты на дискурс дисциплинарных институтов, которые непосредственно влияют на общественную жизнь. То есть идеология занимает подчиненное место по отношению к институтам власти. Идеологию формируют институты власти, и они всегда будут требовать от науки “освящения” своих идеологических позиций.

Рассуждения для Фуко являются уже властью и не нуждаются в поисках себе каких-либо материальных сил. С его точки зрения, для критической теории истории важнее всего перенос фокуса внимания от возвышенных идей интеллектуальной элиты в направлении светских, гражданских рассуждений дисциплинарных институтов, которые более энергично влияют на повседневную жизнь общества. В этом случае идеология не есть рассуждение “больших умов”, а обычная проза жизни, столкновение двух взаимозависимых субъектов, например, преступника и криминалиста.

Читая работы Фуко можно бы сделать вывод о том, что Фуко не исследовал теории истории и собственно историографии. Практические историки в большей части даже не допускают, что Фуко является одним из них, и слабо знают его работы. Историки воспринимают книги Фуко не как исследования по новой теории истории и даже не как работу эмпирического историка, а как критику теории истории и предостерегают историков от опасности работ Фуко для их ремесла. Существует ли историческая теория М.Фуко?

Необходимо подчеркнуть, что Мишель Фуко имел кафедру истории систем мысли в Колледж де Франс. Он написал несколько книг, которые касаются прошлого Европы: “Сумасшествие и Цивилизация” (1961), “Рождение клиники” (1963) , “Слова и вещи” (1966), “Археология познания” (1969), “Дисциплина и наказание” (1975), “История сексуальности” (1976) и так или иначе отражают некоторые аспекты теории истории. Вопрос: историк ли М.Фуко? – отпадает¹.

Да, Фуко не описывает эволюцию прошлого; не рассказывает историю о том, как прошлое медленно и непреклонно перетекает в настоящее. Для М.Фуко история не есть непрерывный процесс. В “Археологии познания” он пытается показать, что историческое прошлое всегда было “отличным, странным, угрожающим”, “искать в этом огромном накоплении уже проговоренных текстов похожести, которые будут напоминать “заранее” будущий текст, рыскать по истории для переоткрытия игры предвосхищений или отголосков, идти по следам первых семян или прослеживать последние следы, чтобы обнаружить в работе ее верность традициям или же ее неповторимость, взвесить ее оригинальность... все это безобидные развлечения историка, отказывающегося взрослеть”².

С точки зрения Фуко, общей истории не существует, а имеются частные, конкретные виды истории. Он утверждает: “Исследования экономики, истории литератур или грамматики и, наконец, вся эволюция жизни кажутся лишь внешним результатом распространения на все более и более отдаленные участки познания той историчности, которая была открыта прежде всего в человеке. На самом деле, однако, произошло нечто прямо противоположное. Вещи первыми приобрели свою собственную историчность, которая высвободила их из того непрерывного пространства, которое принуждало их к той же самой хронологии, что и людей. При этом человек оказался как бы лишенным того, что ранее было самым очевидным содержанием его Истории... У человека нет больше истории; точнее, поскольку он говорит, трудится и живет, бытие его оказывается сплетением многих историй, которые ему чужды и неподвластны”³.

По Фуко, историчность человека складывается из историчности языка, экономики и биологии. Здесь, вероятно, и заложена основа подхода Фуко к объяснению истории. Фуко пытается показать каким противоречивым, неустойчивым и опасным было прошлое. Он пытается отделить прошлое от настоящего, разорвать, на первый взгляд, легкую, уютную близость, которую историки видят в связи прошлого и настоящего.

Фуко является нарушителем целостности, формируя свой собственный подход, который никогда не имел виды на захват целого исторического момента. Он далеко зашел в этом направлении с тем, чтобы признать в некоторых местах склонность к плюрализму⁴. Фуко спрашивает: Боязнь чего влечет такое сильное стремление к соединению всего воедино? На место “глобальной истории” он хотел бы поставить “обычную историю”, целью которой было бы описание частностей практики, игра их отношений, формы их зависимости”⁵. В этом смысле особое ударение в “Дисциплине и наказании” и “Истории сексуальности” приходится на многочисленность и распыление знания и власти, ударение, которое предписывает сдвиг от прежнего понятия эпистемы. В работе “Слова и вещи”, например, эпистема функционировала как разгадка ко всем рассуждениям, даже если Фуко не имел в виду этого как такового и история была непрерывной цепью эпистем. Каждое поколение имеет свою уникальную эпистему, которая была основой всех высказываний. Эпистема действовала как соединяющая концепция, которая поддерживала беззащитность Фуко против общих атак, которые он не мог бы объяснить изменениями от эпистемы к чему-либо другому. Замена идеи многочисленности рассуждения/практики на эпистему позволяет Фуко избежать проблемы причинности и изменения.

