В

В.А.ЛАМИН

СИБИРСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ РАН В КОНТЕКСТЕ
СИСТЕМООБРАЗУЮЩИХ ФАКТОРОВ РЕГИОНАЛИЗМА

В настоящей статье представлена принципиальная реконструкция реформаторских начинаний конца 50-х – начала 60-х годов, которые, как и современные 90-е годы, примечательны поиском методов и средств стимулирования и ускорения общественного и технико-экономического прогресса. И тогда, и сегодня реформаторские инициативы исходили от высших органов власти и управления. Как и сегодня, первостепенные усилия направлялись на побуждение региональных административно-распорядительных, хозяйственных и общественных структур к активному, самодеятельному, творческому разрешению кардинальных проблем социального развития и роста технико-экономического потенциала.

На рубеже 50–60-х годов терминология типа: “экономический федерализм, экономическое самоуправление, регионализация и т.п.” еще не имела широкого употребления. Однако маркирование территории страны границами крупных экономических районов во главе с совнархозами можно назвать прообразом современного процесса регионализации.

Общее сходство и конкретные параллели реформаторских начинаний 60-х и 90-х годов с наибольшей четкостью усматриваются в намерениях центра расширить зону и повысить степень ответственности региональных структур управления на подведомственных им территориях.

Одно из главных отличий реформ 40-летней давности от современных с наибольшей контрастностью проявляется в том, что на рубеже 50–60-х годов перспектива экономического и общественного прогресса рассматривалась через призму роста научно-технического потенциала. Другое отличие заключается в том, что сегодняшняя региональная элита активно стремится к реальному экономическому самоуправлению. И третье – в том, что современные инициаторы реформ, после неожиданного для них распада исторической российской государственности, утратили недавнюю решимость следовать курсом регионализации социально-экономических процессов.

Несмотря на эти различия, позиции инициаторов реформ 40-летней давности и современных сходятся в главном. Сегодняшние реформаторы, как и их предшественники, стремясь к акселерации региональных экономических процессов, не желают поступиться активами и прерогативами, необходимыми для реализации принципов регионального экономического самоуправления. По этой причине попытки стимулирования полицентрического экономического роста, предпринимавшиеся на рубеже 50–60-х годов, закончились в целом безуспешно. Пожалуй, единственный их позитивный результат состоял в том, что они положили начало децентрализации научного потенциала. Хотя справедливо будет сказать, что это не столько заслуга выдающихся деятелей партии и государства, власти и управления, сколько результат четко сформулированной и твердой позиции реальных организаторов Сибирского отделения Академии наук. Они, в отличие от региональных партийно-советских структур, не устрашились потребовать от высшей власти конкретных условий и активов реального обеспечения самостоятельности своих действий.

В ограниченных рамках журнальной статьи невозможно реконструировать историю организации СО РАН. К тому же такая работа в основном уже выполнена другими авторами. Своеобразной “сумма суммарум” сюжетных исследований в этой области является монография Е.Г.Водичева¹ и статья этого же автора в данном журнале. Поэтому мы постараемся дать общую характеристику общественной атмосферы конца 50-х – начала 60-х годов. Попытаемся также показать, что реальный прорыв в создании одного из важнейших системообразующих факторов регионализации социально-экономического развития был осуществлен организаторами Сибирского отделения РАН.

Давно и совершенно справедливо замечено, что в России каждый, кто оказывается на вершине власти, немедленно приступает к реформам. Намерения отечественных реформаторов всегда, без сомнения, благородны и искренни. Но их высоким устремлениям извечно недостает перспективной высоты и одновременно будничного прагматизма, здравого расчета и житейского соизмерения радикальных затрат с результатами. Поэтому итог в основном печальный. Этот неизлечимый комплекс реформаторства, как правило, направляет страну в очередную полосу лишений и жертвенности, испытаний на стойкость и веру в будущее. И поскольку от реформ пользы почти никакой, а ущерб обычно тяжелый, энергия реформаторства постепенно угасает, чтобы вновь извергнуться с вулканической силой с приходом следующего верховного правителя.

