“Погубителем Лунина” Н.Я.Эйдельман назвал сибирского чиновника П.Н.Успенского, написавшего в 1841 г. донос на известного декабриста, что привело его ко второму аресту, а затем и к гибели в Акатуе. Эта ремарка была вписана Натаном Яковлевичем на полях рукописи книги “А.В.Поджио. Записки. Письма”, подготовленной нами к изданию в иркутской серии “Полярная звезда”.

Все биографы М.С.Лунина писали о роковой роли, которую П.Н.Успенский сыграл в судьбе декабриста. Первые сведения о нем привел С.Я.Гессен: “Он только в 1840 г. в чине коллежского секретаря вступил в исполнение должности. Это было первое его крупное дело, на котором он, конечно, рассчитывал сделать карьеру. Но государь, на первых порах, ограничился только “монаршим благоволением” и только после настойчивых просьб Руперта Успенский получил Станислава З-ей степени”¹. “Не лишенный внешней обаятельности, этот беспринципный карьерист и провокатор во имя служебного продвижения не брезговал ничем”, – отмечал и С.Б.Окунь. Приведя замечание С.П.Трубецкого о том, что “Успенский был любовником жены Руперта, который это знал очень хорошо и держал его очень близко к себе”², – С.Б.Окунь именно этим объяснял покровительство ретивому чиновнику со стороны генерал-губернатора, который использовал дело Лунина как повод “для внеочередного представления к награде любимца своей супруги”³. С наибольшей полнотой роль Успенского в судьбе Лунина раскрывают опубликованные Н.Я.Эйдельманом документы сибирского следствия по делу⁴. В одном из этих документов – “Всеподданнейшем докладе III Отделения Собственной Е.И.В. канцелярии за 1842 год по делу о государственном преступнике Лунине” – есть многозначительная фраза А.X.Бенкендорфа, ходатайствовавшего о награде П.Н.Успенскому, “как оказавшему открытием означенных бумаг /.../ весьма важную услугу и известному мне с отличной стороны по прежней его службе под моим начальством”⁵ (курсив мой – Н.М.). Этот факт из биографии Успенского – служба под началом Бенкендорфа, – до сих пор ускользал от внимания историков.

Подробный формулярный список П.Н.Успенского, составленный в 1857 г., позволяет разъяснить этот вопрос, исправить и дополнить данные, приводившиеся историками декабризма. П.Н.Успенский, происходивший из духовного сословия, родился около 1810 г., окончил Петербургскую Духовную академию. В 1833 г. он начал карьеру чиновника в департаменте разных податей и сборов Министерства финансов, вскоре перешел секретарем начальника 1 округа Корпуса жандармов и до 1836 г. состоял при штабе Корпуса жандармов, занимаясь финансовыми делами. В течение года он был казначеем и в 1837 г. получил благодарность Бенкендорфа. В эти же годы Успенский, вероятно, стал известен и начальнику 5 округа Корпуса жандармов генералу В.Я.Руперту. В 1837 г., по ходатайству назначенного генерал-губернатором Восточной Сибири Руперта, Успенский был переведен в Иркутск на должность чиновника по особым поручениям Главного управления Восточной Сибири⁶.

Что касается упоминавшихся в книге С.Б.Окуня (со слов декабриста С.П.Трубецкого) слухов об отношениях Успенского с женой Руперта, то, хотя они, разумеется, не могут быть ни подтверждены, ни опровергнуты какими-либо официальными документами, в фонде Третьего отделения сохранилось косвенное свидетельство в пользу их справедливости. В 1842 г. начальник 8-го (Сибирского) округа корпуса жандармов генерал-майор Фалькенберг доносил начальнику штаба корпуса Л.В.Дубельту о том, что среди “прочих неблагоприятных сведений насчет генерал-губернатора Восточной Сибири генерал-пейтенанта Руперта” ходят и “о семейной жизни генерала Руперта самые дурные слухи и общие в городе”⁷.

Служба П.Н.Успенского в Сибири в первое время соответствовала его прежнему финансово-хозяйственному опыту: он выполнял различные поручения по ревизии в Енисейской губернии и Забайкальском крае, участвовал в работе ревизии по Министерству государственных имуществ камер-юнкера Л.Ф.Львова. Во время этих поездок Успенский познакомился с В.К.Кюхельбекером и сумел ему понравиться. Декабрист записал в дневнике: “Я в его обществе провел несколько очень приятных не баргузинских часов. Вдобавок просил его кое о чем, с чего, ежели удастся, начнется для меня совсем новая жизнь”⁸. Знакомство продолжилось в следующем году, когда “давно ожидаемый Успенский” посетил Акшу вместе с Львовым⁹.