Эти замечания как бы прослеживают линию мысли, представленной Фуко в его тезисе прерывности истории. Фуко подчеркивает эпистемическую наивность историка. С точки зрения Фуко, историк прослеживает непрерывность прошлого для объяснения настоящего. Для Фуко история является формой познания и формой власти одновременно, проще говоря, средством контроля и культивирования прошлого как его знания. Историк пытается воссоздать прошлое в его прошлой действительности. Используя сочетания факта и статистики, историк изображает пейзаж прошлого в цветах настоящего. Историк объясняет настоящее прошлым, утверждая истину факта, события.

Историческое описание, утверждает Фуко, является практикой, которая имела силы, цели, намерения; и эти силы имеют тенденцию стирать различия в прошлом и объяснять некоторую версию настоящего. Практика рассуждения о прошлом ставит историка в привилегированное положение: как человек, который знает прошлое, историк имеет власть. Историк становится интеллектуалом, который осуществляет руководство прошлым, выращивает и развивает его, и производит контроль. Поскольку под тезисом длительности (непрерывности), историк собирает в себе опыт прошлого, то он имеет идеологический интерес возвеличить значение прошлого, заново отстаивая неизбежность, с которой прошлое идет к настоящему, в то же самое время отрицая, что на карту поставлена власть. Фуко пишет: “Непрерывная история совершенно необходимо коррелятивна по отношению к основной функции субъекта: гарантия, что все, что от него ускользнет, может быть возвращено ему; уверенность, что время ничего не рассеет без того, чтобы возвратить это в преобразованном единстве; обещание, что однажды субъект – в форме исторического сознания – снова будет способен присваивать, вернуть под свою власть все те вещи, которые находятся на расстоянии друг от друга своим различием и найдет в них то, что может быть названо его местопребыванием”⁶.

Критика Фуко эпистемологии исторической практики проясняется и обнаруживает свою важность, когда она относится к тем историческим школам, которые представляются сознательно как защитники прогресса.

Книги Фуко “Дисциплина и наказание”⁷, “История Сексуальности”⁸ более четко отражают его подходы к теории истории. Он рассматривает появление психиатрии и современных форм медицины как элемент системы власти над живым, т.е. совокупности приемов осуществления власти над человеческим телом и человеческой популяцией.

В этих работах он ставил целью исследование конфигурации знания и власти, которая все больше и больше становится особенностью Европы и США в XX веке. Он утверждал, что знание и власть глубоко связаны между собой и что их конфигурация оказывает все большее и большее влияние на состояние и развитие индустриального общества, охватывает все стороны повседневной жизни. Он отмечал, что формой доминирующей характеристики современного капитализма является не эксплуатация, не отчуждение, не физическое подавление, не непоследовательность, не дисфункциональное поведение. Взамен этого создается новая модель социального контроля, который внедряется в практику в разных социальных областях и который осуществляется рядом структур, чьим агентом является каждый человек и в то же время никто.

В своих исторических исследованиях Фуко строит методологические основания для того, что он назвал “дисциплинарным институтом” (тюрьма, школа, армия, больница и пр.). В подобных заведениях реализуется определенная “дисциплинарная технология” власти. В ряде исследований жизни и научной деятельности Фуко можно встретить мысль о том, что Фуко был антигуманистом. Фуко не отрицает гуманизм, он интерпретирует существующие гуманистические концепции с позиций историзма. Его концепция развития гуманитарных наук тесно связана с изменениями, происходящими в процессе развития человечества, и, особенно, подчеркнем еще раз, с проблемой власти.

Вероятно, именно на этом основывается разделение М.Фуко гуманитарного знания как бы на два уровня. Он высказывает мысль о поверхностном и глубинном знании. С точки зрения Фуко, эпистемы характеризуются стилем мышления, проявляющегося в двух плоскостях: поверхностной и глубинной. В поверхностную плоскость включается все, что явно сказано и записано, а в глубинную плоскость – намерения, возможности и пр.

