В

В.Е. Ларичев

КОСМОГРАФИЧЕСКАЯ КОМПОЗИЦИЯ ИЗ “БОЛЬШОГО ЗАЛА” ЛЯСКО

Искусство есть система,
Состоящая из постижений,
А эта система есть число.

Секст Эмпирик

Археология, как особая отрасль исторической науки, примечательна тем, что многочисленность и завидное разнообразие ее источников не всегда гарантируют успешное решение проблем, высокой для нее значимости. Классический пример тому – пещерное искусство древнекаменного века, “архивное хранилище” которого буквально ломится от обилия материалов (и год от года пополняется новыми “фондами”), а между тем постичь содержательную сторону его образов никак не удается. Недаром саркастический А. Леруа-Гуран, знаток семантических реконструкций искусствоведов палеолита и автор последней в искусствоведении древнекаменного века весьма впечатляющей концепции сути древнейшего искусства, уподобил археологов, изучающих живопись, гравюры, барельефы и скульптуры пещер, любопытствующим туристам, “посетителям индийского храма, бессильным прочитать символы, не отдающим себе отчета в ощущениях, которые символы эти призваны были вызвать у посвященных, не понимающим назначения молитвенных колес и полных масла светильников, тени от которых мечутся по ликам скульптур, делая их живыми”.

Это так, и все же состояние искусствоведа палеолита, вошедшего в пещеру с художественными изображениями, несравнимо более тяжелое, чем у туриста, которого, как-никак, может, пожелай он того, просветить осведомленный в таинствах религий гид. Ведь специалист по древностям остается в подземельях один на один с символами и ему самому предстоит (по долгу службы) понять их.

Близость рубежа столетия стремлений археологов разгадать смысл образов и знаков, запечатленных на стенах пещер, не настраивает на подготовку юбилейных торжеств. Дело в том, что к середине 90-х годов бульшая часть западноевропейских экспертов пришла к выводу, что концепции, которые были высказаны с начала века, после вынужденного признания скептиками реальности открытий М.С. де Саутуолы (Альтамира, Испания, 1879 г.) и Э. Ривьера (Ля Мут, Франция, 1895 г.), и до последнего десятилетия, не могут быть приняты как достоверные (речь идет об идеях С. Рейнака, А. Брейля, Э. Картальяка, Л. Капитана, А. Бегуэна, Г. Кюна, М. Рафаэля, П. Грациози и Э. Патта). Выходит, правы были те, кто начиная с 20-х годов (Т. Менаж) подвергал критике эти идеи, оставаясь вне рядов клана интерпретаторов, которые задавали тон в исследованиях пещерного искусства и давили своим административным прессом инакомыслящих (действие на практике печального для истории науки постулата В.И. Вернадского: “Всякая мысль, чуждая учениям, имеющим власть и силу, уничтожается безжалостно”). В этой связи уместно напомнить, что еретические в искусствознании палеолита исследования А. Леруа-Гурана, А. Лямэн-Амперер, Л.-Р. Нужье и Ф. Бурдье появились в печати лишь после ухода из жизни очень большого авторитета – аббата А. Брейля.

Критика, однако, не всегда сопровождалась выдвижением альтернативных идей, а если таковые и предлагались, то, зачастую, в свою очередь становились объектами уничтожающей полемики. И все это по той же причине, по которой стали достоянием истории искусствознания палеолита, казалось бы, неотразимо логичные интерпретации школы С. Рейнака – А. Брейля, – из-за недоказательности (или слабой обоснованности, гипотетичности) предлагаемого. Сама же недоказательность опять-таки предопределялась тем же, чем и ранее – методическим просчетом. В самом деле, если семантические (смысловые) реконструкции в сфере искусства палеолита строятся на ассоциативных связях, т. е., проще говоря, по аналогиям, по сходству, по смежности, на уровне эмоциональных чувств и так называемых “прозрений”, по обывательской “логике вещей” и, наконец, по интуиции, “законам воображения” и “фантазирующего сознания” исследователя, то что, кроме околонаучной мифологии, можно ожидать от таких реконструкций? Как легко заметит специалист по мифологии, словосочетания, разъясняющие понятие “ассоциативные связи” и принципы, на которых основываются пока отыскания смысла образов первобытного художественного творчества, есть концептуальные признаки ничего другого, как самой настоящей мифологии, маскирующейся под науку. Надо, конечно, обладать великим самомнением, чтобы свое мифотворчество, свою профанную “логику вещей”, свои придумки, продолжать столь настойчиво навязывать логике и мировоззрению жреца пещерного храма исчезнувшей цивилизации¹.

