А.А. Николаев
Кооперативное движение в России 10-х –
20-х годов ХХ в.:
современная историографическая ситуация
На
рубеже Х1Х-ХХ веков Россия вступила
в фазу ускоренной индустриальной модернизации, которая осуществлялась в
условиях глубоких экономических и социальных противоречий. Прогрессивная
линия развития прокладывала себе дорогу
как через отрицание, так и во взаимодействии с традиционными, патриархальными
типами хозяйствования. В качестве механизма преодоления формационного разрыва
между формируемой крупной индустрией и крестьянским хозяйством выступила
кооперация, получившая широкое распространение, прежде всего в сфере финансов
(кредитная) и товарного обращения (потребительская), в меньшей степени
непосредственно в сельском хозяйстве и кустарных промыслах (производственная).
Кооперативное движение носило многоуровневый характер. Один из них из них был
связан с общинными традициями крестьянства и продуцировал артельные формы
объединения, где шло сложение инвентаря и оборудования, индивидуального
трудового мастерства: земледельческие, кустарно-промысловые, рыболовецкие,
трудовые артели. Другой пласт новой кооперации возник в сфере финансов и
торговли (кредитные товарищества и потребительские общества), где для участников
возникал достаточно высокий, персонифицированный экономический и социальный
эффект. Кооперативное маслоделие, получившее наименование артельного,
относилось к разряду новой кооперации, так как здесь осуществлялось
инвестирование высокорентабельного производства за счет долевого участия
крестьянских хозяйств, заинтересованных в переработке молока и сбыте масла.
Стремительное развитие кооперативного движения нашло адекватное отражение в научной литературе 10-х – 20-х годов, оценка которой в советской историографии занижалась. В этот период благодаря, прежде всего работам А.В. Чаянова, оформляется организационно-производственное направление кооперативной мысли, центральным звеном которой становится идея устойчивости крестьянского хозяйства и повышения его эффективности за счет сети обслуживающих сельскохозяйственных кооперативов. К этому направлению примыкали работы А.А. Рыбникова, в которых кустарные сельские промыслы рассматривались как часть крестьянской экономики[1]. Содержательные исследования были проведены по проблеме функционирования частного капитала в промышленности, в условиях нэпа[2]. Несмотря на преувеличенную оценку роли частного капитала в экономике нэпа в них были правильно определены основные направления предпринимательской активности населения, выявлена тенденция формирования замкнутого круга товарного обращения, минуя государственный сектор и кооперацию, сделаны попытки выявить размеры теневой экономики. Расчеты, например, Ю. Ларина о размерах нелегальной деятельности частного капитала в промышленности использовались исследователями 70-х – 80-х годов[3]. В сибирской литературе были освещены особенности налоговой политики по отношению к частному капиталу в начале нэпа, отражен процесс перемещения мелких нэпманов в кустарно-ремесленную промышленность во второй половине 20-х годов[4].
В первой половине 20-х годов сибирская историография пополнилась достаточно глубокими исследованиями по кооперативной проблематике, что было обусловлено заделами предыдущего периода. В 1918–1920 годах кооперативные союзы Сибири профинансировали научно-исследовательскую деятельность в рамках периодических изданий “Сибирская кооперация”, “Вестник Закупсбыта” и других, а также специальных подразделений в системе кооперативного управления. Н.П.Огановский возглавлял статистико-экономический отдел Закупсбыта, Д.И.Илимский являлся ответственным работником Секретариата Закупсбыта, В.Н.Махов – членом редколлегии журнала “Сибирская кооперация”. Их опубликованные работы дают ясное представление о формировании кооперативных союзов в Сибири и их внешнеэкономических связях (Д.И.Илимский, Г.Г.Швитау), развитии низовой кооперативной сети (В.Н.Махов), взаимосвязях кооперативного движения с транспортно-хозяйственным освоение и переселенческим движением (Н.П.Огановский)[5].
Причины того, что случилось с исторической наукой в 30-е – 50-е годы, хорошо известны, как и то, что в 60-е – 80-е годы исследования по кооперативной проблематике значительно активизировались и были получены важные конкретно-исторические результаты. Однако большая часть исследований содержала идеологические штампы, отражавшие постулаты ленинского кооперативного плана и обострения классовой борьбы в переходный период от капитализма к социализму.
На рубеже 80-х – 90-х годов начался новый этап в
развитии историографии, связанный с политическими процессами и попытками
осуществления экономических реформ. Возрождение кооперативного движения, за
которым скрывался мелкий частный бизнес, актуализировало теоретические
дискуссии о месте и роли кооперации в экономике и социальной структуре, перспективах
ее развития, характере взаимодействия с органами государственного управления и
хозяйственными структурами и т.д. Однако параметры обсуждения оставались в
рамках социалистической концепции[6].
