В.А.Исупов

СТАЛИНСКИЙ ДЕМОГРАФИЧЕСКИЙ РЕНЕССАНС:
ИЛЛЮЗИЯ ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ
(1934–1940 гг.)

В 1929–1931 гг. демографическая сфера СССР была поражена кризисом, который в период страшного голода 1932–1933 гг. перерос в катастрофу, характеризуемую резким подъемом смертности, сокращением продолжительности жизни и спадом рождаемости. В Сибири голод начался значительно раньше, чем осенью 1932 г. и его последствия были не менее тяжелыми, чем в других районах СССР.

В 1934–1935 гг. самые очевидные последствия голодомора были в основном преодолены и невнимательному наблюдателю может показаться, что с этого времени преобладающим в развитии народонаселения стал процесс разрядки демографической напряженности. Основные параметры воспроизводства населения улучшились: повысилась рождаемость, уменьшилась смертность, увеличилась продолжительность жизни. Иными словами, преодоление катастрофы дало жизнь явлению, которое с некоторой долей условности можно назвать “сталинским демографическим ренессансом”.

Большинство ученых, работающих сегодня в области исторической демографии сосредоточились на изучении аномальных периодов развития народонаселения СССР. Их внимание привлекли демографические последствия гражданской и Великой Отечественной войн, голода 1932–1933, 1946–1947 гг., критические моменты организации и проведения советских переписей 1937 г. и 1939 г. Но интереснейшая фаза относительно спокойного демографического развития страны (1934–1940 гг.) оказалась вне рамок внимания исследователей. В настоящее время можно назвать единственную монографию Е.М.Андреева, Л.Е.Дарского и Т.Л.Харьковой (под редакцией А.Г.Волкова) основательно, но сжато раскрывающую общие тенденции воспроизводства населения СССР в указанные годы1. Региональные и в частности сибирские особенности динамики населения в 1934–1940 гг. пока являют собой неисследованную область.

Цель моей небольшой статьи — найти ответ на вопрос: а был ли вообще демографический ренессанс? Не иллюзия ли это? Учитывая современную увлеченность россиян мифотворчеством, а также стремление отдельных лиц, далеких от науки обелить и идеализировать некоторые периоды истории Советского Союза, эта тема представляется весьма актуальной.

Основными источниками послужили данные загсовской регистрации родившихся и умерших. Эти материалы не отличаются высокой точностью. Погрешности в регистрации родившихся и умерших были очень велики. “...Вследствие того, что население не все случаи рождений и смертей регистрирует в Загсах, приводимые цифры не являются вполне точными” — писал в марте 1940 г. начальник ЦУНХУ И.Саутин в докладной записке председателю Госплана СССР Н.Вознесенскому2. И все же данные загсовской статистики дают возможность определить основные тенденции развития.

Таблица 1*

Число зарегистрированных демографических событий в Сибири**
в 1934–1940 гг.

* Источник: ГАРФ, ф.374, оп.11, д.11, л.2 об., 13 об., 55 об., 80, 140 об.; д.12, л.2 об., 105; РГАЭ, ф.1562, оп.20, д.124, л.1, 25, 41, 64, 72, 138, 158; д.152, л.4, 6, 30, 46, 76, 84, 151, 168; оп.329, д.790, л.231, 232, 260–264, 271, 274; ГАНО, ф.11, оп.2, д.55, л.6 об., 8; ГАИО, ф.2677, оп.4, д.12, л.1.

** Без Якутской АССР.

В основе резкого сокращения рождаемости в 1932–1933 гг. лежало не только физическое истощение населения и разрыв брачно-семейных отношений вследствие интенсивных миграций, но факторы социально-демографического характера. Многие семьи осознанно отказывались от рождения детей, понимая, что в условиях резкого падения уровня материальной обеспеченности одеть, обуть, прокормить и вырастить здорового ребенка невозможно. Рождение ребенка вынужденно откладывалось на неопределенный срок, до лучших времен. Единственным способом контроля над рождаемостью были юридически разрешенные еще в ноябре 1920 г. медицинские аборты. Их количество быстро нарастало, в первую очередь в городах. Так, в 1932 г. у работниц текстильной промышленности СССР на 100 родов приходилось 66 абортов, в 1933 г. — 72, у работниц швейной промышленности соответственно 94 и 114 абортов3. В городах Восточной Сибири в 1933 г. на каждые 100 родов производилось 70 искусственных абортов4.

