История взаимоотношений большевистской советской власти и тобольского епископа Гермогена¹ кратковременна и трагична. Она включает в себя два периода: московский (октябрь–декабрь 1917 г.) и тобольско-екатеринбургский (апрель–июнь 1918 г.). Последний период завершился убийством епископа большевистским конвоем при отправке архиерея из екатеринбургской тюрьмы в епархиальный город.

Именно этот период оказался в центре внимания отечественных исследователей с 20-х годов² (П.М.Быкова, Р.Ю.Плаксина, М.С.Корзуна и др.). Ими использовались материалы советской периодики и воспоминания большевиков, активно участвовавших в революции и гражданской войне как на Урале, так и в Сибири. В последние годы источниковая база российских историков существенно расширилась за счет ранее непривлекавшихся публикаций из церковной периодики 1918 г. Тюменский исследователь А.В.Чернышев в 1992 г. в сборнике документов осуществил републикацию таких материалов из “Тобольских епархиальных ведомостей”, а также из местных сибирских небольшевистских изданий тех лет. Им же был подготовлен указатель названий публикаций периодики, связанных с судьбой епископа Гермогена³. Самое же полное на сегодня описание гибели архиерея создано иеромонахом Дамаскиным (Орловским) исключительно на церковных материалах⁴. Однако работа о.Дамаскина – это, скорее, историко-художественное исследование, написанное в традиционном для церкви житийном жанре. В настоящем сообщении ставится задача воссоздать на основе использования широкого круга источников как церковного, так и светского происхождения, общую схему событий тобольско-екатеринбургского периода взаимоотношений епископа Гермогена и советской власти. Нами впервые вводятся в научный оборот архивные материалы из “Дела о розыске трупа Тобольского епископа Гермогена, убитого большевиками”, а также мемуарные работы И.Я.Коганицкого, опубликованные на рубеже 1918–1919 гг. в “Вечерних известиях Московского совета” и одно из первых сообщений местной газеты “Тобольский рабочий” об обыске в архиерейских покоях и аресте Гермогена (в номере от 1 мая 1918 г.)⁵.

Отбыв в августе 1917 г. в Москву на Поместный собор, епископ Гермоген с конца октября оказался в эпицентре противостояния Русской церкви и нарождавшегося большевистского режима. Полное неприятие новой власти, закрепленное расстрелом православных святынь Московского кремля⁶, чувство, с которым епископ Гермоген прибыл в декабре в Тобольск. Особенно ярко оно отразилось в епископских обращениях к пастве по поводу опубликованного 23 января 1918 г. декрета об отделении церкви от государства⁷.

Ко времени возвращения из Москвы Гермогена, в Тобольск была полностью переведена царская семья. Тобольский совет к этому времени еще не стал большевистским и отражал весь спектр социалистических партий, представленных в местной политической жизни. Таковым он оставался до марта–апреля 1918 г., когда с приходом “революционных отрядов” из центров советской власти на Урале и в Сибири – Екатеринбурга, Омска, Тюмени – состоялись “перевыборы” и власть в городе перешла к большевистскому совдепу. Мнение о том, что царская семья была переведена в Тобольск в результате “таинственных переговоров” епископа Гермогена с Петроградом, циркулировало среди его депутатов старого и нового составов. Подобные слухи имели место в силу изначально сложившихся обостренных отношений между епископом и прежним советом еще с марта 1917 г., когда владыкой на старейшую в Сибири кафедру был назначен Гермоген⁸. Наиболее радикальная группа в тогдашнем совете – “маленькая кучка большевиков... в числе 6–7 человек”, – по воспоминаниям члена этой группы И.Я.Коганицкого⁹ – пыталась, действуя всеми доступными ей средствами, выслать Гермогена из города на протяжении всего времени существования совдепа. Но в Петрограде и в Тобольске не хотели внимать большевистским доводам о контрреволюционности епископа, мотивируя свою “политическую близорукость” тем, что Гермоген “крупная величина” и “обезвредить” его невозможно¹⁰.