Другая характерная и общая черта отечественных реформ заключается в том, что все они разрешаются по двум простейшим арифметическим правилам: отнять и разделить. Перераспределение и передел, естественно, не приумножают национального достояния.

Третье и, пожалуй, главное кровное свойство отечественных реформ состоит в том, что они не затрагивают запредельно централизованную систему власти и управления. Директивная тоталитарная власть государственного административно-политического центра оберегает свою структуру от прогрессивных новшеств. Сверхцентрализованная, всеобъемлющая отечественная система власти и управления социально-экономическими процессами, столь же древняя как и ее первопрестольная, является одним из реликтов эпохи абсолютизма. Фигуранты высшей власти, независимо от их происхождения: династийного ли, партийно-пролетарского или как сегодня – либерально-демократического, во все времена одинаково и превыше всего трепетно пекутся о сохранении собственных неограниченных властных прерогатив.

Еще один общий неизбывный недуг отечественных реформаторов проявляется в том, что они с мистической целеустремленностью стараются обратить в прах естественные социально-экономические позитивы, производные от объективного хода общественно-исторического процесса. Все, что было сделано и достигнуто прежде, объявляется неправильным, ошибочным, негодным и вредным.

Здесь уместно заметить, что массовые слои населения всякий раз, когда объявляется о начале очередных реформаций, проникаются оптимизмом и верой в скорое и неотвратимое улучшение жизни. В массовом сознании господствует представление, что реформы – совершенно бесплатное, беззатратное предприятие, что их реализация ничего не стоит. Эта святая наивность трудящихся масс является благодатной почвой для алхимиков реформаторских экспериментов.

Каждый очередной реформатор “сотоварищи” начинает “выдающуюся” деятельность с традиционного “до основания, а затем...”, с нуля, заново, по порочному кругу, у подножия недосягаемых вершин мифического светлого будущего.

Реформаторские начинания, инициированные почти 40 лет назад, в хрущевские годы воплощались в точном соответствии с этой традиционной схемой. Желание исправить прежний ошибочный генеральный курс было, вероятно, искренним. Конечно, если бы не знать того, что реформатор – вчерашний выдающийся деятель неправильного генерального курса.

Исполнение рефлекса отнять и перераспределить, ввиду общего низкого материального уровня, ограничилось денежной реформой, повышением и последующим ползучим ростом цен и другими подобными акциями, убавляющими номинал новых денежных знаков и реальных доходов трудящихся.

Устремленность реформаторских инициатив к социальному, экономическому и техническому прогрессу была очевидной и примечательна двумя перспективными направлениями. Во-первых, попыткой наделить территориальные хозяйственные структуры, так называемые экономические районы, некоторой мерой административно-хозяйственной самостоятельности, экономического самоуправления. Во-вторых, поиском конструкции, способной с высоким КПД преобразовать потенциал фундаментальных и прикладных научных исследований в ускоренное движение производственных структур по пути технического и технологического прогресса.

К концу 50-х годов отечественная экономика выросла до размеров, которой невозможно было придать ускорение даже фантастической концентрацией усилий в едином центре управления. До тех пор пока страна находилась в единоличной тотальной власти непререкаемого партийно-государственного лидера, эта система ценой громадных энергозатрат, жертвенных усилий, бросовых затрат и социальных издержек еще приводилась в движение. Наркомы-министры, партийные функционеры всех степеней и рангов, хозяйственные руководители всех уровней крутились как белки в колесе. Униформа жесткой партийно-дисциплинарной ответственности за порученный участок работы обязывала к энергичному служебному рвению. Наркоматы, министерства, главки, партийные органы сверху вплоть до райкомов, хозяйственные структуры работали в режиме постоянной, упорной акселерации экономических процессов. И ценой неимоверных усилий добивались некоторых успехов.

Необходимость децентрализации экономики, системы ее управления была объективно неотвратимой. Однако начинания на этом поприще встретились с непреодолимой инерцией исторически сложившейся практики запредельной концентрации власти и управления в столичном центре.