Не исключено, что Кюхельбекер был не единственным знакомым Успенского в декабристской среде и в окружении декабристов. Поэтому не случайно попали в его руки сочинения М.С.Лунина, в том числе рукопись “Взгляд на тайное общество с 1816 по 1826 г.”. Как известно, по делу Лунина были привлечены к следствию член Общества соединенных славян И.Ф.Громницкий, а также некоторые сибиряки – учитель иркутской гимназии А, Журавлев, кяхтинский учитель Артемий Крюков, его брат Яков и др. Все они признались, что располагали копиями работ М.С.Лунина¹⁰. Так что для приобретения лунинских рукописей у Успенского были немалые возможности. В 1841 г. он начал действовать в духе часто повторявшегося Бенкендорфом требования к жандармам: “открывать и изобличать виновного”¹¹.

Донос Успенского был отправлен в Петербург, куда 6 декабря 1840 г. выехал В.Я.Руперт¹². Руперт поспешил доставить его Бенкендорфу, а тот доложил царю. Последовало высочайшее распоряжение о внезапном обыске у Лунина, о его аресте и отправке в Нерчинск, и о проведении “строжайшего исследования” об обстоятельствах сочинения, переписки и распространения “преступной записки”¹³. Оно было спущено по инстанциям от Бенкендорфа к Руперту, от того – к исполнявшему обязанности генерал-губернатора енисейскому губернатору В.И.Копылову и, наконец, вновь к Успенскому, которому и поручено было провести обыск, арест и следствие.

Во время ареста, осуществлявшегося П.Н.Успенским при помощи жандармского штабс-капитана Г.П.Полторанова и иркутского полицмейстера И.В.Брониковского¹⁴, произошел знаменательный эпизод. Его описание дошло до нас в двух разных, но похожих вариантах. По рассказу Л.Ф.Львова, чиновник, “заметив, что на стене висят ружья, посоветовал полицмейстеру их убрать”. На это Лунин ответил: “Да, конечно, конечно надо убрать, ружье – вещь страшная... ведь эти господа привыкли к палкам!”¹⁵. Немного иначе этот эпизод изложен в письме к А.И.Герцену (его автором, по мнению С.Ф.Коваля и А.А.Брегман, был декабрист В.Ф.Раевский): “Успенский сделал донос на Лунина и арестовал его. Когда он явился к Лунину, тот только что возвратился с охоты. Полицмейстер Тюменцов, бывший с Успенским, вошел в кабинет, а Успенский не пошел, говоря, что опасается быть убитым, тогда Лунин сказал”, что “таких людей не убивают, а бьют”¹⁶. В этом рассказе есть некоторые неточности: Лунин был арестован ночью, так что возвращение его с охоты в это время было маловероятно; иркутским полицмейстером и участником ареста был И.В.Брониковский, а частному приставу (позже ставшему полицмейстером) Г.Е.Тюменцеву было поручено доставить арестанта в Нерчинск¹⁷. Несмотря на расхождения в версиях, суть оскорбления, нанесенного Успенскому, они передают почти одинаково.

После обыска и ареста. Успенский немедленно приступил к “решительным и быстрым розыскам”¹⁸ и сумел выявить нескольких переписчиков еще ряда сочинений Лунина (“Разбор Донесения тайной Следственной комиссии”, “Письма из Сибири”, “розыск исторический”). Но, как отмечали С.Б.Окунь, Н.Я.Эйдельман и Т.А.Перцева, дело было “свернуто”: петербургские и иркутские власти сознательно не дали делу о распространении сибирских сочинений Лунина приобрести тот размах, который оно начало было получать усилиями Успенского. Т.А.Перцева объясняет это тем, что, возможно, Руперт боялся, что “наверху, в Петербурге, сделают вывод о его нерадивости”¹⁹. Почти такое же объяснение давал и Н.Я.Эйдельман: “Копылов и Руперт боялись, как бы не открылось слишком много”, Бенкендорф “тоже не склонен дать делу слишком большого хода: ведь “Письма из Сибири” все-таки прошли через его цензуру”. В результате никто из привлеченных к следствию, кроме, разумеется, самого Лунина, не был наказан. Муравьевых, Волконских, Вульфа даже не допрашивали²⁰. Лунин же погиб в Акатуе.