Это говорит о том, что рост рождаемости во второй половине 1934 г. и в 1935 г. являет собой не более, чем реализацию ранее отложенных рождений, своего рода компенсаторную волну, поднимающуюся после всех крупных демографических катастроф. Большинство людей расценили некоторую нормализацию обстановки в стране в годы второй пятилетки как устойчивую тенденцию и спешили обзавестись долгожданными сыновьями и дочерьми.

Вместе с тем, на динамику рождаемости воздействовали факторы тормозящего характера. Форсированная урбанизация и связанные с ней изменения образа жизни населения, втягивание женщин в производство, их стремление к образованию и служебной карьере, кардинальные социальные преобразования в деревне снижали саму потребность в детях. Население СССР постепенно переходило от многодетной к среднедетной и даже малодетной семье. В Советском Союзе набирал силу процесс демографического перехода.

В нашей стране демографический переход выступал в изуродованном виде вследствие сильного давления со стороны тоталитарного режима, но все же оставался явлением вполне закономерным. Контроль над рождаемостью постепенно охватывал все более широкие слои не только городского, но и сельского населения. На этом основании можно предположить, что исчерпав запас отложенных рождений, количество родившихся детей после 1935 г. сократилось бы, или, по меньшей мере, не увеличилось.

Но подобная ситуация не устраивала коммунистическое правительство, которое стремилось компенсировать огромные прямые и косвенные людские потери, понесенные в ходе голода 1932–1933 гг. Для Сталина быстрый рост населения всегда был предметом особой гордости, свидетельством правильности его политической и экономической линии. Стимулировать рождаемость используя рычаги цивилизованной демографической политики было невозможно не только вследствие дефицита ресурсов, но и из-за упорного нежелания руководства страны вкладывать средства в социальную инфраструктуру. Вся демографическая политика сталинского правительства строилась на фундаменте чрезвычайных, административно-командных мер.

В 30-е годы самым ярким проявлением сталинской чрезвычайки в демографической сфере явилось постановление ЦИК и СНК СССР от 27 июня 1936 г. “О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении уголовного наказания за неплатеж алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве о разводах”5. Вторая часть постановления, представлявшая собой декларацию об увеличении материальной помощи многодетным семьям, в действительности не могла стимулировать рождаемость. Крохотные пособия в размере двух тысяч рублей в год назначались матерям, уже имеющим шестерых детей, при рождении седьмого ребенка. Таким образом, главным в постановлении от 27 июня 1936 г. был запрет производить аборты.

Как всякое чрезвычайное мероприятие, запрет абортов мог иметь только кратковременный шоковый эффект. Контроль над рождаемостью даже в таких нецивилизованных формах, как аборт, был проявлением демографического перехода и отменять его используя субъективные решения не только невозможно, но и нелепо.

Первое время после выхода в свет постановления от 27 июня 1936 г. количество абортов действительно сократилось, а рождаемость выросла. Но женщины очень скоро приспособились к жестокому закону и страну охватила эпидемия подпольных абортов. В 1937 г. (на следующий же год после постановления о запрете) в СССР было зафиксировано 568 тыс. абортов, в 1939 г. — 723 тыс., а в 1940 г. — 807 тыс.6 В городах Иркутской области количество абортов, проведенных в обход постановления 1936 г., за 1939–1940 гг. увеличилось на 25%, Красноярского края — на 14, в Улан-Удэ — на 4% 7. В действительности число абортов было значительно выше, поскольку далеко не все из них регистрировались.