Инициированное из высших эшелонов власти экономико-административное деление страны на совнархозовские структуры, интегрирующие территориальные единицы в более крупные составляющие, являлось предприятием, как говорится, с солидной “бородой”. Нечто подобное предлагалось сразу после окончания гражданской войны. На заре социалистического строительства инициаторы этого замысла полагали, что плановая организация народного хозяйства открывает небывалые возможности для ускорения роста и рационализации территориального размещения экономического потенциала. Представлялось, что каждый регион будет иметь полный набор гармонично развитых хозяйственных отраслей, и продуктообмен между ними будет происходить на уровне готовых товарных изделий с минимальным объемом перевозок полуфабрикатов, спецификаций, комплектующих, сырья, топливных и других массовых грузов. В начале 30-х годов реализация этого замысла “уперлась” в деструктивные последствия мировой войны, двух революций, интервенции, гражданской войны и общую глубокую техническую отсталость, унаследованную от прежнего новым режимом власти.

Примечательно, что в 20-х годах идеи экономической регионализации исходили от регионов, из провинции. Особенно энергично и настойчиво они инициировались из Сибири и Дальнего Востока. Только что начинавшая складываться региональная партийно-советская элита в определенной мере интуитивно, но весьма верно осознавала продуктивность хозяйственной системы, основанной на совокупности региональных структур, наделенных правами экономического самоуправления. Однако деятели верхних этажей нового режима власти, подобно своим династийным предшественникам, примерно, полувековой давности, усмотрели в этих новациях тенденции местничества, хозяйственной автаркии, экономического и, в конечном счете, политического сепаратизма. Решительная борьба с опасными проявлениями областнических умонастроений завершилась в начале 30-х годов торжеством принципов так называемого демократического централизма. Исходившие из провинции идеи децентрализации управления социально-экономическими процессами остались в прошлом с ярлыком оппортунистических².

Но через три десятилетия они вновь явились на свет, анодированные директивными указаниями центра на блистательную будущность итогов их воплощения. Еще больший парадокс проявился в том, что региональная партийно-государственная элита не восприняла этих новаций (сформулированных из смеси непререкаемых догм) единственно верного учения и его не всегда удачных эмоциональных интерпретаций.

Ответственность за исполнение директивных решений и руководящих указаний была для регионального истеблишмента привычной. Подчиненные всех ступеней властной иерархии в совершенстве владели богатым арсеналом средств и способов блистательного, во что бы то ни стало, исполнения любых команд сверху и приемов уклонения от карающей длани в случае неудачи. Однако предлагавшаяся практика принятия самостоятельных решений и ответственности за их последствия представлялась неестественной, таящей многие опасности.

Корпус региональных руководителей, по всем параметрам своего потенциала, оказался ниже критической массы, необходимой для активного восприятия политики регионального экономического самоуправления. Это была не единственная и, пожалуй, не главная причина отчуждения региональной элиты от новаций в сфере управления экономическими процессами. Главные причины их неприятия восходили к дефектам принципиальной позиции столичных инициаторов реформирования системы управления экономикой. Желая генерировать активность региональной элиты в разрешении актуальных задач и перспективных проблем технико-экономического и социального развития, высшие эшелоны власти не желали расставаться с планово-волевой, тотальной регламентацией социально-экономических процессов. Непогрешимость постулата о том, что экономика является продолжением политики только другими средствами, оставалась непререкаемой. Бюджетные, финансовые, материально-технические и все прочие средства, активы и инструментарии, необходимые для принятия и реализации самостоятельных решений, по-прежнему находились в абсолютной и неделимой власти центральных партийно-государственных органов. В этих условиях совнархозовские структуры, предназначавшиеся для обеспечения ускоренного полицентрического роста и фронтального движения по пути создания материально-технической базы коммунистического общества, стали не более, чем имитацией регионального экономического самоуправления.

Нечто подобное происходит с современными декларациями высших эшелонов власти о необходимости децентрализации управления социально-экономическими процессами, предоставления регионам прав на экономическое самоуправление. Казалось бы, ситуация для воплощения этих уже дважды несостоявшихся новаций сегодня самая подходящая. Госплан – главное средоточие реализации прежних директивно-распределительных функций центра и другие регулятивные механизмы экономической централизации списаны в прошлое. Центральная власть с завидным постоянством демонстрирует намерения снять с себя груз ответственности за социально-экономическую ситуацию в регионах. В кругах региональной элиты превалирует стремление к практическому обретению прерогатив экономического самоуправления. В среде региональных руководителей широко распространено представление, что рыночная, конъюнктурная экономика, освобожденная от директивных регламентаций центра, является естественной почвой, самодостаточным основанием для воплощения конструкций экономического самоуправления. При этом не принимается во внимание, что рыночные отношения отнюдь не гарантия от традиционной в нашем отечестве экономической централизации.

