Весной 1989 г. при обработке приусадебного участка в центре с. Бешозек (Шебалинский район Республики Алтай) была найдена массивная каменная плита с рисунками. В результате проведенных в тот же год охранных работ на месте находки обнаружено нарушенное погребальное сооружение¹. Оно представляло собой каменный ящик (размерами 198 х 97 х 87 см), составленный из шести плит и ориентированный длинной осью по линии В – З.

На дне каменного ящика-гробницы костяк человека, на спине, черепом на запад (рис. 1, 1). Слева, у тазовых костей погребенного обнаружены: крупный комок охры в сумочке ?, орудие в виде продолговатой каменной пластины (рис. 1, 2), каменный оселок (рис. 1, 3) и фрагмент бронзовой пластинки (рис. 1, 4). Однако наиболее интересными в исследованном памятнике являются рисунки, нанесенные на трех плитах гробницы: восточной – поперечной (№1), северной (№2) и южной (№3) – продольных. Кратко опишем их, так как рисунки выполнены в различной технике : гравировка, штриховка, точечная, протирка и крашеные охрой.

2 – тесловидное орудие; 3 – оселок; 4 – фрагмент бронзовой пластины. Прорисовка фигур на плитах гробницы: 5 – гравировка и охра, плита №1; 6 – гравировка, плита №2; 7 – сочетание гравировки, выбивки и техники протирки, плита №3.

Плита №1 (127 х 87 х 8 см). Прямо по центру, в ее верхней части тонкими линиями намечены очертания двух человеческих фигур, затем полностью закрашенных внутри темно-красной охрой (см. рис. 1, 5). Обе показаны в фас, с опущенными руками, заканчивающимися внизу длинными и заостренными лопастями. От головы первой (слева) фигуры отходит несколько коротких лучей-перьев, у второй – верхняя часть туловища не сохранилась. Высота фигур 19–20 см.

Плита №2 (160 х 83 х 7 см) сильно пострадала от времени. Ее внутренняя плоскость расслоилась на несколько тонких и небольших пластин. На одной из них сохранился рисунок, прочерченный неглубокими тонкими линиями. Изображены две антропоморфные фигуры, наклоненные вперед и обращенные друг к другу (см. рис.1,6). На их головах показаны овально-кольцевые “рога” или высокие головные уборы. Высота левой фигуры 28 см. У правой, несколько меньшей по размерам (высота 23 см), отсутствуют руки.

Плита №3 (152 х 80 х 9 см). В ее левой части глубокой гравировкой выполнены фигуры человека и фантастического хищника (см рис.1, 7). Человек изображен в сложном ракурсе: голова показана в профиль (намечен длинный нос, поперек лица проведена горизонтальная черта, над головой серия глубоких точек); туловище развернуто, т. е. выполнено в фасной проекции (руки согнуты в локтях, пальцы кистей намечены глубокими точками и короткими черточками); две ноги также даны в профиль (широко расставлены и слегка согнуты в коленях, ступни изображены схематично и направлены вправо). Между ног, от пояса фигуры отходят две полосы – украшение ритуального костюма? В целом создается впечатление, что древний художник-медиатор, используя несложные приемы, стремился показать фигуру человека в движении. Высота фигуры 24 см.

Над человеком, в той же технике граффити выполнена крупная фигура хищника фантастического облика (см. рис. 1, 7). Она также показана в профиль и ориентирована головой вправо. У зверя приоткрыта пасть, в которой изображены острые клыки (по 8 в верхней и нижней челюстях)*. Глаз вырезан в виде небольшого кружка. Возможно, на голове зверя было выполнено ухо, но оно оказалось полностью сколотым. Резными линиями, покрывающими туловище и длинный хвост, заброшенный на спину, наверное, имитирована шерсть зверя. На передней ноге нанесен косой крест. Может быть такой же косой крест был нанесен и перед мордой хищника, от которого сохранились только две коротких черты (см. рис. 1, 7). Высота фигуры 22 см.

В центральной части плиты изображены три “солнцеголовых” существа (см. рис. 1, 7). Они показаны в позе, теперь уже каноничной для целого ряда персонажей каракольской культуры. Как правило это фасное изображение, с опущенными вниз руками, в которых антропоморфы держат какие-то предметы, – ноги расставлены в стороны².