Количество внебольничных абортов стремительно нарастало, несмотря на введение в уголовный кодекс РСФСР статьи 140, предусматривавшей лишение свободы за их производство. Только в трех городах Западной Сибири — Новосибирске, Томске и Сталинске в 1940 г. по этой статье было осуждено 123 женщины в основном в возрасте 25–30 лет. На суде большинство женщин заявляли, что основными мотивами “преступления” были: нехватка материальных средств, нежелание воспитывать ребенка без мужа, стремление продолжить учебу8. В Кемерово в прокуратуру было передано 75 дел о подпольных абортах, в Ленинске-Кузнецком — 19, в Тайге — 15, в Болотнинском районе — 41, в Доволенском — 23 дела9.

Наиболее типичным делом было осуждение Октябрьским судом Новосибирска гражданки В-ой к 6 годам лишения свободы за производство нелегальных внебольничных абортов 50 женщинам. Стоимость каждой операции достигала 50 руб., что в масштабе цен тех лет было весьма значительной суммой10. Орган прокуратуры СССР, журнал “Социалистическая законность” лицемерно вздыхал: ”Аборт, после того, как он был запрещен, превратился в дорого оплачиваемое преступление”11.

Рост абортов вне всякого сомнения играл роль понижающего рождаемость фактора. Не меньшее, а быть может большее значение имела форсированная милитаризация советского общества. Численность Красной Армии после принятия 1 сентября 1939 г. “Закона о всеобщей воинской обязанности” заметно увеличилась. Если в 1938 г. она составляла 1513 тыс. человек, то на начало 1941 г. — 4207 млн. человек12.

Таблица 2*

Динамика зарегистрированных браков в Сибири** (1935-1940 гг.)

* Источник: Составлена по тем же данным, что и табл.1.

** Без Якутской АССР.

Отток мужчин бракоспособного возраста в армию означал временный, а в случае их гибели (боевые действия на озере Хасан, реке Халхин-Гол, Советско-финская война) окончательный разрыв брачно-семейных отношений, резкое сужение числа потенциальных женихов.

Население Сибири в исследуемые годы прошло через два “брачных” кризиса. Первый, в 1937 г., был обусловлен массовыми арестами граждан. Второй брачный кризис разразился в 1940 г. Количество зарегистрированных браков в этом году понизилось по отношению к 1939 г. более, чем в 2 раза. Статистики центра первоначально пытались игнорировать воздействие военного фактора, объясняя падение рождаемости ростом абортов и демографической волной 1914–1922 гг., поскольку сравнительно малочисленные поколения, родившиеся в период первой мировой и гражданской войн в конце 30-х гг. вступали в репродуктивный возраст. Это, в частности, специально подчеркивалось в аналитической записке “Краткой обзор естественного движения населения СССР в первом полугодии 1940 г.” от 15 августа 1940 г. за подписью заместителя начальника ЦУНХУ Госплана СССР В.Старовского13 и в аналитической записке “Итоги естественного движения населения за первое полугодие 1940 года” от 30 августа 1940 г. за подписью начальника УНХУ РСФСР Филипова14. Но “диалектические маневры” московских статистиков, без сомнения ориентирующихся на мнение сильных мира сего, были дезавуированы неискушенными в политических играх работниками периферии. Так, и. о. начальника Красноярского статуправления Донской и начальник сектора населения и здравоохранения этого же статуправления Каплун в наивном неведении сообщали в Отдел демографии ЦСУ Госплана СССР: “На снижение рождаемости оказало воздействие и то обстоятельство, что во второй половине 1939 г. и в первой половине 1940 г. имели место события на МНР (так в источнике — В.И.), в западных областях Украины и Белоруссии и в Финляндии. Вследствие чего значительная часть мужского населения нашего края длительное время отсутствовала, что конечно, оказало некоторое действие на рождаемость в сторону ее снижения”15. Аналогичные сообщения шли в центр и из других провинциальных статуправлений.

Резкое сокращение брачности результате военных усилий сталинского правительства, совпавшее по времени с ростом абортов обусловили столь заметное падение показателей рождаемости в 1940 г., что это дает основания говорить о кризисе охватившем население на всей территории Советского Союза. В Сибири рождаемость сократилась с 42 родившихся на 1000 человек в 1938 г. до 38 на 1000 человек в 1940 г.16, а по СССР в целом соответственно с 37,5 до 31,2 на 1000 человек17.