В начале XX в., задолго до создания Госплана и реализации принципов демократического централизма, в российских столицах концентрировалось до 90% финансовых активов рыночной экономики. Столь же впечатляющая и удручающая для экономической регионализации картина сложилась сегодня, когда реставрация рыночных отношений еще далеко не завершена. “В современной России можно констатировать наличие не только исключительно сильной социальной поляризации общества, но и крайне высокой пространственной концентрации сверхдоходов. Эти факты корреспондируют с другими данными, согласно которым в Москве сконцентрировано до 70–80% финансовых ресурсов страны”³. Иначе говоря, централизованная система управления экономикой – одна из главных причин извечной технико-экономической отсталости России и сверхвысоких общественных затрат на каждый шаг социально-экономического прогресса – успешно адаптировалась к рыночным условиям и, вероятно, останется непреодолимым препятствием на пути к региональному экономическому самоуправлению и, соответственно, к социальному и технико-экономическому прогрессу до тех пор, пока региональная элита не осознает, что реставрированная современными реформаторами рыночная экономика продолжение все той же политики централизации власти и управления. Только более изощренными и разнообразными способами и методами, в сравнении с действовавшим ранее плановым административно-распределительным респектом.

Обретение реального иммунитета к парализующей развитие регионов столичной и подстоличной концентрации финансовых активов, по-видимому, невозможно без определенного уровня региональной консолидации и достаточно четкого проявления политической воли, основанной на приоритетах экономического роста регионов. Сегодняшняя выборная процедура замещения должностей руководителей областей и краев является одним из важных элементов защиты самобытности и генерации ускорения социально-экономического развития регионов и вместе с ними в целом России. Однако и в среде выборных глав региональных администраций весьма сильным остается искушение карьерой столичного государственного деятеля. Центростремительная энергия выборных руководителей регионов генерируется по меньшей мере двумя факторами: глубоко укоренившейся традиционной оценкой деловой карьеры по столичному эталону и еще в большей степени тем, что реальные рычаги власти и управления, в первую очередь финансовые, по-прежнему, остаются в руках столичной бюрократии. После выборного замещения региональных руководителей и падения планово-распределительной регламентации социально-экономических процессов столичная бюрократия освободилась лишь от непосильного бремени обязанностей планирования, но в полной неприкосновенности сохранила за собой прерогативы, еще более волевого и субъективного распределения, по-прежнему максимально централизованных финансовых и иных экономических активов. Реальная зависимость выборных региональных руководителей, за исключением, пожалуй, лишь лидеров национальных территорий, от степени благоволения столичных структур власти, отнюдь, не уменьшилась, скорее, наоборот, обратилась в более изощренную, непредсказуемую, бессистемную, произвольную.

Сорок лет назад, как и сегодня, общество в целом и особенно его наиболее деятельные представители в структурах власти и управления хотели жить по-новому, но не могли расстаться с прежними стереотипами реализации власти, с практикой директивной регламентации, с арсеналом средств тотального подчинения деятельности нижестоящих иерархических структур. На вершине власти оказались люди, вероятно, искренне желавшие, интуитивно осознававшие необходимость существенных перемен, но совершенно определенно не намеревавшиеся поступиться малой частью власти, унаследованной от прежнего режима.

Реформаторские намерения конца 50-х – начала 60-х годов с наибольшей полнотой воплотились в сфере децентрализации роста потенциала фундаментальных и прикладных исследований.