Следует отметить, что на всех плитах, использованных для сооружения гробницы в Бешозеке, имеются чашечные углубления (помечены на предлагаемых рисунках черными кружками). Они, возможно, древнее росписей и гравировок, которые были нанесены уже в момент погребения. Вероятно, ранее эти плиты служили в качестве стел, получивших в литературе название “чашечных камней”³, а затем вторично использованных для погребальных целей, как это наблюдается в Караколе⁴ и Озерном⁵.

Рисунки на плитах бешозекской гробницы, отличаясь тщательностью исполнения и в некоторой степени реализмом, все же повторяют, почти копируют основные сюжеты и персонажи Каракола. Это опять все те же пары “солнцеголовых” и “быкоголовых” существ, не отличающиеся по иконографии от каракольских. Те и другие входят в законченные композиции, организованные и подчиненные замкнутому пространству и форме погребального сооружения. Сюжетная и культурная взаимосвязь их не вызывает сомнений. Подмеченная в Караколе закономерность: нанесение большего числа рисунков на южной внутренней стороне гробницы⁶, повторилась и в Бешозеке. Здесь только на одной южной плите гробницы выполнено пять различных изображений, на восточной и северной плитах всего по две фигуры.

Пантеон персонажей (духов или богов?) каракольской культуры немногочислен и круг его вроде бы уже очерчен известными изображениями Каракола, но на плитах Бешозека появился еще один новый образ, до сих пор неизвестный в репертуаре каракольского искусства. Это гравированный рисунок “фантастического” хищника, которого с тем же основанием можно назвать волком или собакой из-за отсутствия в изображении синкретичных черт. Но тем не менее большие размеры фигуры, не уступающие размерам антропоморфных существ, весьма характерная поза зверя позволяют включить его в ряд известных изображений фантастических хищников окуневского типа⁷. Все хакасские и алтайские (в петроглифах) изображения этого зверя имеют одинаковые признаки: широкое в плечах и суженное к крупу туловище, открытую зубастую пасть, тонкие и длинные (птичьи) ноги, загнутый за спину полосатый или зубчатый хвост. Бешозекский зверь показан в близкой изобразительной манере и к тому же маркирован магическим знаком в виде косого креста. Одни исследователи относят его к солярным символам, другие к хтоническим. Аналогичные знаки сопровождают не только многие изображения хищников⁸, но и нанесены на туловищах гравированных быков окуневской культуры⁹. Становится понятным, почему бешозекский хищник показан во взаимодействии с “солнцеголовыми” существами. Хотя его поза и статична, но все описанные детали подчеркивают агрессивность и экспрессию, – направленность мифического зверя на главный объект преследования.

Несомненно этот лаконичный сюжет наглядно иллюстрирует древнейший сибирский миф о космической погоне. В его основе чудовище или зверь (медведь, волк, собака) охотится на светлое лучезарное божество, солнце и звезды¹⁰. В окуневском искусстве миф о космической погоне выглядит как преследование фантастическим хищником идущего на запад быка, отождествляемого с Солнцем. В бешозекском варианте этого мифа образ Солнца предстает уже в человеческом облике с солярными атрибутами. Причем хищник изображен обращенным вправо, как и многочисленные воплощения его в окуневском искусстве, т. е. и он направлен на запад**. По мере развития мифологических представлений роль преследователя Солнца, солнечного божества отводится зооантропоморфному образу охотника, например, вооруженного луком, как это иллюстрируется в каракольском варианте мифа о космической погоне. Или в оппозиции восточных (красных) “духов” с западными (черными) “демонами”, символизировавшей противостояние добра и зла, борьбу между светом и тьмой, извечную борьбу жизни со смертью¹¹.