Сокращение рождаемости сопровождалось явно неблагоприятным тенденциями смертности. В 1934–1936 гг. уровень смертности в СССР снижался, а продолжительность жизни увеличивалась, что в принципе характерно для обществ, переживших мощные демографические катастрофы. Эти катастрофы являли собой феномен жесточайшего биологического отбора, вымывавшего самую нежизнеспособную часть населения, главным образом детей и стариков. Поколения становились малочисленнее, но выжившие обладали повышенной сопротивляемостью. Возникал, как пишет С.Максудов, “запас прочности”18. Но в связи с увеличением рождаемости, он был быстро исчерпан. Немаловажную роль играли и тяжелые условия жизни, быстрое увеличение прослойки ослабленных болезнями детей.

Первый “удар”, дестабилизировавший демографическую подсистему общества был нанесен в 1937 г. массовым государственным террором. В этом году число умерших (даже без учета лиц, скончавшихся в местах заключения, ссылки и высылки) увеличилось (см. табл. 1) Продолжительность жизни населения СССР в 1937 г. понизилась до 39,9 лет, против 41,1 года в 1936 г.19

Социальная напряженность и повышенная нервозность вообще отрицательно сказались на репродуктивной функции, что подтверждается чрезмерно высоким числом мертворожденных. В 1937 г. в Сибири (без Якутской АССР) женщины родили около 4 тыс. мертвых младенцев20.

В 1938–1939 гг. уровень смертности вновь сократился. В данном случае приносили свои плоды политика правительства в области здравоохранения и усилия тысяч рядовых медиков. Трагедия 1932–1933 гг. показала, что крайнее перенапряжение демографической подсистемы общества, массовое вымирание людей могут принять размеры, угрожающие существованию самого тоталитарного государства. Затраты на подготовку рабочей силы сводились к нулю из-за повышенной смертности. Это вынудило Сталина с характерным для него прагматизмом принять решительные меры. Он “спасал” в данном случае не людей, но рабочую силу, кадры.

Правительство не могло, да и не желало пойти по пути кардинального улучшения условий жизни населения. Выход был найден в развитии здравоохранения. Средства, выделяемые на развитие медицины были резко увеличены. Бюджет здравоохранения СССР за 1932–1938 гг. вырос почти в 6 раз21. За указанные годы увеличилось количество больниц, амбулаторий, женских и детских консультаций, а также численность медицинского персонала. В медицинскую практику вводились новые препараты. В 1935 г. для координации действий всех противоэпидемических учреждений была организована Всесоюзная государственная санитарная инспекция, наделенная весьма широкими полномочиями. Результативность работы медиков повысилась. Государственная система здравоохранения, несмотря на присущие ей недостатки, достаточно эффективно боролась с инфекциями. Складывалась, таким образом, парадоксальная ситуация: при высоком уровне заболеваемости и сохранении низкого уровня жизни, смертность сокращалась.

Но в этих условиях сокращение смертности не могло превратиться в устойчивую тенденцию. “Демографический дом” был построен на песке. Вся конструкция могла рухнуть при малейшем негативном воздействии извне. И действительно, в 1940 г. демографическая ситуация ухудшилась. Ожидаемая продолжительность жизни населения СССР, составлявшая в 1939 г. примерно 44 года, в 1940 г. уменьшилась до 41 года22. В Сибири в 1940 г. число умерших выросло по сравнению с 1939 г. на 15 тыс. человек (см. табл. 1). Заметно увеличилась детская смертность. В Сибири в 1940 г. из каждой 1000 родившихся умерли, не дожив до 1 года 206 детей, тогда как в 1939 г. — 193 ребенка, в 1938 г. — 190 детей23. В целом по Советскому Союзу в 1940 г. уровень детской смертности был даже выше, чем в 1926 г.24

В основе роста смертности лежало оттягивание ресурсов из сферы здравоохранения и вообще из сферы потребления в военную область. В 1940 г. из-за нехватки средств качество лечебной работы понизилось, а уровень заболеваемости повысился. В этом году в СССР было зафиксировано 121 тыс. заболеваний брюшным тифом и паратифом “А” и “В”, скарлатиной — 252 тыс., дифтерией — 177 тыс., коклюшем — 453 тыс., корью — 1181,9 тыс.25

