В

В.А.Ильиных

ТЕНДЕНЦИИ И ЭТАПЫ ПРОЦЕССА РАСКРЕСТЬЯНИВАНИЯ
В СИБИРИ В СОВЕТСКИЙ ПЕРИОД
(К ПОСТАНОВКЕ ВОПРОСА)*

Проблема исторических судеб российского крестьянства в ХХ в., его эволюция и трансформация является одной из ключевых для понимания особенностей отечественной истории. В советский период изучение данной проблемы тормозилось господством идеологизированной теории “социалистического” пути разрешения аграрно-крестьянского вопроса. Применительно к Сибири официозная концепция эволюции и трансформации крестьянства в 1920-е — 1950-е годы наиболее последовательно изложена в ставших своеобразным итогом развития советской сибирской аграрной историографии III и IV томах “Истории крестьянства Сибири”¹.

В соответствии с этой концепцией Великая Октябрьская социалистическая революция положила конец капиталистическому расслоению крестьянства и создала благоприятные условия для функционирования крестьянского хозяйства, регулирования его развития в интересах социализма. Доминирующим социальным процессом в деревне стало ее осереднячивание. Однако развитие в 1921–1927 гг. в деревне мелкобуржуазных и капиталистических отношений в сфере производства и обмена приводило к выделению на ее противоположных полюсах сельского пролетариата и сельской буржуазии. При этом наличие в сибирской деревне многочисленного и мощного кулачества, его влияние на крестьянство и агрессивность представляли опасность для существования советской власти. Усиление сопротивления кулачества, а также крайняя ограниченность возможностей мелкого крестьянского хозяйства подвели Коммунистическую партию и Советское государство к необходимости социалистической реконструкции сельского хозяйства.

Социалистическая реконструкция деревни проводилась путем сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса. В ходе коллективизации формировался принципиально новый класс социалистического общества — колхозное крестьянство, которое коренным образом отличалось от доколхозного по своему отношению к собственности, средствам производства, по месту в общественной организации труда и способу получения общественного дохода. Колхозники освобождались от многих крестьянских консервативных черт при сохранении традиционных прогрессивных, интенсивно накапливались новые качества. Формирование колхозного крестьянства как класса завершилось к концу 30-х годов.

В последующий период на основе укрепления колхозно-кооперативной собственности происходила дальнейшая его консолидация, закреплялись специфические социально-политические черты, развивалась внутриклассовая структура (увеличение численности механизаторов, специалистов). Начиная с середины 50-х годов, колхозное крестьянство развивалось на фоне общих сдвигов в социальной структуре советского общества — абсолютного и относительного сокращения сельского населения при увеличении численности и удельного веса рабочих совхозов за счет уменьшения числа колхозников.

Завершающий серию “Истории крестьянства Сибири” V том изначально предполагалось посвятить периоду “развитого социализма”. И если судить по господствовавшей еще в середине 80-х годов концепции, в нем описывался бы рост обобществления производства, дальнейшее сближение колхозно-кооперативной собственности с государственной, колхозного крестьянства с рабочим классом и создание условий для их слияния в коммунистической перспективе. Однако писался этот том в условиях начавшегося отказа отечественной историографии от официозной постсталинской парадигмы. И авторы его сделали выводы об отчуждении тружеников села от земли и средств производства и их превращении в наемных работников как итогу “многолетней практики раскрестьянивания”².

В дальнейшем тезис о длительности процесса раскрестьянивания конкретными исследованиями подкреплен не был. Сибирские историки, касавшиеся данной проблемы, сосредоточили основное внимание на описании хода и результатов коллективизации и раскулачивания. При этом некоторыми из них делался вывод о том, что ликвидация крестьянства как класса завершилась в 30-е годы³. В итоге старая историографическая схема эволюции и трансформации сибирского крестьянства в советский период была отвергнута, а попыток создания на ее месте новой так и не предпринято. Помимо хронологической переориентации исследований причина этого заключалась в неразработанности необходимого понятийного аппарата.