Новый бешозекский персонаж каракольской культуры дает возможность синхронизировать отдельные изображения фантастических хищников в петроглифах Алтая. Например, время выполнения рисунка необычного зверя, явно фантастического облика, на скалах Калбак-Таша можно удревнить по аналогии с бешозекским хищником. Однако и ранее предложенная дата (середина П тыс. до н. э.) для калбакташской “химеры” представляется достаточно обоснованной¹². Самое любопытное, что композиция из Бешозека близка по содержанию к калбакташской, где хищник также изображен приготовившимся к нападению на группу человеческих фигур. Попытка интерпретации этого небольшого сюжета с привлечением мифологии и данных по этнографии, как полагает автор, была успешной, что собственно подтверждается еще одним синхронным изобразительным “текстом” из Бешозека, мифологическое содержание которого теперь не вызывает сомнения.

Второе орудие ( размером 16 х 2 см), вроде бы не вызывающее сомнения относительно его применения как точильного бруска, имеет аналогии прежде всего в инвентаре погребений окуневской культуры. Подобные предметы, известные также в китойских и глазковских могилах Прибайкалья, исследователи определяют как орудие для вязания сетей¹³. Если же обратиться к более близким в территориальном отношении параллелям, то идентичные предметы (определяемые как оселки) найдены на Алтае¹⁴ и в Восточном Казахстане¹⁵. Все они датируются андроновским временем, т. е. почти синхронны датам некоторых погребений каракольской культуры Алтая. Третий предмет – обломок какого-то бронзового орудия (может быть ножа?), только еще раз подтверждает, что погребальный комплекс в Бешозеке относится к эпохе ранней или развитой бронзы.

Местонахождение рассмотренных предметов в бешозекском погребении также любопытно и возможно перекликается с погребальной традицией афанасьевской культуры. Во многих погребениях этой культуры, а особенно исследованных в последние годы на средней Катуни, также как и в захоронениях Каракола не найдено каких-либо предметов. Вместе с тем в других афанасьевских курганах, как впрочем и в погребениях каракольской культуры, найдены немногочисленные наборы сопроводительного инвентаря. В их состав неизменно входили каменные орудия (“колотушки”, песты, терочники и др.). Причем некоторые из них, например песты фаллической формы, исследователи часто определяют как предметы культового назначения. Их местонахождение “стопкой”, “кучкой” у левого бедра или под тазовыми костями погребенных отмечено во многих раскопанных курганах афанасьевской культуры Алтая¹⁶. Идентично расположение близких по форме каменных предметов и в погребении из Бешозека. Какая-то семантическая связь прослеживается между этой древнейшей погребальной традицией и еще одной уникальной находкой – целой серией каменных пестов и терочников, обнаруженных “стопкой” у основания архаичного оленного камня на р. Юстыд***. Тщательно отполированные, эти жезловидные песты не имели следов сработанности, что наряду с находкой в одном “кладе” камней фаллического облика позволило прийти к выводу о ритуальном характере пестов, связанных с культом плодородия или точнее, культом плодовитости применительно к скотоводческому хозяйству древнего населения Алтая¹⁷.

Итак, в Бешозеке открыто еще одно уникальное погребение каракольской культуры, в настоящее время датируемое началом или серединой П тыс. до н. э. Это уже третий объект в ряду ранее исследованных погребально-поминальных комплексов Каракола и Озерного. Конечно, сами памятники, да и материалы из них все еще малочислены. Они пока не позволяют осветить все стороны материальной и духовной жизни населения каракольской культуры. Однако источниками изучения новой культуры Алтая являются не только могильники, но и “чашечные камни”, стелы окуневского типа, а также многочисленные алтайские петроглифы эпохи бронзы, среди которых уже выделен каракольский пласт рисунков.

* Числа 8, 12, и 16, очевидно, были сакральными у каракольцев, Так на плитах Каракола головные уборы или маски фантастических существ имеют по 8, 12 и 16 лучей-перьев [Кубарев, 1988, с. 31, рис. 19; с. 60, рис. 44; с. 61, рис. 45 ].

** В полном соответствии с движением хищника на запад соотносится и конструкция каменного ящика, в котором плита с рисунками длинной осью ориентирована с востока на запад.

*** “Саблевидная” форма этого камня напоминает окуневские стелы, что дает основание предположить о вторичном использовании этого мегалитического памятника под оленный камень.