Степень излечиваемости больных оставалась крайне низкой. Врачи зачастую ничего не могли сделать, поскольку лекарств не хватало. По сути больные должны были рассчитывать не на медицинскую помощь, а на естественную сопротивляемость своего организма. В Новосибирской области в 1940 г. из тех людей, которые заболели токсической диспепсией, выздоровели всего 15%, тогда как 85% скончались26. Уровень летальности от менингита в области в 1940 г. достигал 51%, от дизентерии и дифтерии — 17%, от кори — 16%, от брюшного тифа — 12%, от скарлатины — 11%27. Острые инфекционные и желудочно-кишечные заболевания, а также туберкулез, воспаление легких, травмы и насильственные смерти (убийства и самоубийства) в наибольшей степени сокращали ожидаемую продолжительность жизни населения. В Западной Сибири немаловажную роль в распространении инфекционной заболеваемости и увеличении смертности сыграл голод 1940 г.

Таблица 3*

Причины смерти городского населения** Алтайского и Красноярского краев
в 1940 г., %.

*Источник: ГАКК, ф. 1300, оп. 1, д. 4548, л. 4–4 об.; Текущий архив Статистического управления Алтайского края. Фонд Отдела статистики населения и здравоохранения.

** В сельской местности статистика причин смертности не велась.

Данные табл. 3 свидетельствует о том, что люди умирали главным образом от болезней экзогенного происхождения, носивших выраженный социальный характер. Повышенная смертность от желудочно-кишечных заболеваний, острых инфекций, туберкулеза и воспаления легких была явным следствием недоедания, употребления в пищу недоброкачественных продуктов, проживания в тесных, перенаселенных, холодных и сырых помещениях, невозможности соблюдать требования санитарной гигиены, неразвитости коммунального хозяйства городов. Многочисленные смерти от травм свидетельствуют о слабости служб, отвечающих за безопасность труда, большое количество убийств и самоубийств отражали общую дискомфортность жизни в условиях тоталитаризма.

Поскольку болезни экзогенного происхождения поражают в первую очередь наименее защищенные группы населения, смертность в 1940 г. как и в 1932–1933 гг. концентрировалась в детских и старческих возрастах. В 1940 г. в Иркутской области во всей совокупности умерших удельный вес детей от 0 до 4 лет составлял 54,1%, доля стариков старше 60 лет — 17,1%, в Красноярском крае соответственно 63 и 14,2%, в Омской области 57,7 и 14,9%28. Народ дорого расплачивался за реализацию остаточного принципа развития социальной инфраструктуры.

Все, о чем говорилось ранее, касается обычного гражданского населения, проживавшего в городах, рабочих поселках и деревнях Сибири. Но в регионе имелись большие группы населения, поставленные в особые условия существования. Назовем эти группы неординарным населением. К ним прежде всего относятся заключенные, ссыльные и высланные. До 1940 г. учет естественного движения неординарного населения был организован не через гражданские ЗАГСы, а через учетно-распределительные части (УРЧ) лагерей и колоний, а также через спецкомендатуры. В 1939 г. по НКВД СССР был отдан приказ № 00674–1939, согласно которому данные об узниках ГУЛАГа, скончавшихся в местах заключения должны были начиная с 1940 г. передаваться в гражданские органы при условии обязательного перемешивания с умершими вне лагерей и колоний29. В графе “Причины смерти” как правило указывались вполне мирные сердечно-сосудистые заболевания. Работники НКВД не спешили выполнять приказ. Материалы на погибших в конце 30-х годов заключенных поступали в ЗАГСы и в 1942 г.

Выяснить точно количество погибших заключенных, а следовательно и определить реальные параметры смертности населения СССР в конце 30-х — в начале 40-х годов пока не удалось. Литература крайне противоречива. Авторы, писавшие по этой теме, приводят самые разные оценки, поскольку весь комплекс архивных материалов недоступен для исследователей. У меня вообще складывается впечатление, что если бы архивы и были открыты, то выяснить что-либо конкретное и в этом случае не удалось бы. Документы или уничтожены, или запутаны настолько, что прийти к определенному выводу невозможно.