Одно из важных мест в развернувшихся дискуссиях занял
нэп. Значительная часть исследователей оценивала этот этап как золотой век для
развития кооперации, который был искусственно прерван в конце 20-х годов
(В.Попов, Н.Шмелев). Критики этой позиции справедливо упрекали публицистов в
явной переоценке достижений новой экономической политики и игнорировании
реальных социально-экономических и политических противоречий (Г.И.Ханин)[7].
Эти первые дискуссии фактически воспроизвели подходы
западных историков, среди которых сложилось два противоположных направления в
оценке достижений кооперации в 20-е годы[8].
Первое, исходя из концепции модернизации и общности тенденций
социально-экономического развития России до и после октября 1917 г.,
оттеняло успехи (Э.Койден, Л.Парсонс, Л.Лаутен – работы 20-х – 30-х
годов). Вторая, более многочисленная группа исследователей исходила из того,
что предпринимательство и рыночная экономика были несовместимы с
коммунистической бюрократией и плановой системой (М.Добб, Э.Карр, А.Ноув –
работы 50-х – 60-х годов и А.Алам, Л.Шапиро, М.Левин и др. – работы
70-х – 80-х годов) и приходила к выводу об изначальной политической
обреченности нэпа.
Согласно классификации теоретических течений западной
историографии, изложенной в статье С.Коэна применительно к анализу политической
системы в СССР, большая часть англо-американских авторов, исследующих проблемы
нэпа и кооперации, являлась сторонниками “концепции непрерывности”
(неизменности сущностных характеристик советского строя с 1917 г. – А.Н.)[9].
Удобная для определенного рода политологических построений, эта схема не всегда
соотносилась с конкретно-историческими процессами. Формула изначальной политической
обреченности нэпа недостаточно продуктивна для выявления противоречий в
реальной экономике и кооперативной политике большевизма.
Публикации 90-х годов отличались более углубленной
теоретической постановкой кооперативной проблематики, обеспеченной привлечением
новых документальных материалов, ранее не доступных[10].
Результатом этих исследований явилось появление качественно новых подходов к
оценке развития кооперативного движения в России в первой трети XX в.
Сквозной характер ряда исследований (В.В.Кабанов, Ким Чан-Чжин) позволил выделить
особую аграрно-кооперативную линию и возможную альтернативу российской
модернизации, показать историческую роль большевизма в преломлении этой
тенденции (В.В.Кабанов, Л.Е.Файн, О.А.Бунин), определить нэп как относительно
кратковременный, противоречивый этап, на который сильное воздействие оказывали
антирыночные факторы и этатические процессы (В.П.Дмитренко, М.А.Свищев,
В.В.Кабанов).
В 90-е годы началась принципиальная переоценка
политики военного коммунизма, рассматривавшейся на предыдущих этапах историографии
в качестве вынужденной и временной, обусловленной чрезвычайной обстановкой
гражданской войны[11]. В новой
концепции в качестве ведущих выделяются доктринальные факторы формирования
реальной экономической политики, вытекающие из основ большевистской идеологии,
отрицающей частную собственность и действие экономических законов капитализма в
условиях нового общественного строя[12].
На наш взгляд, при всей доктринальной заданности
курса, придававшего проводимым мероприятиям характер коммунистических
преобразований, он не входил в противоречие с главной целью – удержанием и
укреплением политической и экономической власти нового режима, а,
следовательно, корреспондировался с конкретными условиями гражданской войны в
России.
Одним из дискуссионных в теории и историографии
остается вопрос о соотношении двух весьма специфических этажей кооперативного
движения, связанных с понятиями “община-артель” и “кооперация”, к которому
примыкает проблема датировки возникновения кооперативного движения в России. В
советской историографии преобладала акцентировка на тождестве признаков общины
и кооперации. Однако, как показал В.В.Кабанов, специально обозначивший эту
проблему и давший достаточно точные дифференцировки, тождество носило чисто
внешний, символический характер[13].
Община, в сущности, являлась основой консервативного традиционного уклада, где
преобладали элементы замкнутости, как производной натурального хозяйства,
принудительного объединения и эгалитарной психологии, как производных
коллективного землепользования. Ей были присущи отношения круговой поруки,
детерминирующие экономическое поведение крестьянских хозяйств и формирующие
низкую степень экономической свободы. По нашему мнению, исторически с общиной
была связана артель, но не кооперация. Через артель шел вынос сугубо
деревенского образа жизни на урбанизированную среду и связанные с городом
социальные слои общества. Влияние это было настолько органичным и прочным, что
артелями именовались не только производственно-хозяйственные ячейки, но и
творческие объединения, а также большая и малая артели декабристов в Забайкалье
(1831–1834 гг.), ставшие предметом историографических дискуссий. В
воспоминаниях участников тех событий четко прослеживается идейное влияние
народной жизни на формирование хозяйственного уклада декабристов. Д.И.Завалишин
писал: “<Наше устройство было экономическое, хозяйственное и название ему
дали обычное, народное – артель. В основе нашего устава был артельный договор…>“[14]
Однако, ни С.П.Днепровский, ни его последователи не придали этому факту соответствующей
интерпретации и зачислили декабристов в основоположники кооперативного движения
в России[15].
