XIX столетие по праву называют веком книги. Именно она заняла ведущее место в системе культурных ценностей эпохи, стала “строительным материалом” развивающегося общества и его важнейшим духовным итогом. В 60-х годах XIX в., в период активного реформирования России и всего уклада ее жизни, потребность людей в печатном слове особенно обострилась, неизмеримо расширилась читательская аудитория. Стремительно менялась как сама книга, так и отношение к ней в обществе. Изучение динамики книжных интересов читателя позволяет углубить наши представления о духовном развитии и социальном поведении различных слоев населения, их готовности к восприятию новых жизненных реалий.

В ряду книжно-культурных проблем история провинциального читателя еще не получила достаточного освещения. В общероссийском масштабе можно назвать таких глубоких исследователей, как Н.А.Рубакин, И.Е.Баренбаум, А.И.Рейтблат и др.¹ Что касается истории сибирского читателя второй половины XIX в., то существует немало интересных работ, посвященных отдельным сторонам проблемы – кругу чтения известных людей или социальных групп (разночинцев, чиновников, крестьян, политических ссыльных), анализу личных собраний и спроса на книгу в общественных библиотеках и т.д.² Комплексное же изучение темы сегодня делает лишь первые шаги, требует освоения большого количества источников – писем, воспоминаний, дневниковых записей, произведений художественной литературы, раскрывающих конкретные социально-психологические черты эпохи.

Говоря о сибирском читателе второй половины XIX в., нельзя не учитывать очень небольшой численности самой этой категории населения, так как основная масса сибиряков была неграмотной. Если в начале 60-х годов XIX в. за Уралом было около 200–250 тыс. грамотных граждан и не более 20–30 тыс. читателей* (на 3,1 млн. населения), то к концу века, в результате серьезных изменений, число грамотных увеличилось почти втрое, а читательская аудитория составила 60–80 тыс. человек (на 5,76 млн. жителей). Как видим, и в этот период на каждого сибирского читателя приходилось 70-95 человек, незнакомых с продукцией печатного станка.

В данной же статье речь пойдет о еще более узком круге сибирских читателей – его образованном слое. К нему можно отнести людей с оконченным или неоконченным высшим образованием, владеющих иностранными языками, видящих в книге важное средство духовного, научного, профессионального роста. К этой группе принадлежали отдельные чиновники из дворянской администрации, часть купцов, священнослужителей, учителей, врачей, инженеров, политических ссыльных. Несмотря на сословную неоднородность, в читательских интересах этих людей можно обнаружить значительно больше общего, чем различий. Специфические условия сибирской жизни (меньшая зависимость от центра и власть предержащих, большая раскованность интеллектуального общения, разреженность культурного пространства и т.д.) сильнее, чем в Европейской России, разрушали сословную иерархию, объединяли тех немногих, кто стремился к активной общеполезной деятельности на своей территории.

Во второй половине XIX в. образованный читатель Сибири в количественном отношении составлял очень незначительную группу населения. Если во всей России к началу 60-х годов насчитывалось около 20 тыс. человек с высшим образованием³, то в Сибири они исчислялись сотнями. В общепризнанной культурной столице Сибири Иркутске в 1876 г. среди 650 лиц, состоявших на службе в правительственных учреждениях (военных и гражданских), лишь 94 имели высшее образование⁴. По однодневной переписи населения 1882 г. в Тобольске с высшим образованием оказалось 102 человека, из которых 17 принадлежало к ссыльным, а один содержался в тюрьме⁵, В 1873 г. во всей Сибири было 898 гимназистов⁶, т.е. той части местной молодежи, которая потенциально могла бы стать студентами. Естественно, что реально к высшему образованию из них пробивались если не единицы, то в лучшем случае десятки.