Разделение М.Фуко знания на поверхностное и глубинное предполагает анализ событий прошлого и с повествовательной, и с аналитической позиций. При этом данное разделение можно считать некоторым указанием на возможность альтернативы в развитии событий. Поверхностное знание основывается на имеющихся фактах истории и может дать объяснение самому событию – как оно развивалось, т.е. показать исторический процесс во времени, воспроизведение событий прошлого из набора предшествующих условий, зафиксированных в исторических фактах. Но развертывание исторических событий подчиняется определенной логике. Глубинное знание предполагает необходимость анализа не только того, что явно сказано и записано. Глубинное знание есть воспроизведение нефиксированных возможностей, влияющих на ход исторических событий. Здесь очевидный намек на возможность возникновения альтернативной системы объяснения и связано это с дальнейшим ростом знания о данном историческом событии. Объяснение не закончено, оно будет продолжаться. Это, во-первых. Во-вторых, объяснение может производиться по другому образцу, полученному в рамках другой исторической школы. Таким образом, трактовка исторических фактов (на поверхностном уровне) зависит от того как интерпретирует ход истории аналитик (на глубинном уровне), как учитывается система возможностей.

При этом необходимо помнить, что в истории нет раз и навсегда установленных истин. Она постоянно “переписывается”, но переписывается таким образом, чтобы не только не терять своей красочности, художественности, но и пытаться сохранять научные истины, исторические факты в целостности, которые не может изгладить никакая революция. Очевидно, что процесс получения научного знания идет одним путем как в естественных, так и в гуманитарных науках: обработка накопленного эмпирического материала, научного знания о предмете исследования; анализ полученных результатов в рамках общепризнанной научной теории; корректировка теории. При этом необходимо учитывать, что социо-культурная детерминация научного знания осуществляется на протяжении всей деятельности историка; мировоззренческие позиции ученого, стиль мышления научного сообщества “держат” его в соответствующих рамках. Здесь необходимо оговориться, что и для естествоиспытателя существуют подобные ограничения, но они шире, чем для историка.

Известно, что с точки зрения позитивизма изменения в науке (смена парадигм) определяются в большей степени внутренними потребностями. Отсюда следует, что изменения в науке подчинены гипотетико-дедуктивным целям. У М.Фуко же смена эпистем есть результат борьбы возможностей. Таким образом, гипотетико-дедуктивная модель роста научного знания, свойственная позитивизму, представляет поверхностную плоскость эпистем Фуко, а подлинные изменения возможностей происходят на глубинном уровне, в борьбе противоположностей. Действительно, гипотетико-дедуктивная модель требует непротиворечивого знания, в то время как у Фуко реализация возможностей представляет ярко противоречивый процесс. В конечном счете смена эпистем Фуко определяется глубинными историческими обстоятельствами и в значительной степени зависит от того, насколько полно историк учтет в своем исследовании систему возможностей.

Большой интерес для понимания историзма в науке представляет объяснение Фуко истории не просто как гуманитарной науки, а как невыделенной науки, или “незрелой”, по выражению Я.Хоккинга. Он различает два вида понимания истории. С одной стороны, история выполняла ряд важных функций в цивилизации, включающих критическое сознание современности, культурной памяти, размышлений о судьбах и целях человечества и т.д. Главными отличительными признаками такого понимания истории явились “гладкость” и “единообразность”. То есть существует только одна история, объясняющая как природу, так и человека.

С другой стороны, идея прерывистости истории у М.Фуко также рассматривается как своеобразный вид знания о человеке. История как бы играет две роли: 1) сохраняет и умножает человеческие ценности и в этом ее непрерывность; 2) способствует регламентации – развитию общества, выявляет тайны человеческого бытия. Здесь она прерывна, скачкообразна. В терминологии Фуко история есть знание/власть.

Если политика, согласно общепринятому мнению, есть искусство и наука управления; если управление есть выражение отношений власти и если власть, по Фуко, является всепроникающей и, таким образом, также “политической”, то каждая грань человеческой жизни имеет политическое измерение. Субъект политики способен создать “политику” науки, разума и, несомненно, самой истины, изучать отношения власти, действующие в институтах правительства (излишество, по Фуко).

Выдвигая другую версию теории Просвещения или Анти-просвещения, Фуко предлагает нам здравомыслящий описательный анализ того, как субъекты, составляющие человечество, управляют друг другом (и самими собой), анализ пропедевтики к предлагающимся “новым выборам и новым возможностям” в социальной сфере – то, что мы могли бы характеризовать как политику совета и иллюстрации примером, а не как политику предписания и узаконивания.