Между тем, в искусствоведении палеолита, чуть ли не с первых шагов его становления, зародились иные взгляды на содержательную сторону искусства ледниковой эпохи. Эксперты прошлого и нынешнего времени обычно именуют эти взгляды “непопулярными”, а тех, кто придерживается их, аттестуют нелестно – “неавторитетными исследователями” (Буше де Перт, Э. Пьетт, М. Бодуэн, К. Хентце, Ф. Бурдье, Л.-Р. Нужье, А. Маршак, Д. Маня, Р. Беднарик). Речь идет о стародавней идее интереса палеолитического человека к Небу и светилам и об отражении этого интереса в его искусстве, протонауке, натурфилософии, в религии, культах и обрядах. Теперь, на пороге нового века и тысячелетия, по традиции – времени, подходящего для очистительного крушения всяческих кумиров, идолов и авторитетов, в самую пору поработать в “непопулярном” русле, проложенном “неавторитетами”. За методическую же основу исследований пещерного искусства полезно принять постулат неавторитетного в среде экспертов по искусству А. Леруа-Гурана – интерпретируя образцы, созданные художником древнекаменного века, следует полагаться не на ассоциативные связи, а как и положено делать в науке, извлекая нужную информацию прежде всего из самих этих образов.

Переходя от общих рассуждений к практическим действиям, обратимся к истолкованию живописного изображения животного из “Большого зала” Ляско, именуемого археологами “оленем с фантастическими рогами” (рис. 1)². Сделаем это для того, чтобы объяснить, наконец, почему они фантастические. Композицию, которая расположена с правой стороны от “осевого дивертикула”, составляют два комплекса – изображение части тела оленя (голова с рогами, шея и фрагмент холки) и размещенная ниже цепочка округлых пятен, а также связанная с ними “тектиформа”, подпрямоугольная фигура, концы правой стороны которой чуть выступают за пределы очерченного линиями пространства (рис. 2).

Исследование начнем с анализа геометрических особенностей “тектиформы” и сделаем это ради отыскания измерительного модуля, который, возможно, использовался при создании композиции.


Рис. 1. Ляско – олень с фантастическими рогами.	Рис. 2. Тектиформа и соседствующие с нею пятна краски.

На рис. 3 представлен результат начальной стадии поиска. Как видим, если за модуль принять выступающую над правым верхним углом прямоугольника часть стороны ВГ, а именно – В¹В, то тогда этот, особо выделенный палеолитическим геометром отрезок уложится целочисленно в длину трех сторон фигуры (БВ – 8 модулей; БА – 13; АГ – 9). Что касается четвертой – ВГ, то принцип целочисленности сохранится здесь лишь в случае принятия в расчет чуть выступающих за пределы прямоугольника концов ее – ВВ¹ и ГГ¹ (В¹Г¹ – 16 модулей, при том ГГ¹ = 1/2 ВВ¹, т. е. второй, нижний, выступающий за пределы прямоугольника отрезок представляет собой своего рода минимодуль – половинную часть первого модуля). Нижняя часть рис. 3 позволяет наглядно представить соотношение размеров сторон фигуры. Самая впечатляющая особенность ее заключается в том, что стороны ее соотносятся друг с другом “по золоту”:

а сторона ВГ, с учетом обоих выступов ВВ¹ и ГГ¹, оказывается равной диагонали прямоугольника АВ.