“Лунинская история”, казалось бы, могла и должна была стать вершиной карьеры В.Я.Руперта, но на деле стала одной из причин ее крушения. В этой истории обращает на себя внимание пассивность, проявленная Рупертом. Он шел на поводу у Успенского и был, по сути, лишь передаточным звеном между ним и Бенкендорфом. С.П.Трубецкой даже утверждал, что Руперт “стыдился несколько своего поступка с Луниным и старался отвлечь от себя нарекания в подлости своего поступка, рассказывая, что он будто бы не мог скрыть доноса Успенского и что Николай Паклович сначала дал повеление расстрелять Лунина, но что будто бы он (Руперт) представил тогда государю, что Лунин помешан в уме, и тем спас его от казни”²¹. Другие свидетельства, подтверждающие рассказ С.П.Трубецкого, неизвестны.

Для судьбы Руперта важным оказалось еще одно обстоятельство: от дела были отстранены или, во всяком случае, в нем не принимали активного участия сибирские жандармы и их глава генерал Фалькенберг. Нелегальная деятельность государственного преступника, оказавшаяся тайной для всей жандармской сети, была раскрыта чиновником генерал-губернатора Успенским, ему же было поручено вести следствие. Даже арест Лунина производил не иркутский жандармский штаб-офицер, выехавший в это время из города, а начальник жандармской команды, с 1838 г. находившийся в непосредственном подчинении генерал-губернатора. Это был второй и, как можно предположить, решающий casus belli в обострявшихся отношениях генерал-губернатора Восточной Сибири и начальника Сибирского округа корпуса жандармов. В конечном счете конфликт спровоцировал направление в Восточную Сибирь сенаторской ревизии, в результате работы которой генерал-губернатор был отправлен в отставку “без прошения”, а мог бы быть и отдан под суд²².

С.Я.Гессен считал, что донос не помог служебной карьере Успенского. Но “за Лунина” доносчик был награжден орденом Св.Станислава 3-й степени, а это было чрезвычайно важно, так как дало ему, поповичу, права потомственного дворянства. Кроме того, он получил чин титулярного советника со старшинством с 1840 г. Но дальнейшая карьера, действительно, шла без заметных скачков: за 6 лет последовали чин коллежского асессора, орден Св.Анны 3-й степени, чин надворного советника – в общем, как писал Н.Я.Эйдельман, – “карьеру сделал, но не такую быструю, как можно было ожидать”²³.

В 1847 г. в Восточную Сибирь был назначен новый генерал-1убернатор Н.Н.Муравьев, начавший с “чистки” среди коррумпированного чиновничества. Успенский, хотя и был любимцем Руперта, практически не пострадал: с места чиновника особых поручений Главного управления Восточной Сибири, важного своей близостью к высшему начальству, он был переведен на формально более высокую, но на деле менее престижную должность советника Иркутского губернского управления. В дальнейшем его карьера развивалась традиционно – к 1854 г. он стал сначала исправляющим должность, а затем и председателем губернского правления, а в 1857 г. вернулся в Главное управление Восточной Сибири в чине статского советника и высокой должности начальника отделения и члена Совета Главного управления. После образования акцизных управлений он был назначен управляющим акцизной частью Восточной Сибири²⁴. Таким образом, за 20 лет службы в Сибири он поднялся по чиновной лестнице от Х до V класса, что вполне соответствовало существовавшим нормам: лицам недворянского происхождения с высшим образованием для этого обычно требовалось 20 лет, а имевшим особые заслуги – 13 лет²⁵. Таким образом, гибель Лунина, если и подтолкнула карьеру Успенского, то на короткий период. К концу жизни он все же “достиг генеральского ранга и умер около 1867 г. в чине действительного статского советника”²⁶. Но “лунинская история” всплыла в его судьбе еще раз.

В 1859 г. действительный статский советник, член Совета Главного управления Восточной Сибири, начальник хозяйственного отделения вдруг получил поручение, никак не соответствовавшее ни его чину, ни его месту в служебной иерархии, ни его профессиональным обязанностям. Он возглавил следствие по делу о нашумевшей “иркутской дуэли”. Выполнение этого поручения сделало имя Успенского и его роль в гибели Лунина известными всей читающей России.