Несмотря на значительный рост количества людей с высшим и средним образованием в 80–90-х годах, оно и в этот период за Уралом было невелико. По переписи населения 1897 г. из общего числа грамотных сибиряков, включая население Дальнего Востока, 55 тыс. жителей имело образование выше начального, среди них около 3 тыс. училось в университетах и других вузах и еще около 3,5 тыс. окончило высшие и средние военные училища⁷. И тем не менее при всей малочисленности в крае высокообразованных людей, на рубеже 50–60-х годов XIX в. в Сибири, как и во всей России, стал нарождаться и быстро расти новый читатель. Как писал Н.В.Шелгунов, “точно чудом каким-то создался внезапно совсем новый, небывалый читатель с общественными чувствами, с общественными мыслями, желавший думать об общественных делах, желающий научиться тому, что он хотел знать”⁸.

В первой половине 60-х годов в Сибирь начала возвращаться молодежь, прошедшая школу общественных движений и первых сибирских землячеств в Петербургском и Казанском университетах, воспитанная на произведениях революционных демократов, идеях народничества, преисполненная стремлений культурного и экономического преобразования своей “малой родины”. Среди них – Н.М.Ядринцев, Г.Н.Потанин, Н.С.Щукин, С.С.Шашков и др. Разночинцы в культурной жизни Сибири с 60-х годов стали играть все более важную роль. Это была самая подвижная, интеллектуально восприимчивая часть общества. Они оказывали воздействие на книжные потребности не только более низкого по уровню образования читательского слоя, но и просвещенных купцов, высокообразованных, либерально настроенных чиновников сибирской администрации. Последние в своей управленческой деятельности не могли не опираться на местную духовную элиту, не использовать ее знания.

Круг чтения образованной части сибирского общества мало отличался от книжных интересов жителей столиц и провинциальных городов Центральной России. Особенностью читателя-шестидесятника была его активная устремленность к социально-экономическим и политическим знаниям. Как и во всей России, образованные читатели Сибири были хорошо знакомы с произведениями А.И.Герцена, В.Г.Белинского, Н.Г.Чернышевского, Н.А.Добролюбова, Д.И.Писарева, с нетерпением ожидали каждый свежий номер журналов демократического направления – “Современник”, “Русское слово”, “Отечественные записки”, “Дело”.

Сибиряки проявляли живой интерес к изданиям Вольной русской печати А.И.Герцена. Статьи из “Колокола”, “Полярной звезды”, сборников “Голоса из России”, “За пять лет” читались не только разночинцами-демократами, но и в кружках кяхтинской интеллигенции с участием высших чиновников Кяхтинского градоначальства, молодых купцов, оставшихся на поселении декабристов⁹. Лондонские издания имел управляющий отделом казачьих войск в Совете Главного управления Восточной Сибири полковник Б.К.Кукель. Номера, в которых печатались заметки о Сибири, обсуждались в светских салонах Иркутска. “Колокол” систематически читал генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н.Муравьев-Амурский¹⁰. Как писал врач и общественный деятель Н.А.Белоголовый, выходец из старинного иркутского купеческого рода, лондонские издания А.И.Герцена представляли “своего рода высшую инстанцию, к которой апеллировали все искавшие правды”¹¹.

Большое влияние на круг чтения образованных сибиряков оказывали политические ссыльные – самые одержимые читатели края. Чем сильнее они были оторваны обстоятельствами от практических дел и культурных центров, тем больше и напряженнее читали. Так, Вилюйская и Карийская каторжные тюрьмы, содержавшие в 80–90-х годах большие группы народников, народовольцев, членов рабочих союзов, превратились в своего рода научные читальные залы, где с помощью книг, журналов, газет вырабатывались взгляды на будущее России, ее политическое и экономическое устройство, оценивалась жизнеспособность народнических идей и новейших экономических учений.

М.Брагинский, узник Вилюйской тюрьмы 90-х годов, так писал о чтении в их коммуне: “Чтению, книжным занятиям большинство товарищей предавалось с необычайным усердием и отнюдь не для того, чтобы как-нибудь заполнить свои досуги... нет, эти занятия, которыми наиболее ретивые порою увлекались до самозабвения, отличались всеми признаками самой серьезной, настойчивой и систематической учебы. Точно подхлестываемые неутомимою жаждою знания, осужденные на долгосрочную и пожизненную каторгу вилюйцы с каким-то остервенением набрасывались на книги, стараясь извлечь из них максимум того, что они могли дать”¹².