Столь важные геометрического плана детали свидетельствуют о тщательной выверенности прямоугольника и о том, сколь непросто то, что археологи определяют термином “тектиформа”. Что касается одной из важнейших деталей геометрической фигуры, включенной в цепочку пятен, а именно – выделенных в ней модулей, то на рис. 4 представлены результаты модульных замеров разного рода расстояний между частью четко определяемых точек рогов, которые смотрятся как измерители, и между двумя (всего лишь для примера!) из этих точек, а и б, и точками А и Г прямоугольника. Как можно убедиться, рисунок оленя и, надо полагать, вся без исключения цепочка знаков ниже его размещались на стене строго продумано и целенаправленно.

Завершая тему геометрически строгой выверенности композиции, обратим внимание на то, что крайние ответвления левого рога животного размещены так, что они образуют, при соединении их по касательной к отросткам, правильную дугу (см. рис. 5). Как выяснилось, на рисунке есть особо не отмеченная художником точка 0, представляющая собой центр круга, по дуге которого размещались 4 внешних ответвления левого рога. Эта дуга составляет 1/5 часть круга (72°), а концы отростков левого и правого рогов подразделяют эту дугу на астрономически примечательные отрезки: 18°, 23°, 4°, 5°, 7° + 15° = 22°.

Рис. 3. Геометрические особенности тектиформы. Поиск модуля

Ограничив геометрический анализ композиции изложенным (в сущности, представив лишь беглые штрихи методики работы с одним из живописных изображений Ляско), обратимся к расшифровке знаковой записи, сопровождающей оленя. Скопления пятен краски, которые в пещерных храмах располагаются как вне живописных изображений, так и в непосредственной связи с ними (“пунктуализм”), уже были интерпретированы в специально им посвященной статье³. Если и в данном случае символический текст представляет собой не “побуждение к увеличению плодородия”, как обычно считается, а запись календарной системы, то, принимаясь за расшифровку, опишем сначала примечательные особенности этой записи.


Рис. 4. Замеры расстояний с использованием модуля.	Рис. 5. Дуга АБ, которая, возможно, определяла позиции размещения отростков рогов.

Начнем с того, что выделим 4 бросающиеся в глаза подразделения строчки знаков (см. рис. 6): 1–7 расположенных справа пятен размещаются выше соседних слева (№1–7), причем первые два пятна отличаются крупными размерами, а последний чуть приподнят над остальными; 2 – пятна №8–13 – крупные, большей частью заметно отдаленные друг от друга, образуют, размещаясь на ином уровне, другой блок счетной системы; 3 – знак №14 – уникален по виду (“тектиформа”); 4 – единичное крупное пятно, отстоящее от прямоугольника на довольно значительном расстоянии. Ясно, что расшифровка должна быть такой, чтобы “примечательные особенности” приобрели осмысленность. Таковыми они и станут, если запись воспринять в качестве упорядоченной счетной календарной системы, в основу которой положено последовательное счисление синодических лунных месяцев, с нацеленностью, однако, на заметное выделение кардинальных моментов годового календаря не только лунного, но и солнечного. Условие это будет исполнено в случае счисления времени по следующей формуле:

(15 + 15) ® (15 + 14)

или, иначе говоря, при соблюдении классического приема помесячного счисления лунного времени, позволяющего автоматически ликвидировать дробность синодического месяца:

30 сут. ® 29 сут. ® 30 сут. ® 29 сут. ...

Рис. 6. Расшифровка знаковой записи (счисление ведется по формуле
(15 ® 15) + (15 ® 14) ® (15 ® 15) + (15 ® 14) и т.д.