Прежде чем приступить к анализу раскрестьянивания, понимаемого как процесс превращения крестьянства как класса в некую новую социальную общность, нужно определить, что же такое крестьянство. В широком смысле под крестьянами у нас в стране понимаются все жители деревни, непосредственно занятые производством сельскохозяйственной продукции. Естественно, что для анализа процесса раскрестьянивания нужно более конкретное определение. В последнем издании Большой Советской энциклопедии крестьянство в досоциалистических формациях определяется как “совокупность мелких сельскохозяйственных производителей, ведущих индивидуальное хозяйство собственными средствами производства и силами своей семьи”, а при социализме — как “совокупность членов сельскохозяйственных кооперативов (преимущественно производственных), совместно владеющих средствами производства и ведущих коллективное хозяйство”⁴. Очевидно, что второе определение является абсолютно некорректным. Со времени проведения массовой коллективизации колхозы перестали быть кооперативами, их члены работали преимущественно на государство, а не на себя и средствами производства не владели. Первое определение также слишком общее. Под него попадают и крепостные крестьяне, и крестьяне-единоличники, и колхозники, и рабочие совхозов, ведущие “мелкое” сельскохозяйственное производство в своих личных подсобных хозяйствах (ЛПХ) “собственными средствами производства и силами своей семьи”. При этом продукция ЛПХ в целом всегда имела не только “подсобное”, внутрисемейное значение, но по ряду показателей составляла ощутимую долю в валовом и товарном производстве.

На наш взгляд, более точно определяет крестьянство известный западный исследователь проф. Т.Шанин. Сформулировав общую дефиницию, согласно которой крестьяне — это мелкие сельскохозяйственные производители, которые, используя простой инвентарь и труд своей семьи, работают прямо или косвенно на удовлетворение собственных нужд и выполнение обязательств по отношению к обладателям политической и экономической власти, он вычленяет четыре сущностных черты, более развернуто определяющие крестьянство: крестьянское семейное хозяйство (двор) как основная многомерная единица социальной организации; хозяйствование на земле как основной источник существования; специфические культурные образцы, привязанные к образу жизни малой сельской общности; подчиненное положение — господство некрестьян над крестьянами. Т.Шанин, подчеркивая взаимосвязанность и целостность представленных граней, считает возможным выявление их иерархии. Для него главным видовым отличием крестьянства является семейное хозяйство. Для соотнесения крестьян в широком и узком значении он вводит понятие пограничных (маргинальных) групп, к которым в частности относит советских колхозников, а в качестве “правопреемников” крестьян называет семейных фермеров, использующих капиталоинтенсивное оборудование⁵.

Помимо определения крестьянства как класса и его качественных характеристик, необходимо определить критерий завершенности процесса раскрестьянивания. В качестве такового мы рассматриваем невозможность обратной метаморфозы. Даже полностью лишенное средств производства крестьянство не перестает быть таковым, если, вновь обретя землю и волю, сможет воссоздаться как класс, обладающий набором специфических институционных характеристик. Пример обратной трансформации дает китайское крестьянство, которое после ликвидации “народных коммун” и наделения землей (в форме аренды) снова вышло на историческую арену.

Далее, для воссоздания целостной картины раскрестьянивания в Сибири в советский период, проведем краткий поэтапный анализ эволюции и трансформации следующих, по нашему мнению, наиболее важных институциональных характеристик, определяющих крестьянство как класс: крестьянского хозяйства; крестьянской общины, понимаемой не только как институт государственного права, но прежде всего как основанный на обычном праве институт социальной самоорганизации крестьянства (“мир”); традиционной крестьянской культуры, как совокупности духовной и материальной культуры крестьянства и его образа жизни. Исследование процесса раскрестьянивания основывается на широком круге опубликованных и неопубликованных источников по аграрной истории региона, в т.ч. на материалах осуществленного в 1990–1994 гг. российско-британского научно-исследовательского проекта по монографическому (историко-социологическому) описанию российских сел.