Однако и в этой сфере далеко не сразу удалось добиться позитивных результатов децентрализации научного потенциала и включения его в ткань роста региональных экономических структур. Многократные попытки “депортации” научно-исследовательских учреждений и высших учебных заведений на периферию заканчивались обычно ниже, чем скромными результатами. Научные и педагогические кадры (в первую очередь высокой квалификации), несмотря на энергичное и достаточно грозное партийно-дисциплинарное стимулирование, всеми способами и в целом довольно удачно уклонялись от исполнения “добровольно-принудительного” коллективного волеизъявления следовать в провинцию. Реально переезжавшим из столичных городов на периферию обеспечивались весьма приличные по тем временам жилищные и иные преимущественные бытовые условия. Однако и эти привилегии не давали должного эффекта. Под вывесками научных и учебных учреждений, привезенных из столиц, создавались коллективы из местных кадров, от чего реальный научный потенциал региона, разумеется, не прирастал учеными высокой квалификации⁴.

В отличие от региональной (и партийной, и хозяйственной) элиты, не осмелившейся потребовать от центра условий и активов объективно необходимых для развития в координатах экономического полицентризма, академик М.А.Лаврентьев и его единомышленники совершенно четко определили круг вопросов, при разрешении которых от столичного научного сообщества отпочкуется ветвь, способная к ускоренному саморазвитию на сибирской почве и к плодотворному сотрудничеству с региональными производственно-техническими структурами.

Главное предварительное условие сводилось к требованию предоставления Сибирскому отделению АН права самостоятельно распоряжаться финансовыми, материально-техническими и иными активами, полагавшимися ему по планово-распределительной формуле реализации государственного бюджета. Эта, так называемая, отдельная, “красная” строка бюджетного обеспечения Сибирского отделения, достаточно независимая от столичных академических, руководящих структур, квалифицировалась некоторыми их деятелями как покушение на целостность, неделимость академического сообщества страны. Не сразу, не все, а отдельные ученые авторитеты и маститые руководители научных сфер до конца так и не увидели за внешне разрушительными идеями и действиями М.А.Лаврентьева созидательное начало новой конструкции здания академической науки.

В отличие от партийно-советских и хозяйственных сфер, не воспринявших идеи и начинания экономической регионализации, в целом научная среда верно оценила перспективу своего роста в региональных координатах. Академику М.А.Лаврентьеву, его единомышленникам и молодежным подвижникам принадлежит приоритет реального воплощения актуальных и широко распространенных в настоящее время идей экономического и общественного регионализма. Основатели Сибирского отделения, по меньшей мере, на 40 лет опередили сегодняшние устремления административно-территориальной и хозяйственной элиты к экономическому самоуправлению, решению больших и малых проблем без столичного патронажа.

В комплексе системообразующих факторов сибирского регионализма Сибирскому отделению АН принадлежит особое место. Производственно-хозяйственные системообразующие структуры, создававшиеся до Сибирского отделения АН, формировались и развивались под непосредственным воздействием дефицита тех или иных ресурсов роста технико-экономического потенциала Евророссии. Все они, начиная от основания золотопромышленности, включая сооружение Транссиба, крестьянское переселение и последовавшее аграрное развитие, индустриальное строительство довоенных пятилеток и крупномасштабное освоение целинных и залежных земель размещались в Сибири под флагом приоритетного обеспечения выгод, интересов, приоритетов и проблем развития евророссийской экономики.

Первым и пока единственным исключением из этого круга императивов хозяйственного освоения Сибири в интересах Евророссии явилось создание Сибирского отделения АН, научные коллективы которого сообщили мощное ускорение развитию научно-образовательного и культурологического потенциала на пространствах от Урала до тихоокеанского побережья.

В свое время Петр I в проекте регламента Академии наук писал: “Науки никакого принуждения и насилия терпеть не могут, любяще свободу”⁴. Сегодняшнее реформирование общественных и хозяйственных структур, если оно действительно обращено лицом к прогрессу, обязано видеть, что наука и техника являются фундаментальным основанием устойчивого благополучия экономически могущественных стран.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Водичев Е.Г. Путь на восток: формирование и развитие научного потенциала Сибири.– Новосибирск, 1994.

2 Страницы памяти: о планах, планировании и плановиках. – М., 1987.

3 Долговременные принципы развития экономики Сибири. – Новосибирск, 1996.

4 Звенья. Исторический альманах. Вып. 1. – М., 1991.