Политическая теория Фуко включает то, что он называет критической онтологией настоящего, онтологией нашей собственной сущности как исторических мыслителей (т.е. тех, кто задает вопросы), которые конституированы (заявляют о себе) в качестве субъектов, осуществляющих отношения власти и подчиняющихся им. Хайдеггер предложил нам онтологию в смысле не метафизики, а описательный и аналитический доклад, а анализ Фуко является исследованием не бытия (меньше всего бытия), но природы и функционирующих отношений “власти”. Он понимал “власть” как частные проявления контроля человека над его же собственными действиями и действиями других; это не прямое доминирование или давление, не негативный, а позитивный контроль с точки зрения разумности и созидания. Он стремился обнаружить проявления власти, действующие даже в наших консенсуальных соглашениях.

Одно не следует рассматривать как случайное объяснение в исторической онтологии Фуко. Термин “власть”, к досаде многих комментаторов, не объясняет ничего. Он является диагностическим, а не объясняющим термином. Если понятие “власть” обратило наше внимание к аспекту наших отношений, то это послужило стратегическим намерениям Фуко.

Его теория является онтологией настоящего. Целью этой теории является не освещение прошлой эры, хотя его генеалогия, конечно, создает такое впечатление, но обнаружение случаев пересечения линий правительства (управления) (институты, обычаи, позиции (отношения)), жестких фактов и непредвиденных обстоятельств, лежащих в основе наших нежно лелеемых ценностей и многоуважаемых потребностей.

На основе вышесказанного можно проследить главное. Для Фуко история есть форма знания и власти одновременно. Это есть средство управления прошлым и его освоения в форме познания. Историк в своей работе использует удивительную комбинацию статистики и “анекдотов” и рисует историческое прошлое красками настоящего. Очевидно, что история, объясняемая с подобных позиций, всегда будет идеологизирована. При этом мы предполагаем здесь понимать идеологию как систему мировоззрения эпохи.

Фуко представляет следующую критику концепции идеологии: “Понятие идеологии, мне кажется, имеет трудности в использовании по трем причинам. Первая заключается в том, хочет ли кто-нибудь этого или нет, оно всегда находится в фактической оппозиции к чему-нибудь подобному истине. Теперь я полагаю, что проблема не только в том, чтобы сделать разделение между тем, что в рассуждениях подходит к научности и истине, и тем, что подходит к чему-нибудь еще, но чтобы видеть исторически, как силы истины создаются в дискуссиях, которые не являются сами по себе ни правдивыми, ни фальшивыми. Второе неудобство состоит в том, что оно имеет отношение, неизбежно я полагаю, к чему-то похожему на субъект. В-третьих, идеология является вторичной относительно того, что должно функционировать как инфраструктура или экономика или материальный детерминант. Ввиду этих трех причин я полагаю, что идеология является тем понятием, которое нельзя использовать без предосторожностей”⁹.

М.Фуко предполагает, что изучение идеологии по сути дела есть изучение искаженных в системе отношений общества идей и идеология выступает своеобразной формой мистификации, не достигшей статуса науки или научного знания. С точки зрения Фуко, субъективность мешает научному изучению идеологии. Источник идеологии не в субъектах. Вторичность идей по отношению к способу производства у Фуко смыкается с позицией Маркса и подчеркивает его тезис об имманентной связи знания и власти.

Фуко предлагает разнообразие сил в любой социально-экономической формации. Оно рассеяно, прерывисто и несинхронно. Для него социальная теория не охватывает всю формацию в одной концепции, существует множество сторон, подвергающихся рассуждениям практика по отдельности в их развитии, значении и т.д.

Таким образом, к проблеме история – знание/власть примешивается, как мы отмечали, понятие идеологии, через которое осуществляется переход к развитию социальной теории М.Фуко, теории разнообразия сил в любой социально-экономической формации. Фуко предлагает историкам свой подход к объяснению истории: знание/власть; свой метод: археология/генеалогия; свое понятие исторического времени: прерывность.

Примечания

1 См., например: Hakosalo H. Bio-power and pathology: Science and power in the Foucaultian histories of medicine, psychiatry and sexuality. – Oulu, 1991. – IV, 221 p. – (Oulun ynop. Historian laitoksen julk.; №1, 1991).

2 Foucault M. The Archeology of Knowledge. – N.-Y., 1972. – Р.144.

3 Фуко М. Слова и вещи. – М., 1977. – С.466-467.

4 Foucault M. History, Discourse, Discontinuity. – P. 226.

5 Там же. – Р.240.

6 Foucault M. The Archeology of Knowledge. – N.-Y., 1972. – Р.12.

7 См.: Foucault M. Discipline and Punish. – N.-Y., 1977.

8 См.: Foucault M. The History of Sexuality, Vol. 1. Аn Introduction, trans. Robert Hurley. – N.-Y., 1978.

9 Цит. по: Poster M. Foucault and History// Social research. – 1982. – V/49, N1. – P.128-129.