1 Кубарев В.Д., Ларин О.В., Суразаков А.С. Новый памятник каракольской культуры в Бешозеке // Проблемы сохранения, использования и изучения памятников археологии. – Горно-Алтайск: ГАГПИ, 1992. – С. 45; Суразаков А.С., Ларин О.В. К семантике каракольских писаниц // Археологические и фольклорные источники по истории Алтая. – Горно-Алтайск: ГАНИИИЯЛ, 1994. – С. 31.

2 Кубарев В.Д. Древние росписи Каракола. – Новосибирск: Наука, 1988. – С. 29, рис. 18; С. 59, рис. 43, и т.д.

3 Кубарев В.Д. Чашечные камни Алтая // Материалы по археологии Алтая. – Горно-Алтайск: ГАНИИИЯЛ, 1986. – С. 68.

4 Кубарев В.Д. Древние росписи Каракола. – Рис. 5, 57, 67.

5 Кубарев В.Д., Соенов В.И., Эбель А.В. О новых памятниках каракольской культуры в с. Озерном // Проблемы сохранения, использования и изучения памятников археологии. – Горно-Алтайск: ГАГПИ, 1992. – С. 50; Соенов В.И., Эбель А.В. К интерпретации изображений эпохи бронзы из Озерного // Проблемы изучения культурно-исторического наследия Алтая. – Горно-Алтайск: ГАГУ, 1994. – С. 24.

6 Кубарев В.Д. Древние росписи Каракола – С. 125–126.

7 Вадецкая Э.Б. Изваяния окуневской культуры // Памятники окуневской культуры. – Л.: Наука, 1980. – C. 140–144; Леонтьев Н.В. Стела с реки Аскиз // Окуневский сборник. – СПб., 1997. – С. 222–236.

8 Леонтьев Н.В. Стела с реки Аскиз. – С. 224, рис. 4, 5.

9 Леонтьев Н.В. Гравированные изображения животных в могильнике Черновая УШ // Памятники окуневской культуры. – Л.: Наука, 1980. – C. 121–122; Подольский М.Л. Овладение бесконечностью // Окуневский сборник. – СПб., 1997. – С. 184, рис.8, ж, и, к; рис. 12.

10 Хлобыстина М.Д. Древнейшие южно-сибирские мифы в памятниках окуневского искусства // Первобытное искусство. – Новосибирск: Наука, 1971. – С. 172–175; Леонтьев Н.В. Стела с реки Аскиз. – С. 225; Студзицкая С.В. Тема космической охоты и образ фантастического зверя в изобразительных памятниках окуневской культуры // Окуневский сборник. – СПб., 1997. – С. 251–258..

11 Кубарев В.Д. Древние росписи Каракола. – С. 33, рис. 21; С. 71, рис. 55.

12 Кубарев В.Д. Антропоморфные хвостатые существа алтайских гор // Антропоморфные изображения. – Новосибирск: Наука, 1987. – С. 164.

13 Максименков Г.Б. Могильник Черновая УШ – эталонный памятник окуневской культуры // Памятники окуневской культуры. – Л.: Наука, 1980. – C. 23; С. 109, табл. ХУШ, 18.

14 Абдулганеев М.Т., Кирюшин Ю.Ф., Кадиков Б.Х. Материалы эпохи бронзы из Горного Алтая // Археология и этнография Алтая. – Барнаул: АГУ, 1982. – С. 57, рис. 8, 6.

15 Черников С.С. Восточный Казахстан в эпоху бронзы // МИА. – М.-Л., 1960. – №88. – С.57; С. 240, табл. ХLYII, 12, 13, и т.д.

16 Киселев С.В. Древняя история Южной Сибири. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1951. – С. 41, табл.УI, 12, 13; С. 58; Берс Е.М. Из раскопок в Горном Алтае у устья р. Куюм // Бронзовый и железный век Сибири. – Новосибирск: Наука, 1974. – С. 24, рис.5, 3 и др.

17 Кубарев В.Д. Древние изваяния Алтая. – Новосибирск: Наука, 1979. – С. 19–23, рис. 11; С. 85–86.

© 1998 г. Институт археологии и этнографии СО РАН, Новосибирск