В 1859 г. в приложении к “Колоколу” – листке “Под суд!” были опубликованы два письма к издателю, сведенные Герценом под одним названием – “Убийство Неклюдова в Иркутске”²⁷. Первое из них принадлежало перу врача Н.А.Белоголового и было написано им на основании информации друзей по иркутскому “Обществу зеленых полей” (сам Н.А.Белоголовый а это время находился за границей). Автором второго, как уже говорилось, был, вероятно, В.ф.Раевский, живший под Иркутском и активно участвовавший в общественной жизни. В письмах речь шла о знаменитой иркутской дуэли между чиновниками Ф.А.Беклемишевым и М.С.Неклюдовым. Необычность дуэлей в Сибири, нарушения дуэльного кодекса (например, оба секунданта Неклюдова были приятелями его противника, а с одним из них он даже не был знаком до дуэли), а главное, ненависть общества к “золотой молодежи”, лидером которой был Беклемишев, привели к массовому протесту против восточносибирской администрации. Как отмечал Герцен, “обстоятельства дела рассказаны во всем главном и существенном одинаким образом”²⁸. И в обоих письмах отмечалась особая роль, которую во время следствия сыграл П.Н.Успенский.

В первом письме Н.А.Белоголовый писал, что назначение Успенского следователем привело к тому, что “все, чаявшие правосудного следствия, опустили головы; выбор Успенского предвещал мало доброго. Это человек, правда, не совсем дурной и даже слывущий за благонамеренного, но вялый и трусливый до крайности, человек, у которого на переднем плане его служебной деятельности стоит золотое правило – жить всегда в ладу и избегать столкновений с высшими властями ... И опасения публики оправдались²⁹.

Чем же руководствовался Н.Н.Муравьев-Амурский, поставив во главе следствия Успенского? Н.Н.Муравьев, некогда протежировавший молодым, способным, честным, отличавшимся служебным рвением и в известной степени прогрессивными взглядами чиновникам, в конце 1850-х годов не скрывал симпатий к другой группе своих подчиненных, Теперь среди его любимцев преобладали представители так называемой “золотой молодежи”, которым сибиряки дали оскорбительную кличку “навозных”. Именно к этой группе принадлежали Ф.А.Беклемишев и его друзья. Покровительствовавший им генерал-губернатор был заинтересован еще и в том, чтобы дело о дуэли не приняло скандального оттенка, не приобрело нежелательной огласки и не повредило тем самым его репутации в глазах правительства и общественного мнения. Поэтому оправдание дуэлянтов, независимо от степени их подлинной виновности, – такова была задача следствия и суда. Назначение следователем Успенского позволяет предположить, что Муравьев-Амурский вспомнил о его былых заслугах и опыте отнюдь не хозяйственной деятельности.

Подследственные первоначально высказывали опасение, как бы известный своим формализмом Успенский “не увеличил вину”. Но вскоре все кончилось к их полному удовольствию. Как писал один из участников дуэли Д.Н.Гурьев, Успенский произвел следствие “чрезвычайно добросовестно, но несколько долго, и, несмотря на все происки наших гнусных врагов, несмотря на все их старания запутать обстоятельства дела, им ничего не удалось”³⁰. Следствие направлялось к оправданию Беклемишева и остальных обвиняемых. Но времена настали другие, да и на смену былой ретивости следователя пришли вялость и трусость. Впрочем, упущения в следствии – не были осмотрены ни одежда, ни тело убитого, – объяснялись, скорее всего, не вялостью, а предвзятостью. Успенский оправдал надежды Муравьева-Амурского – через месяц арестованные были освобождены в связи с окончанием следствия и допущены к исправлению должности³¹. О развязке этой истории уже много написано³². Для нас важно другое.

В этой истории есть еще одно удивительное совпадение: первый гласный рассказ о гибели М.С.Лунина пришел к читателю почти одновременно с 5-й книжкой “Полярной звезды”, в которой был впервые опубликован тот самый “Взгляд на тайное общество в России в 1816–1826 гг.”, за создание и попытку распространения которого и пострадал Лунин³³.

Таким образом, в биографии и карьере П.Н.Успенского отразились многие исторические реалии его эпохи: движение декабристов, деятельность Вольной Русской печати, смена монархов на троне, возвышение и падение высокопоставленных сановников. “Нужно ли объяснять (ох, кажется, нужно!), – восклицал Эйдельман в статье о Л.В.Дубельте, – что противостоящие общественные силы, враждующие деятели существовали не в разных, а в одном мире и времени, взаимно вписывались в биографии друг друга”³⁴.

* Подготовлено при финансовом содействии РГНФ (проект № 96-01-00145).

1 Гессен С.Я. Судьбы литературного наследия Лунина// Каторга и ссылка. – М.-Л., 1930, №11.– С.93.

2 Окунь С.Б. Декабрист М.С.Лунин. – Л., 1985. С.235.

3 Там же.