О том, что читали политкаторжане и ссыльные Сибири 80-х – первой половины 90-х годов, можно судить по составу их личных и тюремных библиотек. При значительном разбросе индивидуальных книжных интересов, нельзя не отметить целенаправленное внимание к новинкам социально-политической и экономической литературы, изданиям по отечественной и зарубежной истории, философии, психологии, политической экономии, статистике. Большим спросом пользовалась естественнонаучная литература – книги по философии естествознания и истории науки, математике, астрономии, физиологии, анатомии и т.д.

Необходимо учитывать и неоднозначность восприятия новейших политических и экономических учений различными категориями образованых сибиряков. Внимание к одним и тем же работам отнюдь не означало их одинакового прочтения. Так, Н.Н.Пестерев – сын иркутского купца и участник революционно-демократических кружков, не принял социальной утопии романа Н.Г.Чернышевского “Что делать?”, представшей, по его словам, во всем “блеске полного отрицания духа истины и непонимания учения Христа”. Н.Н.Пестерев с иронией отмечал, что “без рая не мог обойтись и Чернышевский и принялся его создавать в большой зале с танцами, газом, алюминными полами, хорошенькими женщинами и отдельными нумерами и создалась очень дорогая и хорошая бордель, а уж ни чуть не рай, и уже дальше этого выходу для человеческого духа он не нашел”¹³.

Хорошо знакомый с произведениями “г. Чернышевского с братиею” протоиерей А.И.Су-лоцкий, преподаватель Сибирского кадетского корпуса, предостерегал своих воспитанников от увлечения идеями “прогрессистов и либералов”, с теплотой относился к И.С.Аксакову и его газете “День”, сожалел, что в Омске никто не получает этого издания¹⁴.

Наибольшим спросом в сибирской образованной среде пользовалась художественная литература. Как и во всей России, здесь были известны (в основном по журнальным публикациям) новинки отечественной литературы – произведения Ф.М.Достоевского, И.А.Гончарова, Н.Г.Помяловского, М.Е.Салтыкова-Щедрина, Л.Н.Толстого, И.С.Тургенева и других писателей. В поэзии преобладал интерес к гражданской лирике Н.А.Некрасова, Н.П.Огарева, А.Н.Плещеева, М.П.Розенгейма. Читались произведения сибирских авторов – романы И.В.Федорова-Омулевского, И.А.Кущевского, М.В.Загоскина, очерки Н.И.Наумова, “Записки охотника Восточной Сибири” А.П.Черкасова. Большое внимание привлекали к себе “Записки из мертвого дома” Ф.М.Достоевского.

Несмотря на живой интерес сибирской читающей публики к новым литературным направлениям и именам, их эстетические пристрастия в целом менялись несколько медленнее, чем в центральной России. Это связано как с неукорененностью, слабостью проникновения самих произведений в сибирскую среду, так и большей традиционностью местного уклада жизни. При всей увлеченности новыми литературными именами, сибиряки продолжали сохранять восприимчивость к поэтике В.А.Жуковского, Н.М.Карамзина; среди их любимых писателей продолжали оставаться А.С.Пушкин, М.Ю.Лермонтов, А.В.Кольцов, В.Н.Майков, К.Н.Батюшков, А.А.Бестужев-Марлинский.

В Сибири, как и во всей России, в 60-х годах усилился интерес образованных слоев населения к естественнонаучной литературе, философским трудам (прежде всего материалистов и социалистов-утопистов), всемирной и отечественной истории. В публичных библиотеках края можно было найти произведения А.Брэма, Ч.Дарвина, В.Гумбольдта, К.Фогта, Я.Молешотта, Д.Менделеева, исторические труды С.М.Соловьева, Н.М.Карамзина, Н.И.Костомарова, “Всемирную историю” Ф.Шлоссера в 17-ти томах, “Историю цивилизации” Г.Бокля, “Историю умственного развития Европы” Д.Дрэппера и многие другие издания, пользовавшиеся широкой известностью в России. В личной библиотеке иркутского купца А.А.Белоголового были книги Дж.Милля “Основания политической экономии с некоторыми из них применениями к общественной философии” (Спб., 1865), В.Беджгота “Естествознание и политика: Мысли о применении начал естественного подбора в наследственности к политическому обществу” (Спб., 1874). Эти работы позднее были запрещены для публичных библиотек и общественных читален¹⁵. Известны в крае и “Рефлексы головного мозга” И.М.Сеченова, привлекавшие к себе внимание образованной читающей публики. Политический ссыльный Л.Ф.Пантелеев вспоминал, что в Сибири ему “пришлось встретить людей, не только с большою вдумчивостью прочитавших “Рефлексы”, но и усвоивших те идеи, к которым они логически приводили: например, И.А.Малахов, енисейский вице-губернатор”¹⁶.