В 1920-е гг. принципиальных качественных трансформаций анализируемых нами сущностных черт крестьянства по сравнению с досоветским периодом фактически не произошло. Абсолютное большинство сельских жителей по-прежнему вело индивидуальное хозяйство. Число полностью экспроприированных крестьянских хозяйств в ходе “антикулацких” репрессий, проводимых во время подавления антисоветского вооруженного движения в начале 20-х гг., продразверстки, продналога 1921/22 г., хлебозаготовок 1927/28 г., 1928/29 г. и конца 1929 г. в относительных величинах было невелико. Более заметное влияние на деревню оказал приходившийся на вторую половину 1929 г. процесс самоликвидации значительной части крестьянских хозяйств, в ходе которого тысячи зажиточных семей, опасаясь репрессий, распродавали или уничтожали свое имущество и бежали из села. Специфическим явлением доколхозного периода стало более интенсивное, чем до революции дробление крестьянских дворохозяйств, которое помимо того, что являлось ответом на “классовую направленность” аграрной политики режима (большие семьи были и более зажиточными), знаменовало собой начало процесса нуклеаризации крестьянской семьи.

В 30-е годы ситуация в сибирской деревне резко изменилась. В ходе грандиозного аграрного переворота, осуществленного большевистским режимом, большинство сельских жителей под угрозой насилия или поддавшись пропаганде вошло в колхозы. Имущество новоиспеченных колхозников либо почти полностью сдавалось в коммуны или артели, либо ими самими уничтожалось. Недовольные политикой властей и даже потенциально опасные для них, крестьяне репрессировались или вместе с семьями ссылались на спецпоселение, а их хозяйства экспроприировались. Часть крестьян, не желая вступать в колхозы, самостоятельно ликвидировало свои хозяйства и бежало из деревни. В 1940 г. уровень коллективизации деревни в различных районах Сибири составлял от 96,3 до 98,7%⁶.

Таким образом, к началу 40-х годов индивидуальное крестьянское хозяйство в том виде, в каком оно существовало в Сибири со времени начала российской аграрной колонизации, было фактически уничтожено. Его своеобразным рудиментом оставалось ЛПХ. В коммунах начального этапа коллективизации, в которых “обобществлялась” даже домашняя птица, оно часто сводилось лишь к огороду. В сельхозартелях, на устав которых в конечном итоге перешли все колхозы, крестьянам дозволялось иметь и строго определенное количество крупного и мелкого рогатого скота, свиней. Но в связи с тем, что большая часть домашнего скота была либо уничтожена, либо сдана в колхозы, многие колхозные семьи не имели не только коров, но и вообще никакого скота. После голода 1932/33 г., с тем чтобы не допустить его повторения, власти приняли решение укрепить ЛПХ путем передачи и продажи скота с колхозных ферм в личную собственность колхозников. Несколько увеличились и размеры приусадебных участков.

Однако рост ЛПХ наталкивался на пределы, установленные в Уставе сельхозартели. Превышение официально нормированного размера личного подворья, по мнению властей, отвлекало крестьян от работы в колхозах. В связи с этим с конца 30-х годов в соответствии с указаниями свыше в деревне периодически проводились кампании по принудительному изъятию “лишнего” скота и земли. “Излишнее” внимание колхозников к их личному хозяйству каралось исключением из колхоза с лишением приусадебного участка и даже ссылкой. В 50-е годы широкое распространение получила практика “добровольной” экспроприации ЛПХ. С целью выполнения завышенных планов мясопоставок государству или увеличения поголовья “общественного” стада властные структуры заставляли крестьян продавать по ценам существенно ниже рыночных скот с их подворий колхозам. Последний широкомасштабный натиск на ЛПХ был осуществлен в конце 50-х — начале 60-х годов в связи с принятием партийным руководством страны курса на строительство коммунизма. А личное хозяйство с коммунистическими отношениями, по мнению их теоретиков, никак не соотносилось. С середины 60-х годов кампаний по сокращению размеров ЛПХ не проводилось, власти на самом высоком уровне (постановление ЦК КПСС от 27 октября 1964 г.) заявили о необходимости устранения “необоснованных ограничений личного подсобного хозяйства колхозников, рабочих и служащих”⁷.