Артельным принципам организации в локально-замкнутом пространстве при наличии
внешней материальной благотворительной поддержки состоятельных семей
декабристов было необоснованно придано общекооперативное значение. К тому же
глубокое исследование известного русского историка второй половины XIX в.
Н.В.Калачева убедительно показало, что артели, в том числе потребительные,
возникли задолго до декабристов. Впервые термин “артель” появился в
исторических источниках середины XVII в. и в строго юридическом значении понимался
как <…товарищество равных между собою лиц, согласившихся действовать заодно
в промышленном предприятии>[16].
Кооперация, возникшая в конце XIX – начале
XX вв. в сфере финансов и товарного обращения, явилась принципиально новым
явлением российской действительности, размывающей, но не ломающей традиционный
общинно – артельный уклад. Она выводила крестьян за рамки сельского мира
на основе личной, добровольной инициативы, а, следовательно, и личной, а не
коллективной ответственности, сопрягая экономические интересы городского и
сельского населения. Персонификация ответственности для российской
коллективистской ментальности являлась прорывом формационного значения.
Кооперация подводила к единым алгоритмам сельский крестьянский мир и условно
враждебный город. Причем инициатива в создании кредитных и потребительских
обществ и союзов принадлежала городу. Широкие слои населения сделали заявку на
активное участие в формировании рыночных правил и норм поведения, ограничивая аппетиты
торгово-ростовщического капитала. Фактически это был механизм вхождения
аграрной России в модернизационные процессы и нахождения равновесия между
полюсными векторами развития: финансово-индустриальным и патриархальным. Рост
артельного движения по сравнению с новой кооперацией был незначительным.
Вычленение двух уровней в кооперативном потоке
позволяет глубже понять истоки и оценить последствия большевистской идеологии и
политики. Ее стержневым элементом была избрана концепция общины-артели,
получившей наименование в официальных партийных документах перевода кооперации
от простых форм к сложным в области сельского хозяйства и кустарно-ремесленной
промышленности. При полном развале и огосударствлении кооперативного управления
потребительской и кредитной кооперации, произошедших в 1920 г., это означало,
что большевистское руководство сделало упор на общинно артельный уровень
кооперативного движения. На этапе великого перелома в 1928–1929 гг.
колхозный строй провозглашается ядром советской кооперативной системы, что
окончательно уводит российскую кооперацию с магистральной линии и лишает
рыночных перспектив.
В этом контексте становится более понятно, что
произошло с кооперацией на этапе великого перелома. Можно согласиться с мнением
В.В.Кабанова, что глубокий кризис кооперативных систем в конце 20-х годов был
подготовлен постепенно и обусловлен антагонистическими противоречиями с
государством[17]. С другой
стороны, вряд ли имеет основание полная ревизия концепции административного
слома кооперации в 1929 г.[18]
На наш взгляд, более точно ситуацию конца 20-х годов отражает формула: ломали
окончательно то, что уже было надломлено.
[1] Чаянов А.В. Краткий курс кооперации. – М., 1915; Он же. Основные идеи и формы организации крестьянской кооперации. – М., 1919; Он же. Организация крестьянского хозяйства. – М., 1925; Рыбников А.А. Мелкая промышленность России: сельские ремесленно-кустарные промыслы до войны. – М., 1923; Очерки организации сельского кустарно-ремесленного хозяйства. – М., 1926.
[2] Ларин Ю. Частный капитал в СССР. – М.-Л., 1927; Куперман О. Социально-экономические формы промышленности в СССР. – М.-Л., 1929; Мингулин И. Пути развития частного капитала. – М.-Л., 1927.
[3] Изменения социальной структуры советского общества. 1921 – середина 30-х годов. – М., 1979. – С.117; Дмитренко В.П., Морозов Л.Ф., Погудин В.И. Партия и кооперация. – М., 1978. – С.155; и др.
[4] Каврайский В. Налоговое обложение частного капитала в Сибири // Жизнь Сибири. – 1924. – № 5-6; Бялый И.А., Литвин А. Частный капитал и промысловая кооперация в Иркутске // Плановое хозяйство. – 1928. – № 9; и др.