Господствовавший в обществе культ науки ослабил интерес образованного светского общества к религиозной литературе, однако популярные в те годы книги философов-материалистов и ученых-натуралистов приводили читателей к размышлению над вопросами мировоззренческого, религиозного характера. Легко распространившийся под влиянием литературы в среде разночинно-демократической молодежи атеизм нередко встречал внутреннее сопротивление в более аристократических кругах общества. Так, учительница Девичьего института Восточной Сибири В.П.Быкова с интересом читала произведения ученых, которые высказывались в защиту религии (Г.В.Лейбниц, Ж.В.Боссюэ) и могли противостоять “учению Фейербахов, Бюхнеров, Молешоттов, Фохтов и тому подобных лиц”¹⁷.

Характер чтения в образованной среде сибиряков 80–90-х годов XIX в. уже не отличался той единонаправленностью интеллектуальных и духовных устремлений, которые можно было наблюдать в эпоху бурных реформаторских начинаний конца 50-х – начала 60-х годов. Для сибирской интеллигенции начался период кропотливой практической деятельности – гражданской, педагогической, краеведческой, культурно-просветительной, издательской и т.д. Ее читательские интересы в значительной степени дифференцировались в профессиональном, мировоззренческом плане. На протяжении второй половины XIX в. в среде образованных купцов, священников, чиновников, учителей формировались крупные личные библиотеки, ядром которых становились работы сибиревед-ческого характера (библиотеки М.Д.Бутина, С.И.Гуляева, А.М.Орлова, И.Т.Савенкова и многих других). Библиотека иркутского купца А.А.Белоголового, с 1867 г. проживавшего с семьей в Тяньцзине (Китай), содержала богатейшую коллекцию работ по истории и этнографии Средней Азии, Китая, Японии, Кореи, Бирмы на русском, английском, французском, китайском языках, широкую подборку изданий, связанных с Сибирью¹⁸. Книга для образованных слоев сибирского общества становилась главнейшей опорой в их деятельности по освоению края. Именно при подобном отношении к печатному слову и его общественной значимости в 80-х годах XIX в. могло зародиться такое книжно-культурное начинание, как домашняя библиотека купца Г.В.Юдина. По количеству книг собрание Г.В.Юдина стало вторым после библиотеки Томского университета книгохранилищем за Уралом, а среди частных собраний, по словам историка П.М.Головачева, ему не было равных не только в России, но и за рубежом. С наибольшей тщательностью собирал Г.В.Юдин материалы о Сибири – произведения зарубежных и российских исследователей, местные издания – работы статистических комитетов и научных обществ, памятные книжки и календари, периодику, библиографические труды и т.д.¹⁹.

* Взаимосвязь между количеством грамотных и читателей (приблизительно 10:1) обоснована в указанной работе А.И.Рейтблата.

1 Рубакин Н.А. Этюды о русской читающей публике: Факты, цифры, наблюдения// Рубакин Н.А. Избранное. – М., 1975. –Т. 1.–С. 35–104; Баренбаум И.Е. Разночинно-демократический читатель в годы демократического подъема (вторая половина 50-х – начало 60-х годов XIX в.)// История русского читателя. – Л., 1979. – Вып. 3. – С. 23–35; Он же. Некоторые итоги изучения истории русского читателя// Там же. – Л., 1982. – С. 3–21; Рейтблат А. От Бовы к Бальмонту: Очерки по истории чтения в России во второй половине XIX в. – М., 1991. – 223 с.