Несмотря на то, что ЛПХ по своим размерам несравнимо и с бедняцким хозяйством доколхозной деревни, оно на протяжении периода 30-х, 40-х и начала 50-х годов являлось основным источником существования абсолютного большинства колхозников, поскольку за исключением нескольких урожайных довоенных лет произведенная в колхозах продукция практически полностью изымалась государством, а выдачи на трудодни в связи с этим были мизерными. На покрытие натурально- денежных обязательств крестьян перед режимом (сельхозналог, займы и т.п.) расходовалась и значительная часть ресурсов ЛПХ. Следствием государственного грабежа колхозов и личных подворий их членов, который в 40-е — начале 50-х годов приобрел наиболее масштабный характер, стали периодические голодовки сельского населения. Причем голодали не только колхозники, но и рабочие совхозов, размеры ЛПХ которых были значительно меньше.

После 1953 г. отношение властей к крестьянству стало более либеральным. В 1954 г. налоги на ЛПХ были минимизированы. Снизился уровень ограбления сельскохозяйственных предприятий со стороны государства. Постоянно растущая оплата труда в колхозах и совхозах становится основным источником существования жителей деревни. Тем не менее, даже в 80-е годы за счет ЛПХ формировалось около 30% совокупных доходов сельского населения. В 1988 г. в личном секторе производилось более четверти валовой (в том числе картофеля — 59%, овощей — 31, мяса — 28 и яиц — 26%) и одна десятая товарной продукции сельского хозяйства⁸. Однако столь высокие количественные показатели ЛПХ обеспечивались за счет их тесной интеграции с колхозно-совхозным производством. Значительная часть ресурсов для ведения личных хозяйств черпалась их владельцами в сельскохозяйственных предприятиях (обработка приусадебных участков, покупка и хищение кормов и т.п.).

Процесс ликвидации крестьянской общины как важнейшей сущностной институции крестьянства имел в советский период несколько иную динамику. Дореволюционная административная сельская община, хотя и контролировалась властями, оставалась при этом органом самоуправления. Ее избранные на сходе должностные лица в своей деятельности в основном опирались на обычное право. С установлением в Сибири советской власти в сфере управления деревней произошло существенные сдвиги. В начале 1920 г. на селе были образованы ревкомы как органы чрезвычайного государственного управления. С апреля того же года они стали заменяться сельсоветами. Но в данном случае речь шла не о передаче власти в деревне в руки ее жителей, а о смене вывески. Выборы в Советы были формальными и сводились к голосованию за выдвинутых местной партячейкой кандидатов. Основной функцией сельсоветов являлось взимание с селян многочисленных податей и повинностей. Ситуация изменилась лишь в 1925 г., когда правящая верхушка большевистской партии, пытаясь преодолеть крестьянский абсентизм, санкционировала проведение относительно демократических выборов в сельсоветы. Последние в связи с этим стали постепенно превращаться в органы реального местного самоуправления, приняв на себя большую часть функций крестьянской общины. Из их ведения формально было исключено решение земельных вопросов, отнесенных к компетенции земельных обществ, которые согласно действующему законодательству являлись независимыми объединениями граждан села, призванными регулировать их совместное землепользование. Однако на практике какого-либо жесткого разграничения между решением как земельных, так и иных вопросов местного самоуправления не существовало. Исполнение постановлений схода граждан по проблемам землепользования возлагалось на сельские Советы, в составе которых функционировали земельные секции, или непосредственно на их председателей. Последние в ряде случаев решали земельные вопросы самостоятельно.