Согласно данным В.Н.Земскова, опирающегося на статистику ГУЛАГа, за 1934–1940 гг. в исправительно-трудовых лагерях Советского Союза скончалось 288,3 тыс. заключенных30. Однако в эти данные не вошли люди, умершие в исправительно-трудовых колониях, а главное в тюрьмах, где исполнялись приговоры к высшей мере наказания. Поэтому вопрос о смертности заключенных остается открытым. Мы твердо знаем лишь одно — погибших было много.

Анализируя в целом демографическую ситуацию в Сибири в 1934–1940 гг. можно с полным основанием утверждать, что народонаселение развивалось крайне нестабильно. Для исследуемых лет были характерны резкие пертурбационные подъемы и спады. Смертность оставалась явно повышенной, продолжительность жизни людей низкой, периоды роста рождаемости сменялись фазами ее сокращения. Население Сибири, выйдя из тисков демографической катастрофы 1932–1933 гг. оказалось в полосе затяжного, в сущности перманентного демографического кризиса, который усилился в 1939–1940 гг.

Примечания

* Работа подготовлена при финансовой поддержке Research Support Scheme of the OSI/HESP, grant № 17/1996.

1 Население Советского Союза: 1922–1991. — М., 1993.

2 РГАЭ, ф. 1562, оп. 329, д. 406, л. 20.

3 Там же, оп. 20, д. 195, л. 9.

4 Там же, д. 41, л. 7.

5 Известия, 1936, 28 июня.

6 РГАЭ, ф.1562, оп.329, д. 406, л. 132; д. 540, л.48.

7 Исупов В.А. Городское население Сибири: от катастрофы к возрождению (конец 30-х — конец 50-х гг.). — Новосибирск, 1991. — С. 180.

8 ГАНО, ф. Р–1199, оп.1а, д. 14, л. 171–172.

9 Там же, ф. Р–29, оп. 1, д. 175, л. 1, 2, 4, 5, 7, 22, 30, 365, 52, 55, 56.

10 Там же, ф. Р–1199, оп. 1а, д. 14, л. 174.

11 Социалистическая законность. — 1937. — № 8. — С. 48.

12 50 лет Вооруженных Сил СССР. — М., 1968. — С. 198.

13 РГАЭ, ф. 1562, оп. 329, д.406, л.130.

14 Там же, л. 60.

15 Там же, д. 540, л. 173.

16 Подсчитано по тем же данным, что и табл. 1.

17 Население СССР. Справочник. — М., 1974. — С. 9.

18 Максудов С. Вызов со стороны демографии. // СССР: Внутренние противоречия. # 14, Chalidze publications, 1985. — С. 107.

19 Население Советского Союза.... — С. 135.

20 Подсчитано по данным: ГАРФ, ф. 374, оп. 23, д. 332, л. 9 об., 17, 19, 27, 29, 74 об., 105.

21 Баткис Г.А. Организация здравоохранения. — М., 1948. — С. 113.

22 Население Советского Союза... — С. 135.

23 Подсчитано по тем же данным, что и табл. 1.

24 Население СССР. Справочник. — С. 9.

25 Народное хозяйство СССР в 1970 г.: Статистический ежегодник. М., 1971. — С. 696.

26 РГАЭ, ф. 1562, оп. 329, д. 791, л. 137.

27 Там же.

28 Подсчитано по данным: ГАИО, ф. 2679, оп. 7, д. 29, л. 3; ГАКК, ф. 1300, оп. 1, д. 4548, л. 22; ГАОО, ф. 2122, оп. 1, д. 1133, л. 22.

29 ГААК, ф.635, оп. 2, д. 74, л. 76 об.

30 Земсков В.Н. ГУЛАГ. (Историко-социологический аспект) // Социологические исследования. — 1991. — №6. — С. 14–15.

У 1998 г. Институт истории СО РАН, Новосибирск