Правильность такого шага подтверждают результаты, представленные на рис. 6. Как видим, если за начало отсчета принять знак № 1, то в таком случае на него и знак №2 придутся сутки повтора затмений, на знак №7 придутся рубежи солнечного и драконического годов, на знак №14 – рубежи лунного года, а обособленный знак №15 определит важнейшие моменты – сутки завершения календаря беременности женщины и сутки завершения выравнивания лунного времени с солнечным после счисления трех лунных лет (интеркаляция дополнительного месяца, продолжительностью в 30 суток). И еще один ключевой для понимания календаря жрецов Ляско момент, позволяющий установить чрезвычайно важный факт – на знак №15 точно приходится окончание первого из возможных сезонов – 89-е сутки, что может случиться только тогда, если счет времени начать с момента осеннего равноденствия (лишь один цикл в тропическом году столь короток – именно 89 суток отделяет момент осеннего равноденствия от самого критического в тропическом году момента – от зимнего солнцестояния, близкого и ныне к радостному в народном календаре солнцевороту (современное Рождество), когда рождается “Новое Солнце” Нового года. Выходит, знак №15 определяет, помимо отмеченного, также и сутки зимнего солнцестояния.

Кажется, результаты расшифровки в достаточной мере убедительны. Усилим справедливость их еще тремя соображениями: 1. Расшифровка астральной значимости композиции в “Колодце” Ляско, представленной в предшествующем номере журнала, засвидетельствовала тот же знаменательный факт – начало года у жрецов этого пещерного храма приходилось на момент осеннего равноденствия⁴; 2. Олень изображен палеолитическим художником в чрезвычайно характерной позе, на что обратил внимание А. Маршак⁵ – животное, вытянув шею, ревет (трубит), широко раскрыв рот, что случается в начале всего лишь одного сезона года, а именно – осенью, когда начинается олений гон; 3. Начало календаря, открытого в пещере Валлон-пон-д’Арк, тоже приходилось на осеннее равноденствие⁶.

На этом можно было бы завершить исследование, если бы не заявленное в начале статьи обещание решить вопрос – почему “фантастичны” рога у оленя, символизирующего начало года, осени и в целом осенне-зимний сезон? Ведь недостаточно отделаться, положим, таким тривиальным объяснением – они фантастичны у него потому, что животное это не простое. Оно представляет, мол, главный персонаж некоего первобытного мифа, возможно, этиологического (тотемического) плана, т. е. объясняющего событие сакральное – таинство происхождения клана, художники которого расписывали стены пещеры, чтобы затем приводить сюда неофитов для посвящения в самый заветный миф.

Единственная возможность найти достойный ответ на поставленный вопрос – выдержать до конца методику работы по семантическим реконструкциям композиций пещерного искусства. А это означает следующее: отыскать в рисунке элементы, поддающиеся счету и подсчитать их.

Рис. 7. Отростки рогов – элементы счетной системы.

Такие элементы в рогах оленя налицо (см. рис. 7, а) – отростки их, чисто оленьи в нижних отделах стержней (по 4 в каждом), и явно стилизованные, напоминающие пальцы рук или отростки на лопатообразных рогах лося (благородного оленя?) в верхних отделах (по 5 в каждом). Всего отростков

4 + 5 ® 4 + 5 = 18

Астрономическая значимость полученного числа очень высока, ибо если каждый отросток есть символ года, то, в таком случае, оно, это число, знаменует величайший в астрономии и календарях цикл, определяющий периодичность затмений – малый солнечный сарос. То же число, повторенное трижды, определит продолжительность большого солнечного сароса, который позволяет предсказывать повтор случившегося солнечного затмения в конкретном месте наблюдения за фазами Луны и Солнца:

18 лет х 3 = 54 года,

с добавлением в конце этого цикла 33(30) суток (они, надо полагать, считывались по календарной записи, размещенной ниже оленя).