В конце 20-х годов режим начал новый тур борьбы с крестьянским самоуправлением. Выборы полностью утратили демократизм, а сельсоветы вновь превратились в инструмент осуществления всевозможных чрезвычайных (прежде всего хлебозаготовительных) кампаний. Тогда же земельные общества в ходе “борьбы за их овладение и превращение в опорные пункты социалистического преобразования деревни” потеряли возможность регулировать земельные отношения. Были значительно затруднены возможности крестьянского мира, опираясь на обычное право, воздействовать на семейные и нравственные отношения односельчан. Им противостояли сельские партийные и комсомольские организации, активисты, стремившиеся внедрить в практику крестьянского общежития советские моральные нормы. Ликвидация общины как института самоорганизации крестьянства завершилась в ходе коллективизации. Земельные общества упразднялись. Сельсоветы окончательно теряли функции самоуправления. Крестьяне, в отличие от периодов начала и конца 20-х годов, когда у бедняцко-батрацкой части деревни сохранялась иллюзия их непосредственного участия в принятии властных решений, полностью отчуждались от власти. Применение норм обычного права в межкрестьянских отношениях стало жестко преследоваться. Тем не менее, и после формальной ликвидации общины в среде теперь уже колхозного крестьянства еще долго сохранялись общинные традиции, продолжавшие существовать в рамках колхозов. Эти традиции подкреплялись общим трудом на колхозных полях и фермах и различными формами взаимопомощи, помогавшими сельским жителям выжить в самые трудные из предвоенных, военных и послевоенных лет.

Многовековые общинные традиции в сибирской деревне стали более интенсивно размываться в 50-е годы. Основными факторами данного процесса послужили укрупнение колхозов и превращение большинства из них в совхозы. Осознание своей принадлежности к малой сельской общности и зависимости от нее большинство жителей деревни окончательно потеряли в ходе ликвидации т.н. “неперспективных” сел и переселения их жителей на центральные усадьбы сельскохозяйственных предприятий. Наступление на малые села особенно масштабный характер приобрело в Западной Сибири. С 1959 по 1979 г. численность сельских населенных пунктов в регионе сократилась на 52%, тогда как в целом по РСФСР — на 40%⁹. Крестьянские общинные традиции после этого продолжали сохраняться на уровне трудноуловимой ментальности лишь во все еще уцелевших малых сельских поселениях.

Параллельно с ликвидацией крестьянской общины и общинных традиций в советский период происходил процесс размывания крестьянской культуры и ее вытеснения городской (урбанистической) и официальной советской субкультурами. В 20-е годы образ жизни на селе оставался в целом неизменным. В деревне господствовала традиционная крестьянская культура. Подвижки в сторону повышения грамотности сельского населения были незначительными, а влияние городской культуры минимальным. В конце 20-х годов началось усиленное насаждение в деревне советской субкультуры. Наиболее восприимчивой к ней была молодежь и сельские функционеры, которые в своем большинстве также являлись молодыми людьми. Впрочем, они нередко воспринимали лишь внешние формы указанного типа субкультуры (лексику, одежду и т.п.).

В 30-е годы наступление на крестьянскую культуру и ее замещение в деревне советскими культурными новациями становится более тотальным. Особенно сильным гонениям подвергались религиозные крестьянские верования и традиции. Тем не менее, в 30-е и 40-е годы традиционная крестьянская культура не была вытеснена из сознания и поведения значительной части сельских жителей, а продолжала существовать “в подполье”. Тем более, что образовательный уровень селян, несмотря на кампании по ликвидации безграмотности и осуществление всеобщего начального, а затем и семилетнего обучения детей школьного возраста, оставался достаточно низким, а инфраструктура официальной советской субкультуры на селе (клубы, избы-читальни и т.п.) влачила в целом жалкое существование.