Тем не менее большевистские депутаты совета не прекращали отслеживать “искусно сплетенную паутину” “монархического заговора” во главе с епископом Гермогеном. Собранные данные были обнародованы тобольскими большевиками после ареста епископа в местной прессе. После падения советской власти на Урале и в Сибири и отъезда некоторых тобольских большевиков в Москву эти свидетельства публиковались уже в столичной периодике¹¹. В “монархический разряд” попали практически все заметные события городской жизни с декабря 1917 г. по апрель 1918 г.: от привоза чудотворной Абалакской иконы Божьей Матери до появления неизвестных “пышных дам” из Петрограда.

Наиболее широкую огласку получил инцидент с титулованием представителей царской семьи “величествами” и “высочествами” на ектений в Рождество Господне. Присутствовавшие на богослужении бойцы отряда особого назначения на общем собрании постановили сообщить о возмутительном факте в соответствующие инстанции¹². Местный прокурор был вынужден возбудить уголовное дело по признакам “покушения на ниспровержение существующего строя”, а совдеп постановил создать специальную революционную следственную комиссию из депутатов, в число которых вошел и упомянутый И.Я.Коганицкий. Этой комиссии дал свои пояснения глава епархии – епископ Гермоген. По мнению владыки, в “поступке” подвластного ему духовенства не было и “тени какой-либо партийно-политической принадлежности с целью пропаганды и т.п.”. По светским и церковным нормам отреченных от управления монархов никогда не лишали “соответственных титулов”, поэтому на богослужениях духовенство руководствовалось подобной практикой. Епископ просил совет дать “четкие указания на будущее время касательно титулования” царской семьи, а невиновных клириков не подвергать преследованиям¹³.

Этот инцидент, по всей видимости, серьезно повлиял на депутатов тобольского совета, которые решили избавить себя от опасности “монархического заговора” и выслать епископа Гермогена из Тобольска. Однако действия Москвы внесли существенные коррективы в намеченные планы. В Тобольск 22 апреля 1918 г. прибыл чрезвычайный комиссар ВЦИК В.В.Яковлев с заданием отконвоировать царскую семью в Екатеринбург. Именно он предложил исполкому тобольского совета провести обыск в архиерейских покоях, чтобы “выяснить причастность епископа Гермогена к политическому движению против Советской власти”. Об этом после ареста епископа и его отправки в Екатеринбург, оправдываясь, “проговорились” в официальном извещении к гражданам г.Тобольска и Тобольской губернии председатель и секретарь исполкома П.Д.Хохряков и В.А.Дуцман¹⁴. На следующий день, 1 мая, в публикации об обыске в архиерейских покоях и аресте владыки в газете “Тобольский рабочий” уточнялось, что обыск был произведен “в связи с отправкой из Тобольска бывшего царя, по предложению чрезвычайного Комиссара Совнаркома – В.В.Яковлева”. Руководствовались при этом в исполкоме имевшимися в совете “сведениями” о секретной переписке епископа Гермогена “с Н.Романовым и членами семьи дома Романовых”. А в публикации от того же числа об отправке из Тобольска семьи бывшего царя и об аресте епископа Гермогена в газете “Известия Тобольского совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов” дополнительно сообщалось, что у В.В.Яковлева “имелись данные о готовившемся контрреволюционном заговоре вокруг семьи бывшего царя”¹⁵.

Позже сменивший П.Д.Хохрякова на посту председателя исполкома Г.А.Дислер в разговоре с членами епархиальной комиссии “по расследованию акта насилия” над епископом Гермогеном подтвердил, что и арестовали Гермогена исключительно “по распоряжению Центрального Исполнительного Комитета как черносотенца и погромщика”¹⁶. В заседании Тобольского совдепа на другой день после высылки Гермогена депутат от “беспартийно-профессиональной группы” Н.С.Юрцовский в ходе “бурных и страстных прений” негодовал по поводу неисполнения намеченных ранее решений. В исполкоме совета предполагалось оставить епископа Гермогена “на свободе для отправления богослужения до Пасхальной недели”. Арест и высылка в Екатеринбург на неделю раньше, вслед за царской семьей, по мнению Н.С.Юрцовского, не имели никакой целесообразности: епископ Гермоген был изолирован “от сношений с внешним миром, с другими городами, при наличности уже совершившегося увоза Николая”¹⁷.