Однако, сама по себе весьма специфическая числовая структура этой счетной системы –

4 ® 5 – 4 ® 5 –

свидетельствует о том, что она представляет собою, прежде всего, запись большого лунного сароса, длительность которого определяется трехкратным повторением малого лунного сароса:

18,61 года х 3 = 55,83 года ® 56 лет

Последовательность счисления лет по схеме 4 ® 5 вот почему намекает на лунный сарос: более 4 лет длится переход Луны из стадии, положим, низкой к средней (точно вот сколько – 4,6525 года = 1699 сут. = 57 синодич. месяцев + 14,7558 сут.). По достижении же средней стадии ночное светило в полнолуние восходит зимой там, где летом восходит Солнце в дни летнего солнцестояния, а летом там, где зимой восходит Солнце в дни зимнего солнцестояния. Достижение Луною стадии средней после 4 с лишним лет интересовало наблюдателя потому, что это было верным сигналом угрозы возможности наступления лунных затмений в дни, близкие солнцестояниям.

В то же время до перехода Луны к стадии высокой требовалось еще более 5 лет (4 + 5!) (точно вот сколько – 9,305 года = 3398,5768 сут. = 115 синодич. месяцев + ® 26,5 сут.). Интерес наблюдателя к этой позиции определялся тем, что по завершении цикла перехода Луны из стадии низкой к высокой (т. е. после 9, 3 лет) возникала угроза наступления лунных затмений в дни, близкие равноденствиям.

Поскольку же большой лунный сарос составляет, по расчетам Д. Хокинса⁷ одно 18-летие и два 19-летия, счисляемых в последовательности

18 лет ® 19 лет ® 19 лет = 56 лет,

то отыщем недостающий в структурах рогов оленя Ляско символ еще одного года, чтобы можно было составить именно такую последовательность счисления затменных многолетий. Отыскать этот символ не составляет труда, ибо он размещается в непосредственной близости с основаниями обеих ветвей рогов. В качестве такого символа выступало, надо полагать, единственное на рисунке ухо животного (см. рис. 7, б).

Итак, если отростки рогов символизируют запись 18-летнего цикла, то отростки вместе с ухом символизируют 19-летие (так называемый метонов цикл, в течение которого 7 раз производилась интеркаляция лунных месяцев), важнейшую (и сакральную!) структурную часть записи большого лунного сароса:

18 лет ® 18 лет + 1 год (ухо – факультатив) ® 18 лет + 1 год (ухо – факультатив).

Рис. 8. Числовые структуры рогов оленя из Ляско, ожерелья из Лабастю и левого конца “подвески” из Раймонден.

Таким образом, в счетной структуре затменного цикла, связанного с большим лунным саросом, представленной отростками рогов и ухом оленя, налицо главные периоды многолетних эволюций Луны от стадии низкой к средней (более 4-х лет) и далее к высокой (более 5 лет, а всего 4 ® 5 – более 9 лет), а затем обратно и по той же, естественно, схеме – 4 ® 5 = 9 лет. Иначе говоря, в схеме налицо 4-летия, 5-летия, 9-летия, 18 и 19-летия. Знание всего этого как раз и позволяло предсказывать (ожидать) повторы затмений. Знание этого базировалось на осведомленности в чрезвычайно сложном – в мере протяженности пути Луны в районе узла ее орбиты (зоны лунного и солнечного затмений), в длительности эпох лунного (» 22 сут.) и солнечного (» 36 сут.) затмений, в степени наклона плоскости движения Луны к эклиптике. Все эти сакральные знания были зафиксированы жрецом предельно красиво, изящно и лапидарно – числами, связанными с отростками рогов, и геометрией размещения их.