Качественные сдвиги в соотношении типов культур в деревне начались в 50-е годы и усилились в 60-е. Факторы, способствовавшие данному процессу, были многообразны. В это время в активный возраст вступило первое поколение, воспитанное на советских культурных традициях. Постоянно рос уровень образованности сельского населения. Советская школа, призванная воспитывать новый социалистический тип личности, занималась идеологической обработкой учащихся. В указанный период расширилась сеть “очагов” социалистической культуры — сельских домов культуры, клубов, библиотек, улучшилось их материально-финансовое состояние. Была проведена массовая кинофикация и радиофикация сельских населенных пунктов. В 70-е годы вытеснение традиционной крестьянской культуры приобрело необратимый характер. На селе был осуществлен переход к всеобщему среднему образованию. Начался постепенный процесс урбанизации быта сельских жителей. Проводником советской субкультуры стало быстро распространившееся в деревне телевидение.

Само по себе угасание крестьянской традиционной культуры достойно сожаления, но все же в условиях современной цивилизации имеет естественный характер. Гораздо более тяжелые последствия имело изменение социально-культурного типа сельского жителя. Индустриализация аграрного производства, переход на оплату труда, не связанную с его конечными результатами, связанное с этим отчуждение от земли, сельскохозяйственных животных и других средств производства окончательно превратило бывших крестьян, вне зависимости от того, где они работали — в колхозе или совхозе, в наемных государственных сельскохозяйственных рабочих. Причем, потеряв крестьянские трудовые традиции, селяне не приобрели лучшие традиции рабочего класса. Напротив, происходила люмпенизация работников сельскохозяйственных предприятий, нарастание негативных явлений в их поведении на работе и в быту.

Таким образом, начавшийся в конце 20-х годов процесс раскрестьянивания сибирской деревни далеко не сразу приобрел необратимый характер. Закрепощенное в ходе коллективизации сибирское крестьянство длительное время сохраняло значительный потенциал восстановления. На наш взгляд, в 50-е — первой половине 60-х годов в стране и в Сибири имелась возможность проведения радикальной и в то же время безболезненной как в социальном, так и в производственном плане деколлективизации по будущей китайской модели, итогом которой могло стать возрождение крестьянства как класса с практически полным набором его институционных характеристик. Однако человека, подобного Дэн Сяо Пину, среди советских лидеров не нашлось.

Выбор был сделан в пользу индустриализации существующей колхозно-совхозной системы и всевозможных ее организационных перестроек, основное направление которых (особенно применительно к Сибири) заключалось в укрупнении производственных структур. В итоге в 70-е годы произошло окончательное уничтожение общинного менталитета и традиционной крестьянской культуры, а крестьянство превратилось в новую социальную общность — государственных сельскохозяйственных наемных рабочих.

Примечания

1 Крестьянство Сибири в период строительства социализма. 1917–1937 гг. — Новосибирск, 1983; Крестьянство Сибири в период упрочения и развития социализма. — Новосибирск, 1985.

2 Крестьянство и сельское хозяйство Сибири. 1960-е — 1980-е гг. — Новосибирск, 1991. — С.481.

3 См.: Гущин Н.Я. “Раскулачивание” в Сибири (1928–1934 гг.): методы, этапы, социально-экономические и демографические последствия. — Новосибирск, 1996. — С.8, 137.

4 БСЭ. Т.13. — М., 1973. — С.409.

5 Шанин Т. Понятие крестьянства // Великий незнакомец. Крестьяне и фермеры в современном мире. Хрестоматия. — М., 1992. — С.11–15.

6 Крестьянство Сибири в период упрочения и развития социализма. — С.28.

7 Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. — М., 1968. Т.5. — С.517.

8 Социально-экономическое развитие сибирского села. — Новосибирск, 1987. — С.177; Крестьянство и сельское хозяйство Сибири. — С.176, 185.

9 Социально-экономическое развитие сибирского села. — С.371.

У 1998 г. Институт истории СО РАН, Новосибирск