[5] Илимский Д. (Д.И. Голенищев-Кутузов). Кооперативные союзы в Сибири. – М., 1919; Огановский Н.П. Народное хозяйство Сибири. – Омск, 1921; Швитау Г.Г. Русская кооперация на международном рынке. – Берлин, 1920; Махов В. Потребительская кооперация Сибири в процессе ее развития. – Новониколаевск, 1923.
[6] Бокарев Ю.П. Социалистическая промышленность и мелкое крестьянское хозяйство в СССР в 20-е годы // Вопросы истории. – 1988. – № 9; Кооперативная собственность при социализме: возможности и перспективы. – М., 1989; Липицкий В. Кооперация: ленинский замысел и воплощение // Коммунист. – 1988. – № 16; Марьяновский В.А. Кооперативная собственность при социализме. – М., 1989; Свищев М.А. Опыт нэпа и развитие мелкого производства на современном этапе // История СССР. – 1989. – № 11; Селунская В.М. Ленинское учение о кооперации и современность. – М., 1989; Социалистическая кооперация: история и современность. – М., 1989; Файн Л.Е. Глубоко осмыслить ленинскую концепцию кооперации // Коммунист. – 1988. – № 16; и др.
[7] Попов В., Шмелев Н. На развилке дорог. Была ли альтернатива сталинской модели развития? // Осмыслить культ Сталина. – М., 1989. – С.284; Ханин Г.И. Почему и когда погиб нэп // Экономика и организация промышленного производства. – 1989. – № 10.
[8] Трумбул Н. Англо-американская историография о советском кооперативном движении периода гражданской войны и нэпа // Актуальные проблемы социально-политической истории советского общества: вопросы источниковедения и историографии. – Уфа, 1991. – С.67-68.
[9] Коэн С. Большевизм и сталинизм // Вопросы философии. – 1989. – № 7.
[10] Бунин А.О. Советская власть и кредитная кооперация. – Иваново, 1998; Дмитренко В.П. Четыре измерения нэпа // НЭП. Приобретения и потери. – М., 1994; Он же. Нэповский тип реформ // Реформы и реформаторы в истории России. – М., 1996; Кабанов В.В. Кооперация. Революция. Социализм. – М., 1996; Он же. Крестьянская община и кооперация в России XX века. – М., 1997; Ким Чан Чжин. Государственная власть и кооперативное движение в России – СССР (1905–1930 гг.). – М., 1996; Свищев М.А. Мелкое производство в 20-е годы // НЭП. Приобретения и потери. – М., 1994; Файн Л.Е. Советская кооперация в тисках административно-командной системы // Вопросы истории. – 1994. – № 9; Он же. Военно-коммунистический эксперимент над российской кооперацией (1918-1920 гг.) // Там же. – 1997. – № 11; и др.
[11] Берхин И.Б. Что же такое "военный коммунизм" // История СССР. – 1990. – № 3; Гимпельсон Е.Г. К вопросу о "военном коммунизме" // Вопросы истории КПСС. – 1986. – № 6; Дмитренко В.П. Политика "военного коммунизма": проблемы и опыт // Вопросы истории КПСС. – 1990. – № 2; Веселов С.В. Кооперация и Советская власть: период "военного коммунизма" // Вопросы истории. – 1991. – № 9-10; и др.
[12] Булдаков В.П., Кабанов В.В. "Военный коммунизм": идеология и общественное развитие // Вопросы истории. – 1990. – № 3; Коновалов В.В. Мелкие промышленники Сибири и большевистская диктатура: вопросы теории и практики военного коммунизма. – Новосибирск, 1995; Телицин В.Л. Сквозь тернии "военного коммунизма": крестьянское хозяйство Урала в 1917-1921 гг. – М., 1998.
[13] Кабанов В.В. Крестьянская община и кооперация в России XX века. – М., 1997.
[14] Завалишин Д.И. Записки декабриста. – СПб., 1906. – Цит. по: Кооперация Сибири в XX в.: потребительские союзы и общества. Вып.3. – Новосибирск, 1998. – С.10.
[15] Днепровский С.П. Кооператоры. – М., 1968. – С.14.
[16] Калачев Н.А. Артели в древней и нынешней России // Кооперация страницы истории. Т.1. Избр. тр. российских экономистов, общественных деятелей, кооператоров-практиков. Кн. первая. 30-е – 40-е годы XIX – начала XX в. Предыстория. – М., 1998. – С.309.
[17] Кабанов В.В. Кооперация, революция, социализм. – М., 1996. – С.186.
[18] Этой точки зрения придерживается Л.Е. Файн. См.: Файн Л.Е. Отечественная кооперация: исторический опыт. – Иваново, 1994. – С.274.