Возможно, помимо выполнения предписаний В.В.Яковлева, президиум исполкома исходил при принятии решения о Гермогене из складывавшейся тогда в городе ситуации. Представители екатеринбургских отрядов, желая уничтожить по дороге царскую семью, срочно покинули Тобольск¹⁸. Оставшийся в городе омский отряд, не подчинявшийся местному совету, вполне мог отказаться от ареста епископа Гермогена на Пасхальной неделе.

Первая попытка арестовать епископа ночью 26 апреля 1918 г. в архиерейских покоях – на другой день после отъезда царской семьи – была неудачна. По просьбам членов епархиального совета и близких к епископу людей Гермоген ночевал уже вторые сутки, скрываясь от ареста, не в собственных покоях, а у “своих друзей”. П.Д.Хохряков и прибывшие с ним для ареста латышские бойцы были вынуждены провести лишь обыск, причем одновременно он проводился и в ряде других мест: в Тобольском Знаменском монастыре, в покоях викарного епископа Иринарха (Синеокова-Андреевского), где епископ Гермоген ночевал 25 апреля, в Михайловском скиту. Как установила позже епархиальная комиссия, накануне обыска исполкомом уже были подготовлены лошади для перевоза епископа Гермогена а Екатеринбург¹⁹. Чтобы легализовать положение скрывшегося архиерея и все-таки арестовать его, исполком тобольского совета был вынужден 27 апреля отправить свою делегацию (П.Д.Хохряков, Е.Л.Писаревский, В.А.Дуцман) для переговоров с епископом Иринархом и членами епархиального совета и духовной консистории. (И.Я.Коганицкий приписывал эту инициативу церковному руководству)²⁰. В результате договоренностей сторон епископу Гермогеиу разрешалось проводить богослужения без произнесения проповедей на политические темы и по поводу произошедшего обыска. Члены делегации заявили, что тобольский совет не собирается арестовывать епископа, что владыка нужен “только для допроса”. Однако, как сообщалось в “Тобольском рабочем”, принятие окончательного решения о Гермогене зависело “с одной стороны, от материалов, которые обнаружены” при обыске, “а с другой стороны, от указаний свыше”²¹. Допрос епископа Гермогена делегация наметила на 29 апреля.

Епископ Гермоген, прибывший 27 апреля на всенощное бдение в кафедральный собор, высказал верующим свою точку зрения по поводу обыска и предъявленных ему обвинений. В обещанную властями “неприкосновенность” он абсолютно не верил. На следующий день, 28 апреля, после литургии по просьбам верующих владыка “предпринял крестный ход” по городу. После крестного хода Гермоген был арестован и под конвоем доставлен в штаб красноармейских отрядов, откуда ночью был выслан в Екатеринбург. Попытки епископа Иринарха выяснить вечером 28 апреля в исполкоме совета реальные причины несоблюдения данных ранее обещаний были безуспешными. По мнению исполкомовцев, арест был совершен по личному указанию П.Д.Хохрякова, вина епископа заключалась в произнесении “возбуждающей речи” и в проведении крестного хода.

Все дальнейшие усилия епархиальной власти, направленные на установление подробностей случившегося, были напрасными²². Председатель исполкома тобольского совета Г.А.Дислер отказался выдать представителям епархиальной комиссии “по расследованию акта насилия” над епископом Гермогеном изъятые при обыске бумаги архиерея. При этом было замечено, что “никаких документальных данных, изобличающих преступную его (Гермогена. – С.П.) деятельность” в Тобольске нет, так как “все бумаги епископа Гермогена, согласно распоряжения Область – Урал, ... пересланы в Екатеринбург”. Однако (после свержения советской власти) оказалось, что все бумаги владыки все время находились в городе. Среди них – и письмо с призывом “спасать многострадальную Россию”, атрибутированное при изъятии как письмо вдовствующей императрицы Марии Федоровны²³. Местными большевиками это письмо выставлялось главной компрометирующей уликой – свидетельством контрреволюционной секретной переписки Гермогена с членами семьи дома Романовых, Почему бумаги, в том числе и письмо, не были переправлены в Екатеринбург, остается неясным. Можно предположить: либо не успели, либо было сразу понятно, что изъятые документы не могут быть использованы как улики для обвинений в контрреволюции, либо в Екатеринбурге уже было принято иное решение о царской семье и епископе Гермогене, не требующее документальных подтверждений “монархического заговора”.