Поскольку легко предугадать скептицизм относительно столь необычного объяснения фантастического вида рогов оленя из Ляско, предъявлю сразу же дополнительные доказательства осведомленности палеолитического жречества Европы в продолжительности большого лунного сароса (» 56 лет) и его характерной (оптимальной!) структуры (одно 18-летие и два 19-летия). Рассмотрим в этой связи знаменательную числовую структуру ожерелья из Лабастю (поздний мадлен), составленного из 18 вырезанных из кости голов горного козла и 1-ой (факультатив!) головы бизона (см. рис. 8)⁸. Как легко сообразить, это все та же своеобразная знаковая система, заключающая в себе сакральное знание высочайшей ценности: при расчетах повтора лунных затмений отсчитывай один раз 18 лет по головам козлов, а затем два раза 19 лет, добавляя к 18-и факультатив – еще один год, символ которого – голова бизона:

18 + 1 = 19

Счетная система из 18 + 1 знак зафиксирована также на левом конце “подвески” из Раймонден⁹.

Изложенное, конечно же, вызовет привычную реакцию авторитетов – недоумение. Удивляться тому не стоит. Ведь непредвзятый взгляд со стороны давно констатирует очевидное – “фантазирующее сознание” официозных интерпретаторов искусства древнекаменного века не способно выйти за рамки вариаций на мотивы, сочиненные в начале века классиками – Соломоном Рейнаком и Анри Брейлем. Числовой, пифагорейского духа ключ истолкования знаковых текстов палеолита не востребуется по причинам простым. Ключ этот требует осведомленности в том, в знании чего отказывают жрецу ледниковой эпохи – в знаниях астрономических и календарных, которые составляют фундамент здания мировоззренческих концепций общества ледниковой эпохи. Палеоастрономия и палеокалендаристика отвергаются официозом потому, что то и другое резко ограничивает размах суеты легиона любителей вольно фантазировать. Они, наконец, разрушают до основания неприкосаемое доселе: любимое детище авторитетов – взлелеянный трудами их образ дикаря ледниковой эпохи.

Видно, легче оставить предка в бытии абсурда – вневременном и внепространственном житие, чем потрудиться освоить то, что на протяжении десятков тысячелетий было в центре внимания интеллектуалов первобытности. Легче утверждать реальность мира нереального – функционирования культуры статуса первобытной цивилизации вне времени и пространства Мироздания.

Подведем итог. Постигнуть суть разговора палеолитического жреца с теми, кого он знакомил в пещерах с живописью и строчками знаковых записей, невозможно, занимаясь мифотворчеством. Желающим понять язык и суть этого разговора не остается ничего другого, как взять на вооружение мнение Секста Эмпирика, который усматривал в искусстве постижения ума, выраженные числами.

Примечания

1 См. свежий образец: Филиппов А.К. Происхождение изобразительного искусства. – СПб, 1997. Хорошую коллекцию плодов “фантазирующего сознания” см.: Художественная культура первобытного общества. Хрестоматия. – СПб, 1994.

2 Bataile G. Lascaus ou naissance de l’Art. – Geneve, 1955; Windels F. The Lascaus cave paintings. – Longon, 1949.

3 Ларичев В.Е. Проблема интерпретаций живописных композиций в храмах древнекаменного века Европы (расшифровка пунктуаций и семантика связанных с ними образов бизона и лошади) // Информационные технологии в гуманитарных исследованиях. – Новосибирск, 1998.

4 Ларичев В.Е. Космографическое панно из “Кольца” Ляско (созвездия эклиптики и экватора в образах искусства древнекаменного века) // Гуманитарные науки в Сибири. – 1997. – № 3.

5 Marshack A. Paleolithic image. Encyclopedia of Human evolution and Prehistory. – New-York–London, 1988 – P. 422.

6 Ларичев В.Е. Проблема интерпретаций...

7 Хокинс Дж., Уайт Д. Разгадка тайны Стоунхенджа. – М., 1984. – С. 221–231, 240–241.

8 Marshack A. Paleolithic image...

9 Ларичев В.Е. Космографическая миниатюра из Раймонден (Солнце, Луна и Вселенская жертва в искусстве древнекаменного века) // Гуманитарные науки в Сибири. – 1996. – №3.