Сам епископ Гермоген, уже будучи в екатеринбургской тюрьме, в своих посланиях в адрес высших церковных властей и в Уралоблсовет считал необоснованными выдвинутые против него обвинения “со стороны Советской власти в агитации против существующей власти”. Письмо императрицы Марии Федоровны называлось им запиской “какой-то благочестивой женщины” за подписью “Мария” с указанием ее домашнего адреса. Отношения с царской семьей в Тобольске ограничивались епископом передачей благословения патриарха Тихона, просфоры и иконки Божьей Матери “Нечаянная Радость”²⁴. Аналогичные пояснения были даны Гермогеном и в приватных письмах в адрес прибывших в Екатеринбург членов депутации по освобождению владыки из заточения, присланных из Тюмени епархиальным съездом.

Эта депутация, помимо переписки с заточенным главою епархии, пыталась выкупить его у местных советских властных учреждений. За перевод Гермогена из тюрьмы в Тюменский монастырь уральские большевики потребовали сумму в размере ста тысяч рублей. В результате переговоров “областной совнарком” “вступил на путь торга и, постепенно уменьшая запрошенную сумму, низвел ее до 10 тысяч”²⁵. 15 июня 1918 г. депутация, уплатив деньги прибывшему из Тобольска П.Д.Хохрякову, не вернулась на свою квартиру из “областного совнаркома”. Членов депутации после этого никто больше не видел.

Епископ Гермоген вместе с другими заключенными 26 июня 1918 г. был отправлен “обратно по направлению к Тюмени”. По свидетельству анонимного автора письма в “Сибирскую речь” (Омск), комиссар екатеринбургского совета С.Е.Чуцкаев сообщил жене одного из членов депутации, что архиерей был передан П.Д.Хохрякову²⁶. Цели этой обратной отправки столь же неясные, как и цели высылки в Екатеринбург. По утверждению протопресвитера Русской церкви за рубежом М.Польского, епископа перевозили из Екатеринбурга для суда над ним в Тобольске²⁷. В анонимной статье газеты “Тобольское народное слово” сообщалось, что “Екатеринбургский совет оправдал епископа”²⁸. В официальном же акте епархиальной комиссии по опознанию тела убитого владыки утверждалось, что епископ был просто вывезен “одним из красноармейских отрядов на "Тюменский фронт"”²⁹.

Так или иначе, после пересадки с парохода “Ермак” на пароход “Ока” и встречи с пароходом “Мария”, занятым войсками Временного Сибирского правительства, 29 июня 1918 г. большевистский конвой во главе с П.Д.Хохраковым решил избавиться от последнего из оставшихся в живых екатеринбургских заключенных – от епископа Гермогена.Его раздели, связали, подвесили камень и сбросили с парохода в реку Тобол³⁰. Перед убийством, по рапорту начальника тобольской судебной медицины Питухина, у представителей большевистского конвоя очевидцами были отмечены странности в поведении: они стригли волосы у Гермогена, смеялись, бранили епископа.После убийства женщины, исполнявшие обязанности “сестер милосердия (! – С.П.)”, переоделись в платье убитого владыки и бегали “с надсмешкой” по пароходу³¹.

Но и после убийства советская власть отнюдь не спешила предать забвению имя епископа Гермогена. В 1919 г. в официальном журнале Наркомюста “Революция и церковь”, “известный черносотенец и монархист” епископ Гермоген был объявлен живым и пребывающим в “темном царстве” контрреволюции на Дону. Бывший председатель екатеринбургского совета А.Г.Белобородов вынужден был отвергнуть подобные утверждения. По его мнению, епископ был расстрелян областной ЧК.По всей видимости, А.Г.Белобородов не знал подробностей убийства тобольского архиерея по причине гибели исполнителя этой акции – балтийского моряка и бывшего председателя исполкома тобольского совета П.Д.Хохрякова³².